Солженицын умер. Масштаб его личности стал мне полностью понятен 4 августа. Он был большой человек. Я не отказываюсь от той критики, которой я его подвергал, все остается на местах, но вот констатирую, резюмирую: большой, исторический человек ушел в мир иной.

Он был возраста моего отца. Собственно, с ним я и боролся как с отцом, против которого бунтуют. Я бунтовал и не примирялся, но странным образом, похоронив его, я понял, что именно я его наследник или, как я сказал "Коммерсанту", "преемник". Сейчас объясню в чем дело.

Александр Исаевич не был политиком. Но он заведомо был идеологом. В своих старомодных неуклюжих произведениях он предлагал России способ существования, пытался подсунуть свое видение российского и советского прошлого и будущего. Он был холоден, неприятен, догматичен, как политрук. Он не создал нам Раскольникова, не создал Вронского, не создал Базарова, но дал нам себя и свои неуклюжие планы для России. Он был смел и не смущался своих наскоро слепленных банальных книг. А сквозь эти книги прорывался его вполне консервативный, идеалистический, не могущий быть никогда исполненным план для России.

Мой план противоположен. Тому, кто читал мои идеологические книги "Другая Россия" и "Ереси", кто наблюдал за моей политической деятельностью, это абсолютно ясно. Однако мы с ним одного типа таланты: у нас (у него были) грандиозные планы для России. Больше ни у одного писателя нет, есть у меня. Он был преобразователь-консерватор, я – преобразователь-революционер. Он надеялся на призрачное якобы родство государствообразующих славянских народов (оказавшееся уже в ночь в Беловежской пуще ложной идеей, придуманным мифом) - я призываю в "Ересях", в главе "Национальный проект России", покинуть истощенные земли в центральной России и освоить Казахстан и Туркестан. В своих недавних политических предложениях я предлагал перенести столицу России в Южную Сибирь, предположительно в район Омска, чтобы исправить нездоровый географический инфраструктурный перекос России на Запад. Совсем не глупая идея, каковую мои косные современники, кажется, плохо переваривают. Но так будет не всегда.

Оглядывая литературный пейзаж вокруг себя, вынужден констатировать, что оспаривать наследство Солженицына у меня некому. Российские писатели, как правило, антиидеологичны, идеологических проектов никто не выдвигает. Банальный либерализм одних, ностальгический советизм других, бытописательство третьих - все это исключает появление смелых проектов. Поэтому именно в этом смысле я его преемник. У многих это вызовет злобу, у иных – усмешку, но это так, и поделать с этим ничего нельзя.

Самым дурацким образов 6 августа меня, единственного из тысячи или более человек, пытались не пропустить в Донской монастырь. Точнее, не знали, что со мной делать. Несчастные милиционеры, за спинами которых стояли сотни сотрудников Федеральной службы охраны, в буквальном смысле потерялись, только что руки не тряслись от волнения. Зачем-то потребовали приподнять штаны - очевидно, допуская, что у такого человека, как я, могут оказаться черные пистолеты в носках, прикрученные к щиколоткам. Мало того, что я два раз прошел для них через металлодетектор, так они еще огладили меня "утюгом" ручного металлодетектора.

Поинтересовались, что у меня во внутреннем кармане пиджака. Я сказал: паспорт и удостоверение члена Союза писателей России. Попросили показать удостоверение. Я показал. Дальше они не знали что и делать. Я сказал: "Ну вот что, либо задерживайте меня по всем правилам – протокол и все такое, - либо я пошел в храм". И я пошел на них.

Милиционеры, все как на подбор подполковники, не применяя рук, закрыли мне путь милицейскими грудьми, каждый своей. "Ах так! – cказал я, - тогда я пошел к прессе!" Я прошел путь метров в пятьдесят обратно до ворот, и едва я появился в них, как сотни фотографов и телекамеры всего мира бросились ко мне. "Эти дикари, - начал я, - не пускают меня проститься с писателем Солженицыным. Полагаю, потому что приехал президент Медведев. Но я явился не на бенефис к Медведеву, я пришел к Солженицыну".

Далее я не успел ничего сказать, упомянул только про поднятие штанин, а ко мне уже протиснулись два милицейских полковника: "Идемте быстрее, вам разрешен вход". Я пошел с ними. "Это не мы, это ФСО", - пробормотал ближний ко мне полковник. (Моих охранников они все же не пропустили, двоих нацболов задержали...) Идя с полковниками, я подумал, что эпизод напоминает подобные ему из книги Солженицына "Бодался теленок с дубом".

Вторая часть колонки Эдуарда Лимонова, посвященная войне России с Грузией, по решению редакции и с ведома автора не публикуется.