18 апреля вступает в силу закон "О неправительственных и некоммерческих организациях". Наш корреспондент встретился с председателем комитета "Гражданское содействие", членом Совета правозащитного центра "Мемориал" и членом Совета при президенте России по содействию развития институтов гражданского общества и правам человека Светланой Ганнушкиной.

- Правительство должно было утвердить большое количество документов, необходимых для того, чтобы закон заработал. Вы участвовали в этой работе?

- На протяжении двух с половиной месяцев эти подзаконные акты готовились в атмосфере строгой секретности - ни представители НПО, ни члены Общественной палаты не были допущены к их разработке. Мы даже не смогли заранее получить проекты документов. Нам показали их только на встрече с представителями Минюста, организованной Эллой Памфиловой (председатель Совета при президенте по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. - Ред.) 7 апреля, когда проект постановления правительства и приложения уже были готовы. Ясно, что для серьезного анализа времени уже не оставалось, но даже при беглом просмотре проекты документов по отчетности НПО вызвали недоумение.

Основную обеспокоенность вызывает, проект Приложения #3 - годовой "Отчет о деятельности некоммерческой организации и сведения о персональном составе ее руководящих органов".

- В чем же дело?

- Начнем с того, что термины, используемые в документе, никак не расшифровываются. Например, что такое "мероприятие" и чем "основное мероприятие" отличается от просто "мероприятия"? Надо ли считать таковым организованную НПО встречу жертв политических репрессий, на которой заодно обсуждался закон о монетизации льгот? Подобная неопределенность открывает простор для произвола. Чиновник при желании всегда сможет заявить о нарушениях в отчетности, а затем и применить санкции к той или иной НПО. Это при том, что необходимость отчитываться о проведенных мероприятиях из текста закона отнюдь не вытекает.

- Я вижу в тексте графу "Прибыль от предпринимательской деятельности". Разве это возможно?

- Закон это позволяет. Но вся прибыль должна идти на уставные цели. Организации, в которых я работаю ("Гражданское содействие" и правозащитный центр "Мемориал"), коммерческой деятельностью не занимаются. Мы даже возможность этого убрали из уставов - от греха подальше.

Идем по тексту. "Источники формирования имущества". Мне не очень понятно, почему "имущества". Денежные средства, получаемые фондом, не являются имуществом. Собственностью - да, но не имуществом. При заполнении этой графы могут получиться недоразумения. Далее: "Управленческая деятельность: проведение собраний, съездов, конференций..." У нас конференции - это не управленческая деятельность. Мы устраиваем конференции для обсуждения общественно значимых проблем. Стало быть, и в этот пункт отчетности мы не укладываемся.

Мы - неформальный коллектив, ни копейки не получающий от государства, но платящий огромные налоги. На каждый рубль, полученный членом нашего коллектива, приходится копеек 40 налогов. Неплохо, не так ли? Мы платим налоги и сверх того должны регулярно докладывать чиновнику, сколько заседаний мы провели! К чему такая опека?

Вот замечательный пункт: "Освещение деятельности некоммерческой организации в СМИ: телевидение, пресса, лекции, Интернет". Чиновники совершенно не понимают, как мы работаем. Они полагают, что на пресс-конференциях мы рассказываем о себе. А мы говорим о похищениях людей в Чечне, о новых законах и их последствиях, о проблеме растущей в России ксенофобии. И главное - мы вообще не обязаны знать, что о нас пишут или говорят. Например, разные фашистские организации публикуют списки "врагов народа" (в них попадаю и я), регулярно помещают всякую ложь о наших организациях на своих сайтах. Должна я фиксировать эти выпады в своем отчете или нет? Допустим, я указываю, что в Интернете наша деятельность не освещалась. А чиновник возразит: "Как же так? Читайте, что Белов (лидер "Движения против нелегальной иммиграции". - Ред.) сказал о вас на своем сайте. Стало быть, вы предоставили недостоверные сведения".

- Как же предполагается со всем этим справляться?

- Требования уже существующих форм отчетности НПО перед госорганами отвлекают от работы, направленной на реальную помощь людям. Необходимость предоставления перечня проводимых на протяжении года мероприятий заставит НПО еще больше "крутиться впустую". А непредставление в срок отчетов является основанием для ликвидации организации.

Когда мы спросили у представителей Минюста, как нам теперь жить, они ответили: отчетностью должен заниматься юрист. Такая большая организация, как "Мемориал", может себе позволить пригласить юриста для подготовки отчетов. Для маленьких же организаций эта бумажная масса может означать гибель. У большинства НПО нет для этого ни сил, ни средств. Кроме того, говорят, что форма бухгалтерской отчетности, которую следует направлять в Росрегистрацию, отличается от формы такой отчетности, направляемой сейчас в налоговые органы. Следовательно, бухгалтерам НПО придется вести отчетность в двух формах. А у них и сейчас безумно много работы.

Теперь представим себе, что мы заполнили все эти бумаги и направили их в Росрегистрацию. Что произойдет с этой отчетностью дальше? Эти тонны макулатуры будут лежать до тех пор, пока их не сдадут во вторсырье. Очевидно, что читать эти документы никто не будет. Единственный случай, когда их вытащат на свет божий, - это когда какая-нибудь организация удостоится пристального внимания контролирующих органов. И когда их вытащат, то в документах любой - будьте спокойны! - организации найдут неточности. Таким образом, того эффекта, который якобы хотят получить от закона о некоммерческих организациях, не получится.

- Какой же эффект правительство намерено получить от реализации закона об НПО?

- Предполагается, что деятельность неправительственных организаций станет более открытой. Но ведь мы и сейчас предельно открыты. Я готова показать документы любому человеку, заинтересовавшемуся тем, чем мы занимаемся. Я могу рассказать и о том, где мы берем деньги. Чтобы получить информацию о нашей деятельности, достаточно просто прийти и посмотреть. Но для российского чиновника такой вариант, похоже, неприемлем. Ведь для этого ему нужно выбраться из своего кресла.

Припоминаю единственный случай, когда чиновники повели себя иначе. В 1999 году мы обратились за помощью в Комитет социальной защиты города Москвы. Тогда из Чечни хлынул поток беженцев, и мы просили выделить нам мыло, какие-нибудь стиральные порошки. Чиновники ответили: мы должны увидеть, как вы, правозащитники, работаете. Приехали две женщины, посидели на приеме (у нас открытый прием), увидели толпы беженцев из Чечни. И дали грузовик моющих средств, которые мы раздали беженцам. Вот и все!

Приезжают постоянно из Брюсселя представители Европейского cоюза, из Женевы - из Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев - это наши основные партнеры. К нам приходят сотрудники иностранных посольств, чтобы познакомиться с проблемами беженцев в России.

- Из посольств?

- А как же? Они приходят, чтобы понять, что происходит с армянами в Московском регионе, с месхетинскими турками в Краснодарском крае, с узбеками, бежавшими от режима Каримова, с афганцами... Они принимают на себя часть той нагрузки, которую по международным соглашениям должна нести Россия. И только отечественный чиновник не в силах оторваться от кресла и способен только придумать эту совершенно бесполезную писанину.

- Так что, новые требования к НПО не направлены на повышение их открытости и прозрачности?

- Изменение набора документов, которые НПО необходимо предоставлять, а также увеличение количества требуемых согласований дают властям возможность найти формальный повод для того, чтобы закрыть любую неугодную организацию. Совет Европы называет это "неоправданным контролем государства над деятельностью НПО".

Все ставится с ног на голову. Гражданское общество полностью отстраняется от контроля над властью. Напротив, власть претендует на то, чтобы залезть во все поры общества и контролировать его жизнь. В итоге получаем такой продукт, как этот закон о НПО.

Я убеждена, что общество должно контролировать деятельность государства, а не наоборот. Государство существует на наши налоги. Поскольку организация не нарушает закон, государственные органы не должны вмешиваться в ее жизнь и работу. В последнее время государство делается все более закрытым для общественного контроля. Если раньше на сайте Государственной думы можно было найти телефоны всех депутатов, то сейчас вы не сможете даже близко подойти к дверям парламента! Когда я была в США, то посещала Госдепартамент и Конгресс. В Госдепе рамки металлоискателей, охрана, проверки. К этому я в России привыкла. А при посещении Конгресса у меня никто не спросил, зачем и к кому я иду. "А где же кордоны, охрана?" - спросила я. Сопровождающий очень удивился: народные избранники должны быть доступны для своих избирателей.

- Что будет с представительствами иностранных НПО?

- По закону филиалам зарубежных НПО можно отказать в регистрации, если чиновники решат, что эти организации "угрожают суверенитету, политической независимости, территориальной неприкосновенности, национальному единству и своеобразию, национальным интересам России". Формулировка нечеткая, предоставляющая обширное поле для злоупотреблений. Структурные подразделения иностранных НПО в плане отчетности поставлены в более жесткие рамки по сравнению с российскими НПО. Вдобавок подразделения иностранных НПО фактически несут ответственность за действия организаций, которым они предоставили средства. Представительство иностранного фонда может быть закрыто, если его грант был использован с нарушениями.

- Получается, по отношению к иностранным НПО закон является дискриминационным?

- Я думаю, да. Кроме того, теперь Фонду Сахарова придется выводить американцев из состава правления.

- Закон, вступающий в силу 18 апреля, - это окончательное решение судьбы НПО?

- Пока оправдываются самые мрачные предположения. Действия властей направлены против гражданского общества - и это на фоне роста коррупции и подъема фашизма. Движение против нелегальной иммиграции и ему подобные свободно организуют шествия и публикуют списки людей, которых надо убить, а нас прокуратура заставила убрать с сайта аналитическое исследование о некоторых исламистских текстах. То есть экстремисты мы, а не они. Ведь мы говорим неприятные для властей вещи.

Сегодня власть имущие полагают, что государство - это они. Свою пользу они путают с пользой государства, а нас считают не гражданами, а своими подданными. Наша судьба, судьба гражданского общества зависит от того, согласимся мы на такое положение или нет.