Прадедный гнев

Дух времени, дух бесовщины, маразма и холуйства витал и источал запахи баланды в монологе родственничка, и недаром по завершении речи он снискал аплодисменты президента. Шутка ли - Путин, оказывается, пестует гениев, а они, неблагодарные, еще и пиарятся в тюрьмах!

И ныне там

С неуклонной периодичностью возникал мотив пресловутого "отопительного сезона" и какой-то фатальной неготовности к нему "иных коммунальных служб". Газетные заметки такого рода начинались с какой-нибудь метеорологической "зарисовки", приправленной неловко скрываемым лиризмом, свидетельствующим о том, что автор когда-то сочинял стихи и мечтал о тонкой книжке в бумажной обложке.

Польский сантехник

Славомир Мрожек умер во Франции, как Герцен. Но уехал в Ниццу вовсе не для того, чтобы будить Польшу, как Герцен - Россию. Польша уже была разбужена - и им самим, и такими как он. Из этой-то Польши Мрожек и уехал - во второй раз, после эмиграции из социалистической Польши и своего возвращения. Фактически - потому что был разочарован той Польшей, которую он разбудил.

Правда торжествует

Итак, зловещее ведомство разжало свои стальные челюсти и выпустило на волю полвека назад изъятую у автора рукопись. Арестованный роман Василия Гроссмана (наконец-то!) вернули. Но кому вернули? Читателю? В том-то и дело, что нет. О том, чтобы роман "Жизнь и судьба" дошел до читателя, позаботились в свое время совсем другие люди. И первым из них был сам его автор.

По праву памятника

И все же есть в этом памятнике нечто символическое и для тех, кто помнит о той подлой эпохе. Ведь Твардовскому же! Не Кочетову, не кому-нибудь еще из охранителей, радетелей, служивших системе с неистовством бультерьеров, готовых загрызть каждого, кто позволил бы себе усомниться в чистоте ее мифологии, красоте сталинских усов и величии ленинских помыслов.

Книголюбы против гомофобов

Накануне принятия гомофобного закона, который будет иметь трагические последствия для многих подростков, издательство "Самокат" представило на книжном фестивале книгу Дарьи Вильке "Шутовской колпак". Это первая книга русского автора, затрагивающая уже почти запретную тему. Фрагменты обсуждения - в видеоматериале Дмитрия Зыкова.

Перевернутый бинокль

По-настоящему я узнал и понял, что скрывалось за той репликой Эренбурга ("Неужели они не понимают, что я работаю на пределе возможного!"), лишь сейчас, прочитав только что вышедшую в свет его биографа Бориса Фрезинского. Многое из того, о чем рассказывается в этой книге, я знал. Но – не в подробностях. А вся соль тут именно в них.

Козлы и дети

Поскольку литература, как и родина, начинается с картинки в твоем букваре, то и заговорили они вдруг о школьной программе по литературе. Ну, а как еще. До самой литературы они в силу временного отсутствия единственно верного учения, а также очевидной короткорукости пока не дотянулись. А школу может обидеть любой. Школа-то вот она, под рукой. И учителя-бюджетники всегда под рукой.

Соавтор Сталина

На художественных достоинствах текста сталинская правка не отразилась, поскольку никаких таких достоинств у него и не было. Да и не в них тут было дело. Когда кто-то назвал авторов нового гимна "гимнюками", Михалков даже не обиделся.
- Гимнюки, не гимнюки, - возразил он, - а петь будете стоя.
И был прав.

Сам ты не местный

Фраза типа "ты сперва пострадай с нами, а уж потом имей наглость заявлять, что дважды два четыре" – это не вполне убедительный довод в споре с Михаилом Шишкиным. Хуже того, в этих выкриках с мест есть какое-то неуловимое холуйство по отношению к власти. Дескать, мы, конечно, за демократию и права человека, но забьем ногами всякого, кто осмелится критиковать путинский режим с того берега.