15 марта 1944 года в нашей стране произошло знаковое событие. В этот день состоялось первое публичное исполнение нового советского государственного гимна.

Разница между текстами старого, уже отмененного гимна и нового была огромна.

Старый ("Интернационал") был гимном свободных людей:

Никто не даст нам избавленья,
Ни Бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.

Новый – гимном рабов:

Нас вырастил Сталин на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил.

Мало кто тогда понимал истинный, глубинный смысл этой замены.

А выразить это, насколько я знаю, сумел и вовсе только один человек - никому тогда не известный молодой поэт, имя которого (Юрий Грачевский) и сегодня мало кому что-нибудь скажет.

Вот как он это сделал:

Был ли в зале кто-нибудь, кто понял
Всю трагичность этой пустоты?
Капельмейстер чуть ладонь приподнял,
Глянув вскользь на нотные листы,

И перед беспомощным оркестром
Зал, как полк, навытяжку стоял.
Был ли в зале кто-нибудь, кто вместо
Нужных слов – другие повторял?

Был ли в зале кто-нибудь, кто видел,
Как сходились времени тиски?
Кто, как я, все это ненавидел?
Кто хотел не петь, а выть с тоски?

Вряд ли автор этого стихотворения был единственным, кто понял (ощутил) всю трагичность происходившего. Но тех, кто уже тогда это понимал, не только в том зале, но и во всей стране было немного. И удивляться этому не приходится. Так бывает всегда, "когда погребают эпоху":

Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.

И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идет.

А после она выплывает,
Как труп на весенней реке, -
Но матери сын не узна́ет,
И внук отвернется в тоске...

(Анна Ахматова)

Не стоит поэтому удивляться, что далеки от понимания истинного смысла того, что происходило 15 марта 1944 года, были не только присутствовавшие на том первом исполнении нового гимна и этот новый гимн исполнявшие, но и сами его авторы: поэт Сергей Михалков и журналист Габриэль Эль-Регистан.

Они просто выполняли хорошо ими понятый социальный заказ.

А чтобы выполнили они его правильно, им в этом помогал САМ ГЛАВНЫЙ ЗАКАЗЧИК.

***

О том, как он это делал, спустя много лет (в 1997 году) я написал небольшую заметку и напечатал ее в одном московском журнале.

Рассказанная мне кем-то история о том, как Сталин собственноручно правил текст нового государственного гимна, представляла, как мне казалось, не только исторический интерес, поэтому я решил ее записать и обнародовать.

А история была такая.

У Михалкова и Эль-Регистана первый куплет нового гимна сначала выглядел так:

Свободных народов Союз благородный
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народной
Единый, могучий Советский Союз.

Сталин, как я слышал, вычеркнул слово "благородный" (чем-то оно ему не понравилось), а слова "волей народной" исправил на "волей народов".

Так я об этом и написал, сопроводив эту свою запись небольшим ироническим комментарием по поводу того, что отец народов не посчитался с тем, что в результате его правки пропала скрепляющая эти строки рифма.

Эта моя заметка попалась на глаза Сергею Владимировичу, и, прочитав ее, он мне позвонил (мы были знакомы) и в довольно бурной форме выразил по этому поводу свое негодование.

- Откуда в-вы в-все это в-взяли! – в раздражении заикаясь больше обычного, кричал он. – Ничего подобного не было и быть не могло! Иосиф Виссарионович никогда - вы слышите? никогда! – ничего в наш текст не вписывал! Он оставлял свои замечания на полях, а все необходимые поправки вносили мы сами. Ах, вы этого не знали? Так спросили бы у меня!..

Я спросил, и он, слегка поостыв, мне это рассказал. И я, поблагодарив, исправил свою заметку в соответствии с этим его рассказом.

Вот так:

На полях этого стихотворного текста Сталин сделал два замечания. Против слов "Союз благородный" поставил знак вопроса и написал: "Ваше благородие?" Против слов "волей народной" тоже стоял вопросительный знак и такая же ироническая реплика: "Народная воля?"

Авторы, разумеется, тут же учли волю вождя. В исправленном виде четверостишие выглядело так:

Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Великий, могучий Советский Союз.

Рифма, конечно, пострадала ("свободных - народов" - это, конечно, хуже, чем "благородный - народной". Строго говоря, это даже вообще не рифма). Зато исчезли покоробившая вождя ассоциация с "вашим благородием" и еще более неприятное напоминание о террористах-народовольцах.

Впрочем, на художественных достоинствах текста эта правка никак не отразилась, поскольку никаких таких достоинств у него и не было. Да и не в них тут было дело. Когда какой-то остроумец назвал авторов нового гимна "гимнюками", Михалков даже не обиделся.
- Гимнюки, не гимнюки, - возразил он, - а петь будете стоя.
И был прав.

В этом новом, исправленном виде я включил эту заметку в готовившуюся тогда к изданию мою книгу "Перестаньте удивляться!". Книга эта вскоре вышла, и мне, естественно, захотелось показать этот исправленный текст Михалкову.

Сделать это мне было совсем просто, поскольку с Сергеем Владимировичем мы встречались тогда постоянно.

Меня в то время почему-то вдруг ввели в комиссию по Государственным премиям, председателем которой прежде был Сергей Владимирович. Когда состав этой комиссии был обновлен (одним из следствий этого обновления было и мое появление в ней), он объявил, что с этим новым составом работать не будет и из комиссии выходит. Но вскоре опомнился и сделал другое заявление. Сказал, что не считает для себя возможным сдавать свои позиции и в комиссии остается. Правда, уже в роли не председателя, а рядового ее члена.

Вот так и вышло, что на заседаниях той комиссии мы с ним сидели рядом. И однажды я подсунул ему только что вышедшую эту мою книжку, раскрыв ее на той странице, где была напечатана вызвавшая его гнев, но уже исправленная заметка о том, как случилось, что Сталин в какой-то момент оказался в некотором роде его, С.В. Михалкова, соавтором.

Прочитав этот новый текст Сергей Владимирович полуодобрительно хмыкнул и пробурчал что-то вроде того, что ладно, мол, так ничего, так можно.

Но я на этом не остановился и тут же подсунул ему еще одну книгу - не мою, а другого автора, - которую незадолго до того раздобыл и специально для этого случая припас.

О том, как проходила работа над текстом нового государственного гимна, в ней рассказывалось подробно:

По словам Эль-Регистана, 27 октября 1943 года Михалкову ровно в 2 часа утра позвонил А.Н. Поскребышев и сообщил, что будет говорить Сталин. "Иосиф Виссарионович сказал Сергею, что вот прослушивание его убедило, что текст коротковат ("куцый"): нужно добавить один куплет с припевом. В этом куплете, который по духу должен быть воинственным, надо сказать: 1) о Красной Армии, ее мощи, силе; 2) о том, что мы бьем фашизм и будем его бить ("фашистские полчища" - так он выразился). На то, чтобы это сделать, Сталин дал несколько дней..."

А вот личная встреча с вождем. "Тов. Сталин дает текст: "Посмотрите, как получилось..." Он весь в его пометках... Варьируются слова: "дружба", "счастье", "слава". Слова "священный оплот" заменены на "надежный оплот"... "Нас от победы к победе ведет!" - хвастовство. Надо – говорит – "Пусть от победы к победе!..".

(Евгений Громов. "Сталин. Власть и искусство". М., 1998. С. 341)

Рассказ этот плохо согласовывался с тем, что внушал мне Сергей Владимирович в том давешнем телефонном разговоре ("Иосиф Виссарионович никогда - вы слышите? никогда! – ничего в наш текст не вписывал!.."), и я ждал, что он сейчас скажет: "Но ведь это не документ, а воспоминания! Эль-Регистану это запомнилось так, а мне иначе. Почему вы должны верить ему, а не мне?"

Но у меня на этот случай была припасена еще одна "домашняя заготовка". Я перелистнул страницу и следующую за ней подсунул к самому его носу:

Сохранился седьмой вариант гимна с поправками Сталина. Некоторые материалы авторы попросили себе на память. "Поправки, сделанные тов. Сталиным собственноручно в 23.45 в Кремле 23 октября 1943 г. По моей просьбе - подаренные нам. С. Михалков. Эль-Регистан". И еще: "Поправки тов. Сталина (сделанные им от руки синими чернилами) мы пометили здесь красным карандашом; синим карандашом помечена наша окончательная редакция, принятая товарищем Сталиным, Молотовым и Ворошиловым".

Самая принципиальная правка внесена вождем в следующее четверостишие:

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы.
Нам Ленин в грядущее путь озарил.
Нас вырастил Сталин - избранник народа.
На труд и на подвиги нас вдохновил.

Кремлевский редактор первую и последнюю строчки не трогает. Две же средних выглядят теперь так:

И Ленин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Сталин - на верность народу...

Последние три слова написаны Сталиным собственноручно.

(Там же. С. 342)

Михалков читал это. Хмурился. Молчал.

А что он мог сказать?

Я, конечно, был рад, что мне удалось, что называется, ткнуть его носом в этот документ, подаренный Сталиным ему и Эль-Регистану по их собственной просьбе, что к тому же удостоверялось его собственной подписью.

Но так ли уж это было важно?

В конце концов, не все ли равно, своей рукой вписывал Сталин в текст гимна свои поправки, или оставлял замечания на полях, или давал авторам свои указания устно?

Самая суть дела была ведь совсем не в этом.

***

Михаил Ардов – протоиерей, литератор, сын знаменитого нашего писателя-юмориста Виктора Ардова – в книге своих воспоминаний "Легендарная Ордынка" изобразил целую галерею портретов разных замечательных людей, которых на той легендарной Ордынке встретилось ему немало.

Сейчас – по прямой ассоциации – мне вспомнилась одна из таких его зарисовок:

- Вот тут ты сделаешь два кронштейна, - говорит Ардов. Он ведет карандашиком по чертежу.
- Ну-к что ж, исделаем, - степенно отвечает столяр Иван Капитонович.
- А здесь, - продолжает объяснять отец, - такую небольшую фанерную перемычку...
- Ну-к что ж, исделаем...
И.К. Сигунов был краснодеревцем, он выполнял многочисленные ардовские заказы - сооружал столики, полки, подставки под книги...
Если замысел заказчика был ему по душе, Капитоныч степенно твердил свое "ну-к что ж, исделаем...", а коли нет, он повторял иронически: "Эшь ты!.."

Взаимоотношения Сергея Владимировича Михалкова с тем, кто заказал ему текст нового государственного гимна, развивались точно по этой схеме.

Заказчик говорит:
- Вот тут ты вставишь куплет о Красной Армии, ее мощи, силе, и о том, что мы бьем фашизм и будем его бить.
Исполнитель заказа откликается точь-в-точь так же, как ардовский столяр Иван Капитоныч:
- Ну-к что ж, исделаем...
И тотчас на свет является текст этого, заказанного Хозяином, нового куплета:

Мы армию нашу растили в сраженьях,
Захватчиков подлых с дороги сметем...

Заказ выполнен точно, и не вина исполнителя, что результат его усилий выглядит глупо: "захватчиков подлых" мы "с дороги сметем" через год–полтора, это, так сказать, первоочередная задача текущего момента. А гимн страны, тем более такой великой, могучей и несокрушимой, которую он призван воспеть, создается на века. Во всяком случае, на десятилетия...

Но с таким заказчиком, как Сталин, не поспоришь. Ему свое сомнение не выразишь даже таким осторожным междометием, каким, бывало, пользовался Иван Капитоныч ("эшь ты!").

Так что осуждать Сергея Владимировича Михалкова за это его беспрекословное послушание мы не вправе.

Но жизнь Сергея Владимировича сложилась так, что в роли исполнителя такого наиважнейшего государственного заказа ему пришлось выступить трижды. Ничего подобного в мировой практике - ни раньше, ни потом, - насколько мне известно, не бывало. (В какой еще стране могло случиться такое: чтобы в жизни одного поколения граждан сменилось три государственных гимна и автором каждого из них оказывался один и тот же человек!)

Эти три гимна, автором которых ему выпало стать, естественно, были разные (а иначе зачем понадобилось бы их менять?). И заказчики тоже были разные. Но исполнитель заказа всякий раз бывал один и тот же. И на каждый новый заказ он неизменно с готовностью откликался: "Ну-к что ж, исделаем...". И делал.