Законопроект об оскорблении чувств верующих признан общественно опасным. Такова суть прозвучавшего на днях заявления об отказе депутатов вводить в Уголовный кодекс специальную статью, карающую за такое оскорбление, и об их намерении уменьшить наказание за него. Мощная волна критики, обрушившаяся на разработчиков закона и российские власти, заставила их пойти на попятную. В ближайшее время нас ожидают поправки, которые, по всей видимости, смягчат формулировки законопроекта и уточнят часть используемых в нем понятий.

Помимо команды со Старой площади, здесь, я думаю, сработал инстинкт самосохранения у самих депутатов. Они, как и российские политики за пределами Думы, любят рассуждать о религии. А при нынешних размытых формулировках закона часть этих рассуждений однозначно подпадет под его действие. Недаром о смягчении законопроекта заявлял представитель ЛДПР, лидер которой неоднократно выступал с, мягко говоря, сомнительными умозаключениями о мусульманах и исламе.

Разберем стандартную ситуацию, подпадающую под действие данного закона. Отличившаяся недавно антисемитской филиппикой на первой странице "Комсомолки" журналистка Ульяна Скойбеда еще в 1999 году написала для того же издания яркий материал. Приведу оттуда вот такую цитату:

Поступки епископа Екатеринбургского и Верхотурского вылились в скандал, перехлестнувший далеко за церковную ограду. Группа уральских священников сделала заявление: уже пять лет ими правит епископ-гомосексуалист. "Наш епископ - педераст!". С такими плакатами месяц назад стояли у одной из церквей Нижнего Тагила разъяренные верующие... Вусмертъ упиваясь, Никон бил священников. Однажды во время визита в один из монастырей он со всего маху дал подзатыльник и представителю губернатора Свердловской области по Верхотурью Александру Капустину. Тот не знал, как и поступить. В трапезных высшие чины области пили с Никоном водку и орали под гитару мирские песни. Однажды епископ сорвал с председателя правительства области орден, макал его в стакан с водкой и требовал: "Доставай зубами". А потом плескал водкой в небо и вопрошал Бога: “Ты кто? А я – епископ!"

Кто тут может и должен подавать жалобу об оскорблении религиозных чувств? Простые читатели, оскорбленные подобным поведением епископа в своих чувствах к традиционной религии "православие"? Или священники, на глазах у которых происходило богохульство, должны жаловаться на епископа? Или те священники, которые поддерживали епископа и считали оскорблением своих религиозных чувств любые негативные упоминания о нем, могут жаловаться на его критиков? Или читатели, которые не поверили газете, вправе жаловаться на издание и журналистку? Или прочитавшие заметку прихожане московской церкви Успения Пресвятой Богородицы в Вешняках, где епископ Никон с 2002 года является почетным настоятелем, могут иметь претензии к церковным властям Московской епархии, приславшим к ним подобного пастыря и не оповестившим паству об безуспешных итогах расследования инцидента?

Однако ждать полного отказа от опасного закона не приходится. Он очень удобен власти, которая, похоже, окончательно превратилась в подобие брежневского Политбюро. И действует ровно теми же методами, которыми поддерживалась брежневская "стабилизация" 1970-х.

В российском обществе на политическом поле существуют три основные силы. Одну из них составляют сторонники прогресса и модернизации, хорошо образованные и живущие преимущественно в крупных городах. Они менее религиозны (а то и являются атеистами), зато ценят современную культуру. Вторую группу составляют их оппоненты – живущие главным образом в малых городах и в деревне консерваторы, сторонники традиционной морали, ищущие жизненную опору в ценностях романтизируемой ими крестьянской семьи. Для них характерны относительно высокий уровень декларируемой религиозности и неприятие новых культурных форм и продвигающих их институций. В центре находятся умеренные сторонники существующей системы общественных отношений, политически пассивные, готовые только к небольшим постепенным переменам.

Власть в авторитарных обществах постоянно апеллирует к мнению центристов, угрожающих ей в наименьшей степени. Для прогрессистов и консерваторов она является политическим противником. И для нее лучше, чтобы они воевали друг с другом, а не с нею. А еще лучше, чтобы они видели во власти арбитра в этих спорах. Проблема только в том, что, увлекшись этой ролью, власть в кризисной ситуации обнаруживает недостаток "центристов". Оказывается, что в ситуации кризиса надо определяться и большинство "центристов" примыкает либо к тому, либо к другому лагерю.

В 1970-х годах усилия аппарата ЦК КПСС были направлены на то, чтобы разгромить наиболее влиятельные интеллектуальные и организационные центры прогрессистов и консерваторов (в роли которых тогда выступали литературные журналы), маргинализировать наиболее ярких сторонников тех и других идей и установить границы возможного в публичной дискуссии. А затем принимать жалобы сторон на "нарушителей конвенции". Повседневная работа идеологических подразделений ЦК заключалась в разборе подобных жалоб. Как известно, спасению СССР в кризисной ситуации это не помогло. "Разруливаемые" воспринимали голос арбитра только из-под палки. Как только они поняли, что наказания не будет, они дружно ополчились на аппаратчиков как на общего врага.

Новый закон, формально направленный против "либералов", призван искусственно создать новое поле для конфликта – где бы власть снова могла выступать в качестве арбитра и иметь достаточно полномочий для назначения существенного наказания.

Каких-либо иных существенных оснований для подобного закона найти невозможно. Россия не Пакистан. Она не состоит из религиозно мотивированных групп населения, готовых идти сжигать дома соседей только из-за слуха о том, что те сожгли несколько страниц, вырванных из религиозной книжки. Россия не Испания 1930-х годов: анархисты не танцуют на улицах танго с мощами из разрушенных ими монастырей. Отдельные эксцессы вроде спиливания поклонных крестов, поджогов храмов или разрушения памятников на кладбищах не вызывают сколько-нибудь серьезной общественной реакции и подпадают под действие уже существующего законодательства. Представители основной массы действующих в России религиозных общин обычно не устраивают протестов против "оскорблений". А иногда в таких случаях они подают в суд и нередко находят понимание. Так, совсем недавно община Свято-Филаретовского института выиграла суд по иску о клевете у товарищества жилого дома, в котором она размещается. Но это редкий случай конкретного иска. К общине выставили претензии – она на них отреагировала.

Есть и "оскорбления" другого рода. На них жалуются те, кто, не представляя, как правило, никого кроме себя, пытается говорить от имени всех. Особенно они часты, когда дело идет об "оскорблении общественной морали", не направленном конкретно против какой-либо религиозной институции.

Характерный пример – концерты певца Бориса Моисеева, которые в российской провинции с потрясающей регулярностью пикетируются представителями православных общественных организаций и некоторых приходов. Чем Борис Моисеев отличается от других подобных певцов с гомосексуальной репутацией и соответствующим набором сценических костюмов и телодвижений? Ничем. Поет ли он или говорит что-то особенное о православных? Нет. Но почему именно ему от православных общественников такое внимание? Да просто попал в список.

Списки "врагов православия" составляются всего двумя-тремя активистскими группами в Москве. В первой половине 2000-х это была в первую очередь группа, сформировавшаяся вокруг православного общественника Игоря Понкина, потом ее затмила группа "Народный собор" бывшего "соратника" РНЕ Олега Кассина, ныне в особом фаворе группа Фролова-Цорионова. В разное время всплывал еще целый ряд "православных правозащитных центров" и прочих псевдо-НКО, также стремившихся прославиться на этой ниве, но не достигших подобного успеха. Все эти группы и отдельные личности, в них входящие, не имея формально никаких полномочий от руководства Московской патриархии, пытались возбудить преследование "врагов церкви", под которыми понимались главным образом художники и галеристы. Некоторые из этих попыток – прежде всего по отношению к Сахаровскому центру и Pussy Riot - оказались удачными. В отношении других "врагов православия" эти группы составляли проскрипционные списки, которые рассылались единомышленникам в провинции.

Разумеется, эта инициатива имела поддержку со стороны определенных фигур в Московской патриархии, однако они предпочитали оставаться в тени. Во-первых, в РПЦ господствует представление, что судиться со светским миром в светских судах можно только в исключительных случаях; во-вторых, в случае вероятной неудачи ответственность (в том числе материальная) за исход дела будет лежать на общественниках, от которых в случае чего всегда можно откреститься; и наконец, в-третьих, высокопоставленные сотрудники Московской патриархии, сталкиваясь с тем же Маратом Гельманом в коридорах администрации президента и на фуршетах в модных музеях, могут с чистым сердцем жать ему руку или чокаться – прямого противостояния нет, ну и слава Богу.

В провинции та же модель реализуется несколько грубее. Тут можно найти и прямые просьбы архиереев к губернаторам о запрете культурных мероприятий, и личное участие руководителей епархиальных отделов в "антиборямоисеевских" пикетах, но в общем и целом подобные акции – удел начитавшихся подобных списков все тех же немногочисленных православных активистов да псевдоказаков.

Таким образом, вся история с "оскорблениями" - плод деятельности немногих православных начальников, вообразивших себя комиссарами дня сегодняшнего, и еще менее многочисленных энтузиастов, чья мотивация варьирует от желания поквитаться с либеральными оппонентами за разгром путча 1993 года до элементарных вспышек нездоровой психики.

Внутри самой церкви у основной массы мирян и духовенства отношения к подобным инициативам скептическое и даже настороженное. На фривольные выставки или спектакли им наплевать – они на них не ходят. А за моральными качествами художников не уследишь, и от впадения в грех всех потенциальных зрителей не удержишь. Куда более существенной проблемой для них является необходимость выбора позиции. По церковной и государственной линии на них давят – мол, "либералы атакуют", "Pussy Riot может случиться в каждом храме". Короче, революция на подходе – поддержите патриарха и Путина.

Так людей с центристской (точнее, пассивной) политической позицией заставляют сдвигаться вправо. Но что это путь в никуда, что тех, кто придерживается "правых", антимодернистских взглядов, в стране меньшинство, эти люди хорошо понимают. Они знают, сколько всего народу живет с ними по соседству и сколько ходит в храм. Их не обмануть рассуждениями о России как стране с 80% православного населения. И если занять вслед за патриархом "правую" позицию, принять активное участие в борьбе с "оскорблениями" и подключиться к обращенным к власти жалобам на всех вокруг, то это быстро обернется против них. Обернется судебными исками от мусульман и протестантов (у православных их принято поносить, не стесняясь в выражениях), оскорбительными надписями на храмах от лица анонимных сатанистов и неоязычников, крестами, спиленными радикальными леваками, а то и чем похуже.

Поэтому молчит православная общественность. За исключением очень немногих профессиональных борцов "за интересы православия" никто не взялся поддерживать закон в церковных изданиях, форумах и блогах. Хотят оставаться ближе к центру, а не быть разменными фигурами в играх власти с народом. Патриарху-то все равно ничего не будет, а им-то с людьми жить.