Эта статья писалась в момент, когда в нашем лагере появилась информация о надвигающемся шторме с землетрясением. Доработав юридическую заявку с жителями, мы попрощались с ними и вместе с лагерем отправились на гору. Пешком забрались на вершину почти отвесной горы, что заняло час потной ходьбы, и ждали развития событий, пока по городу только начинали звучать сирены. Всего было 15 самоэвакуировавшихся добровольцев и 6 голов скота (лагерные собаки и кошка). Выпили по глотку воды и ничего не ели, так как на такую высоту нести с собой провизию было почти невозможно. Однако затем несколько парней все же принесли воду и тушенку. Тревога развивалась даже быстрее изначально ожидаемого. Прошла информация от МЧС, что Крымск и Баканку опять накроет, наша Нечепсухо сильно выйдет из берегов, а у нас в Новомихайловском (район Туапсе) ожидалось повторение только что произошедшего. Однако ничего фатального не произошло, и мы вернулись по истечении суток, отведенных на предупреждение.

Находясь на горе, думали о том, за сколько нас оценят в случае чего уже сегодня-завтра. Судя по всему, как людей второго сорта: далее станет ясно почему.

По законам чрезвычайного времени в пос. Новомихайловском на погибших от наводнения решили сэкономить – пока только два миллиона рублей. Вот как выглядит эта норма: п.4 «Порядка оказания помощи гражданам РФ, пострадавшим, и членам семей граждан РФ, погибших (умерших) в результате чрезвычайной ситуации, вызванной очень сильными ливнями с грозой, шквалистым усилением ветра, произошедшей на территории муниципального образования Туапсинский район Краснодарского края 22 августа 2012 г.» (Приложение к постановлению главы администрации Краснодарского края от 22.08.2012 г. №963): «Члены семьи гражданина, погибшего (умершего) в результате чрезвычайной ситуации, имеют право на получение единовременного пособия в следующих размерах:

2000000 (два миллиона) рублей за каждого погибшего (умершего), местом жительства которого по состоянию на 22 августа 2012 года являлись жилые помещения, расположенные на территории Краснодарского края

1000000 (один миллион) рублей за каждого погибшего (умершего), местом жительства которого по состоянию на 22 августа 2012 года являлись жилые помещения, расположенные вне территории Краснодарского края».

Главный и естественный вопрос: насколько такой подход соответствует правовой природе компенсаций по утере близкого родственника? А именно:

1) Почему трупы уроженцев Краснодарского края стоят в два раза дороже?

2) При чем здесь «жилые помещения на территории Краснодарского края», если постановление принято непосредственно по наводнению в Туапсинском районе?

3) В какую извращенную голову пришла мысль оценивать стоимость погибших в привязке к их жилым помещениям? Или в стоимость сэкономленного миллиона входит оставшееся родственникам от утопленника жилое помещение?

Эта норма не выглядела бы так мелочно, если бы речь не шла о четырех погибших от наводнения. Как официально признано властями, утонуло 4 человека: жительница Новомихайловки и житель Краснодара, жизни которых оцениваются по 2 миллиона, житель Подмосковья и жительница Петербурга, жизни которых стоят по 1 миллиону рублей. Вот такая чиновная экономика.

Школьнику понятно, что это противоречит морали, логике и даже закону – «О праве граждан на свободу передвижения...» А еще постановлению Конституционного суда о том, что факт регистрации (а именно она подтверждает проживание «в жилом помещении на территории Краснодарского края») или ее отсутствия не могут являться основанием ограничения или условием реализации прав и свобод граждан. Очевидно, это касается и умерших граждан тоже.

До такого на законодательном уровне не додумались даже в Крымске. Там делают по-другому: вне зависимости от количества погибших в семье пытаются выплачивать по минималке, как за одного, по 2 миллиона рублей и припугивать возмущенных уголовными делами об умышленном утоплении родственников с корыстной целью.

Такая наглеющая постепеновщина вполне понятна: самые чудовищные противозаконные меры решили обкатывать сначала на маленьком масштабе, на пришибленном третий год подряд наводнением маленьком поселке. Или постановление писалось заранее, а население оказалось шустрее и живучее, вот и получилось, что сэкономили маловато. Ничего, будущими наводнениями окупится, если в этот раз иногородние родственники стерпят. А вернее всего, намеренно приучают к неравноправию: есть не-граждане, есть и не-жители края, а есть и настоящие граждане, чтобы все заранее знали свое место и цену в гробу.

Продолжаю описывать звенья административного произвола, через который проходит сейчас каждый потопленец. Это те, кто до сих пор не получил свои "подтопленческие" деньги от государства, по 10 или по 150 тыс. руб., или кто не согласен с вердиктом БТИ, которая за три невнимательных минуты решает вопрос о получении новой квартиры - или ремонте размытой трущобы.

Вот что говорят эти люди о своей ситуации. Первая волна прошла - это были те, кому для получения компенсаций надо было только предоставить в суд справку от квартального и участкового с подписью четырех соседей. Теперь пошла вторая волна: в иске этим людям не отказывают (письменно, а устно еще как!), заявление без движения не оставляют, как будто его и не было в природе, зато пишут всякие дурости карандашом на задней стороне папки. В таком духе: "Нужно подтвердить степень родства", хотя в деле эти документы имеются и даже помечены тем же самым карандашом.

И выдают эти документы для повторной подачи в этот же суд. Что самое интересное: выдают не в канцелярии суда, а на другой улице, в отдельном кабинете, не имеющем никакого отношения к суду. Так что в этом кабинете не спросишь, чего не хватало судье для принятия формального, поточного решения, такого же, как и для первой волны. А по первой волне они его потеряли, так что это уже третий круг.

1. О бабушках и прокурорских хитростях. Очень удобно обманывать людей, которые не то что законов - элементарных правил документооборота не знают. Например, мы оформили бабушке заявление в прокуратуру с приложенными документами. Заявление у нее взяли, хотя и не зарегистрировали, но бабушка и на том должна сказать спасибо. А приложенные документы не приняли, хотя приложение указано в самом тексте заявления. Таким образом, они просто взяли для себя информацию к сведению, но юридического значения не придали. Чтобы потом на законных основаниях его потерять.

Заявительнице лапши навешали, что якобы она сама узнавала через 3 дня (!) входящий номер, который должен ставиться непосредственно при подаче и на глазах заявителя, и на его копии тоже. Бабушка даже себе записала: "Прок. канцелярия. Позвонить и спросить входящий номер". Потом она забыла, что такое "прок.", и предположила - проклятая канцелярия?

Там же секретарша ей уже и ответ устный дала: "Ткачев пока никаких указаний не давал, так что ваше заявление могут не понять, что там нужно держать под контролем".

Ситуация стандартная для крымских стариков, у которых дома под снос. Дома сносят, стариков - в дом престарелых или интернат. Бабушку выманили в интернат, в это время дом снесли. Стоит она на развалинах и явно не планирует обжаловать. Или к родственникам, причем у бабушек настойчиво дознаются, какие у их родственников номера телефонов, чтобы потом принуждать тех взять своих бабушек к себе и навсегда.

2. О физически дееспособных "аварийщиках". То есть тех, которые "бегать будут", правду искать. Есть среди них такая категория, у кого дом приватизирован, а земля нет. При этом все вместе неоднократно передавалось по наследству, и кадастровый паспорт на землю есть. Им в администрации напрямую говорят: все делится на ДО и ПОСЛЕ наводнения. Ничего не добьетесь, приватизировать землю уже нельзя. Получите другое жилье, а земля перейдет к администрации. Такое быстрое огораживание затопленной земли.

Или если наследство по закону до конца нотариально не оформлено. По закону - это значит без завещания, в бесспорном порядке... Это тоже повод поживиться для администрации. Или если название улицы поменялось со времени составления техпаспорта и домовой книги.

Самое интересное от "новоселов". Многие из них уже нашли сами другое жилье, как им и было предложено властями, в Краснодаре, Новороссийске, Славинске. Уже дали задаток, в среднем 100 тыс. руб., и ждут государственных денег на окончательное оформление сделок. А администрация все эти сделки завернула, как парадные автобусы, в которых публично возили потопленцев смотреть квартиры в этих городах. Поскольку напуганный народ второго потопа ждать не собирается, все ломанулись из Крымска в другие веси. Все уезжают, а кем руководить-то? Стариками в интернатах?

По этим соображениям крымчанам заявили, что жилье можно брать только в городе, все остальное оплачиваться не будет! Помимо этого ввели "квадратурную новацию": жилье будет предоставляться не равносильное по площади, а по членам семьи и только по тем, кто на данный момент прописан. Поэтому суды и тянут с решениями, водя за нос по два-три круга до принудительного получения урезанных квадратов.

Так и воспитывается общее смирение в канцеляриях.

В Крымске очень принято пиарить региональные власти так, как будто это коммерческие организации. То на здании написано что-то про здоровье и стратегию губернатора, то на палатках МЧС в центре города - в человеческий рост буквы "Резерв губернатора Краснодарского края". Ну а теперь всерьез о стратегии поведения властей.

Всем волонтерам, госликвидаторам и местным чиновникам стало ясно: на первое место у пострадавших постепенно выходит вопрос компенсации-жилья. С материальной "помощью", понятно, как-то разобраться придется, сэкономив энное количество миллионов на тех, кто не в состоянии выдержать эстафету справок-подписей-печати. Но что делать с домами?

Комиссии из БТИ сегодня рулят Крымском. В каждом доме, которому не посчастливилось уцелеть, по 6-10 раз проводилась комиссия. Ее называют просто "комиссия", всем и так ясна ее судьбоносность. Суть ее такова: приходят 1-3 человека (люди их называют инопланетянами), не представляются, не предъявляют никаких документов, молча фотографируют дом, в это время внутрь никого не пускают. Никаких объяснений не слушают, часто приходят без хозяев. Никаких предупреждений, и никаких подтверждений о своем приходе тоже не оставляют. Никаких следов, в отличие от наводнения.

А теперь происходит следующее. Если дом под снос, то пострадавшим сразу дают акт о признании дома аварийным. Если дом оставляют под капремонт с расценками в 5 тыс. руб. за квадратный метр, то это говорят хозяевам только устно в штабе, не давая никаких документов на руки. Самые ярые из них понимают, что их уже кинули, не дожидаясь официального ответа, и начинают как-то шевелиться.

Вот в чем и "стратегия губернатора". Пока документов нет, люди возмущаться опасаются ("а вдруг в штабе передумают"), в суд никто пойти не может - обжаловать-то нечего. Если и обратятся к штабным юристам или к прокурору, им скажут, что еще рано беспокоиться... а вообще и не стоит. Это передают многие жители. Такая психологическая помощь от юристов.

В результате вся эта категория тихо привыкает к безвыходности, вообще ведет себя тихо. А потом, когда все из города уедут (в том числе и мы), страна стремительно забудет о существовании Крымска. Вот тогда и выдадут подтверждающие обман документы. И будут мухи отдельно, котлеты отдельно.

И даже вроде неловко просить и возмущаться, ведь так много помогли уже!

Есть показатели, которые хороши именно тем, что статистике не поддаются. Например, общая смертность населения домов, отнесенных к "капитальным". Проблема перетекает в латентное русло. Кто не утонул в потопе, утонет в проблеме. И у кого дом, к сожалению, не рухнул, будет медленно умирать от вредных ядохимикатов, испарений и грибков, невытравимых из стен, даже дезинфекции ни в одном доме не делали. И неизвестно, доживут ли эти капремонтники до следующего планового наводнения.

Есть юридическое понятие "вредные и опасные условия труда", а вот понятия "вредные и опасные условия жизни" нет и не будет.

Не успели снять траур по убитым и наказать козлов отпущения, как принялись за травлю пострадавших. Вчера крымская прокуратура провозгласила о начале кампании уголовного преследования мнимых "подтопленцев". К этой категории прокурор Краснодарского края отнес людей, добивающихся компенсаций и не имеющих прописки по месту потопа.

Таких в одном Крымске оказалось свыше 4 тысяч. На данный момент через суд смогли подтвердить факт проживания уже более 700 человек. Однако "источник в администрации озабоченно заявил, что фиксируется вал сомнительных заявлений о признании факта проживания в зоне ЧС". На данный момент всего подано более 2,1 тысячи заявлений.

Во-первых, просто сравним цифры: 4 тысячи человек и 2 тысячи! А что же остальные? Это как раз та категория, которая с этим связываться не станет или не станет участвовать в погоне за восстановлением< документов и предоставлением справок для суда. Очевидная и причем заранее прогнозируемая выгода для государства: создать простой фильтр для отсева больных, старых, гордых или просто занятых.

Во-вторых, фильтр незамысловатый, но при этом весьма хитрый. Дело в том, что изначально нужно определиться, о какой компенсации идет речь: в 10 тысяч рублей (на это имеет право любой попавший в зону наводнения) или в 150 тысяч рублей - право лица, проживающего и зарегистрированного в данной зоне.

Но как подтвердить факт нахождения в зоне наводнения, если человек прописан в другом регионе? Понятное дело: справка квартального с печатью ТОСа. Перевидали мы этих справок, однако для администрации их недостаточно.

Самое интересное, что всех абсолютно людей, которые не прописаны в доме потопленца (народное название "поДтопленца"), чиновники гонят в суд. Близких родственников тоже. Люди возмущаются, но идут. Правда, не все - ведь они не понимают, что, пройдя суд, они будут иметь право не только на свои безусловные 10 тысяч, а на 150 тысяч рублей, как прописанные и потерявшие имущество. Из-за десяти тысяч рублей кто же будет унижаться, собирать документы, ходить по судам.

Тут сейчас бак под воду для летней бани стоит 8 тысяч. Все заняты восстановлением домов, не до мелочей.

Вот и получается: с одной стороны, замечательная экономия на 10 тысячах рублей, а с другой - целая категория "мошенников", которым запудрили голову чиновники администрации, не желавшие ими заниматься и посылавшие всех в суд. Хорошо что пока не в уголовный.

Как выяснилось из рассказа Веры Лаврешиной, Таганка была еще цветочками. Напомню, там нас держали несколько часов лицом к стене в наручниках за спиной, и не просто заламывали, а ломали в разные стороны кисти и отдельные пальцы – от чего у меня и Лаврешиной до сих пор не прошло онемение, как от новокаина, в левой руке, а Низовкиной до сих пор тяжело взять в правую руку даже кружку с чаем. Потом скотч на ногах при обыске, в присутствии ментовских хряков, потом руки еще немного поломали на дактилоскопии, пытались поодиночке таскать на допросы силой. Но, по крайней мере, там и не было лишних благ цивилизации. Какие были деревянные нары, такие и были, этого из-под нас не отнять. И душа там тоже быть не могло, и книг. А вот в Симферопольском спецприемнике для единственной осужденной Лаврешиной создали условия анти-вип. Все, что там имелось, намеренно отняли.

Ее на третьи сутки заказали сломать в этом спецприемнике. Поясняю, помещать туда 5 человек, сухо голодающих, чревато новым триумфом нашей группы сопротивления, массовым утверждением наших ценностей, потому что не получится обманывать еще несколько дней всю интересующуюся общественность, как это было с двумя сутками. Кроме того, перебивает репутацию именитых голодовщиков, которых не просто так раскручивали и репрессировали.

Итак, Веру поместили в камеру к девяти женщинам. Окружили матом, гоготом, дымом и женской ненавистью обработанных сокамерниц. Курили постоянно все 9 человек, кроме нее, а это в состоянии обезвоживания все равно что газовая камера. Молодой амбициозный замначальника без формы, с 6 утра посетивший Веру, приказал забрать матрас с ее койки (в индивидуальном порядке), возвращали только на ночь. Койка была из железных прутьев, негнущаяся. Постельное белье не давали. Отмечу, что в состоянии сухой голодовки на третьи-четвертые сутки в животе начинаются сильные боли, резь и спазмы. В таком состоянии проблемой является просто удобно лечь на кровати, чтобы меньше мучиться. Попробуйте выбрать удобное положение на железных прутьях.

В тот же приход этот исполнительный начальник запретил Вере пользоваться вертухайской литературой, пытался заставить вставать перед начальством и представляться. Три раза в день прямо к ее койке на тумбочку, опять же в отдельном порядке, подносили горячую еду на подносе! Мне приносили только в обед, и то ставили на тумбочку возле входа – на приличном расстоянии. За эту единственную «привилегию» тюремщики, прекрасно зная о нравах в бытовых камерах, обеспечили ей круглосуточную ненависть остальных подневольных. В качестве альтернативы была психушка – такие разговоры Вера слышала из коридора. То есть если станет хуже, они еще добавят в больничке – в дурке. И кто потом станет слушать рассказы человека под психотропом, если он будет говорить про концентрационные условия в спецприемнике? Тем более что всем политическим ранее здесь был обеспечен более-менее приличный прием, без посягательств на этику политзеков: не вставать, не представляться, не злоупотреблять тем, что политзек ничего не просит и жалоб писать не будет.

Мы, господа заказчики и исполнители, просить и жаловаться не будем. Но освежите в памяти подвиг Веры Засулич, а то мы освежим его на вас.

Прошедший день – 6 марта – был перегружен. Для нас – ужасами ментовской инквизы, для похищенных с Лубянки – измывательствами, избиениями и шантажом.

Около 15.00 я проникла во внутренности ОВД «Замоскворечье». Блокпост во внутреннем дворе удалось преодолеть только уж совсем по безусловной причине – для написания заявления в дежурной части. Потребовала провести служебное расследование по факту сокрытия информации, а если не справятся, пообещала независимое общественное. Ясно, что от этих мараний нет проку никакого, но некоторое время там поторчать получается. Увидеть ничего не удалось, но тишина стояла подозрительно напряженная. Сообщили только, что на суд их повезут завтра – седьмого.

Вскоре ко мне присоединилась родственница задержанной Татьяны Кадиевой – Светлана Левчишина. Она пробилась аналогично мне и писала заявление с требованием привлечь к ответственности конкретных рукоприкладчиков, не скрывать информацию о захваченных и применении к ним насилия. Начальник ОВД Разыграев В.В. с непробиваемой рожей только что сказал ей, что силу никто не применял, поэтому и скорая не приезжала. А зачем ей? И это несмотря на то, что были многочисленные свидетели, первоначально загребенные с Лубянки и сдавшие паспорта, наблюдавшие избиение Татьяны, разбитый нос и очки, циничный приезд скорой. И такой же скорый отъезд – обиделись, что Кадиева отказалась от госпитализации, и решили, что ее жизни ничто не угрожает.

На самом деле к моменту нашего приезда всем захваченным уже обновили побои. Специально с этой целью всех оставшихся отказников повезли в суд. По дороге вмазали каждому от души. От широкой ментовской души. Избиения носили такой характер, что двое парней, опасаясь за свою жизнь, были вынуждены под пытками и издевательствами назвать себя. В итоге Семена Колобова и Алексея Никитина без всякого суда выпустили тут же, не довозя назад в ОВД. Наверно, их жизням уже тоже настолько ничего не угрожало.

Какие унижения и силовые приемы перенесли остальные захваченные, мы до сих пор не знаем. Но кое о чем можно судить по истории Татьяны Кадиевой. Ее повезли в суд без обуви, без верхней одежды, уже без разбитых очков, приговаривая, что она должна быть благодарна, что они ее не голой туда везут. А чтобы не возникала, эти гады заново размазали ей лицо об ментовской уазик. В совершенно окровавленном состоянии доставили в суд. Там никого не выгружали, никаких процессуальных действий (кроме пыточных) не производили, издевались и везли назад. Так со всеми.

А теперь самое интересное. Как выяснила позже Светлана, которая уже ознакомилась с материалами дела, на Татьяну в ОВД не было оформлено НИ ЕДИНОЙ бумаги, ни единого протокола! По документам ее там НЕ СУЩЕСТВОВАЛО, она не значится как задержанная. И вот в таком состоянии ее «дело» зачем-то повезли в суд. При том, что к ней и остальным задержанным уже давно обращаются по имени-фамилии. Светская инквизиция из пепла религиозной – назовись и будешь жить!

Вывод такой: для ментов стало ВЫСШИМ принципом – опустить каждого, добиться фамилий. От людей, которые еще посмели и сухую голодовку объявить. Ну не входить же было в камеру к каждому с исключительной целью отдубасить. Совсем другое – свозить на прогулку до суда, а по дороге «освежить память». С психушкой теперь боятся связываться (не сажать же семь человек в психушку!), поэтому все круги ада полицаи воплощали собственноручно.

После нашего 4-часового визита в ОВД у полицаев сдали нервы. Около 9 вечера (я еще не успела до дома доехать) они решили без всяких требований и причин просто выкинуть Татьяну Кадиеву из ОВД. Ее довели до истерики, опять побили, а потом силой вышвырнули из отдела без вещей. Она сделала звонок Светлане, из чего стало ясно, что в отделе в данный момент идет жесткая расправа над всеми захваченными. Татьяна при таких обстоятельствах уходить отказывалась. Когда на место приехала Светлана, она видела группу центрэшников, курсировавших по ОВД.

Светлана уговорила Татьяну ехать срочно в больницу. В первой градской с выпученными глазами зафиксировали сломанный нос, кровоподтеки и гематомы, а главное – вмятины на голове, угрожающие кровоизлиянием в мозг. Когда мы разговаривали ночью со Светланой, Татьяну обследовали в нейрохирургии. Там она сейчас и находится.

Когда Светлана начала хождения по больнице (во втором часу ночи), ей стал названивать какой-то высокий начальник из ментуры ЦАО, спрашивать, может ли Татьяна вообще разговаривать, сможет ли опознать непосредственных исполнителей? Светлана притормозила его активность до освобождения остальных захваченных людей. Действительно до устранения угрозы их жизни проводить расследование рановато.

На данный момент в ОВД «Замоскворечье» необоснованно (о законе мозг не поворачивается заикаться), с риском для жизни удерживается 6 человек, в состоянии сухой голодовки 5 из них. Это Надежда Низовкина, Вера Лаврешина, Ирина Калмыкова (есть информация, что у нее проблемы с сердцем, но при обострении скорую вызвать ей намеренно отказались), Ирина Травкина, Павел Шехтман, Геннадий Строганов. Люди неоднократно были избиты, у многих окровавлена одежда, обращаются с ними, как со скотом. Кроме того, издевались над женщинами, отказываясь предоставить прокладки, а такая необходимость была. Вера что-то кровью написала на стене в камере.

Сегодня будет суд.

На Пушку мы не пошли. Там хоть и вышли шатания (вопреки воле организаторов), но гора не родила даже мышь в сто человек для Лубянки. Это было ясно заранее.

На Лубянке в общей сложности бурлило около тысячи, но разрозненно и не целеустремленно. Тем не менее у ментов был сильный нервоз – оно и понятно, сюда шли не хомячки-легисты, а народ порешительнее. Поэтому задержанных то и дело перетасовывали из одного автозака в другой. Мне довелось сменить три перевозки и поднять два бунта.

С первых же минут меня с плакатом «Протестуй или проиграешь!» оторвали от товарищей (у Надежды Низовкиной – «Полицаев под арест», у Веры Лаврешиной – «Да здравствует народное восстание!», парни кричали: «Смерть полицаям!»), потащили в отдельный автобус без решеток. Там удерживали двое ментов, сменяя друг друга. Устали, отъехали, перегрузили в другой, нормальный автозак с тремя задержанными.

Блокировка удалась не сразу – парни были миролюбиво настроены. Но при попытке засунуть к нам кого-то еще в результате согласованных действий нашей группы ментам пришлось передумать. И перегружать уже нас в другой автозак. Там все пошло откровенно наступающе, подключились свежие силы незнакомых мне арестантов, менты, как фарш, выдавливались на улицу из собственного предбанника. Мы действовали и кричали: «Смерть полицаям! Это наш автозак!» Возникла угроза прорыва. Испугавшиеся менты оторвали меня от бунтующих, выволокли назад и после этого засунули остальных в решетку. Всю дорогу силой держали в горизонтальном положении в предбаннике, пророчили 10 суток.

В Арбатском положили у двери в дежурную часть, где я пролежала до помещения в обезьянник. Слышала, что за отказ назваться они вызвали мне психушку. Прождала несколько часов, за это время меня называли Верой Лаврешиной, Женей Андреевой и потом уже аутентично. И внезапно выпустили.

Большинство нашей банды забрали в «Замоскворечье». Везли жестко, Пашу Шехтмана приковали наручниками. Насколько я знаю, там 5 человек ночует в решетках - Надежда Низовкина, Вера Лаврешина, Павел Шехтман, Татьяна Кадиева, Алексей Никитин. Я так понимаю, что у них сегодня суд будет по 19.3 КоАП. Всего 8 человек отказалось представляться.

На связь с тех пор никто из них не выходит, от комментариев ОВД до утра отказывается. Из своих источников знаю, что у Нади Низовкиной с момента задержания сухая голодовка, у Татьяны Кадиевой разбит нос и очки, но от скорой отказалась, что с Верой - неизвестно. Есть информация, что Надя и Вера в одиночках. Думаю, там были серьезные бои без правил и потери есть с обеих сторон.

В спецприемнике к моей голодовке очень серьезно отнеслись, в течение всего дня через каждые полчаса открывали дверь, спрашивали, нужно ли мне что-нибудь, даже если видели, что я просто лежу на кровати. Постоянно приносили еду, хотя я просила не делать этого, так как тяжело было переносить ее запах. Только после визита членов ОНК приносить еду перестали. В ночь перед госпитализацией мне стало плохо – началась сильная дрожь, стали неметь руки. Я испугалась, что могу уже больше не дойти до двери, и тогда попросила вызвать мне скорую.

Когда меня привезли в 1-ю Градскую больницу, то сначала положили в психиатрическое отделение. Пытались придумать какой-то диагноз, что-то вроде «психологической незрелости», чтобы обосновать необходимость помещения меня именно в психиатрическое отделение. В другом для меня якобы мест не было. Я отказалась от госпитализации в психиатрию, это издевательство. Они уговаривали меня больше двух часов, потом сказали, что будет принудительная госпитализация.

Всю ночь меня охранял конвоир. Один приковал меня наручником к кровати. Когда его сменил второй, он отстегнул меня, сказав, что вряд ли я убегать стану. Сидел рядом и всю ночь меня караулил.

Утром я проснулась, конвоира не было. Потом был консилиум с участием психиатра. Они снова выслушали мою историю, в основном интересовались политикой, протестной деятельностью, а не диагнозом. Стали уговаривать подписать бумагу о добровольной госпитализации. Я отказалась. Тогда они сказали, что нет никаких оснований для содержания меня в психиатрическом отделении.

Врач сказал, что я могу быть свободна, потому что даже из спецприемника позвонили и сказали, что конвоиров они забрали и я им больше не нужна, они не знают, что со мной делать. Да и я сразу сказала, что если меня вернут в изолятор, я продолжу сухую голодовку.

Через некоторое время врачи одумались и решили меня не отпускать. Положили в неврологию, начали делать анализы, проверять общее состояние, ставить капельницу. Выяснили, что начались проблемы с щитовидной железой, с кровью – организм стал поедать сам себя от длительного голодания.

А сегодня вдруг выпустили, а точнее, выгнали из больницы. После вчерашней видеосъемки ко мне пришли какие-то люди, якобы из охраны. Один из них действительно был начальником охраны, другие не представились. Они стали спрашивать: кто снимал, на каком основании, говорили, что съемка запрещена, грозились привлечь снимавшего чуть ли не к уголовной ответственности. Главврач потом извинялся, но я слышала разговоры о том, что надо от меня поскорее избавиться, и вот – избавились. Сейчас уже все нормально, самочувствие удовлетворительное.

Москва, спецприемник №1, 26.02.2012

Всем свободным гражданам несвободной страны - привет из мест лишения. Скорее достоинства, чем свободы.

Здесь я поняла, что мой организм топором не вырубишь: чувствую, что научилась пить воду кожей. Достаточно умыть лицо, и кажется, что напился. Научилась пить воздух: после прогулки (особенно во время снега) чувствуешь себя в разы сильнее.

И даже в камере не соскучишься: маленькие рыжие друзья развлекут бурной деятельностью. Последние два дня развлекала девушка из средней московской прослойки. Я ей очень благодарна - довольно живой и деятельный человек. Надзиратели выпали в осадок, когда Юля Макарьева тоже объявила голодовку (правда, мокрую) в знак солидарности. А Юля выпала в осадок, когда я объяснила, что ее сюда замуровали на двое(!) суток из-за меня. Присматривать, как бы я тут не разложилась. Провела ей правовой ликбез, разобрали ее дело с ДТП по косточкам, потребовали КоАП, написали заявление мусорам. Они вздыбились, попытались настроить против, были посланы, сказала, что будет слушать своего адвоката.

Сегодня всю ночь не спала: обострение всегда приходит ночью. Болела голова, сердце, грудная клетка, шла кровь из носа. Утром Юля испугалась моего мертвячего вида и попросила вызвать скорую. Приехали две беспардонные медсестры, сделали кардиограмму, проверили сахар, давление. Про кардиограмму уже в который раз замечаю - никто ничего не говорит. Ощущение, что ее читать никто не умеет. Давление низкое, но по их меркам нормально. Сахар со вчерашнего вечера упал на 5 пунктов, сказали, если до вечера будет так падать, будет кома. Уговорили поехать в больницу, в 79-ю. Там в приемном отделении выбежал молодой симпатичный врач, с любопытством на меня уставился. Из-за стенки я слышала, как он с ходу сочувственно спросил у моей конвоирши: "Что, за честные выборы голодовка?" Тут же я услышала голос какой-то ревнивой дамы: "Что, в манекенщицы решила пойти? Господи, к нам-то зачем везут?". Я чуть не потеряла сознание от духов этого скунса, когда она пошла мимо по коридору.

Как я поняла позже, пошла она к терапевту Наталье Анатольевне Волковой с челобитной на манекенщиц. Но до терапевта мы добрались не сразу. А когда добрались, ее, в отличие от всех предыдущих врачей, интересовала не кардиограмма, не анализ крови и не мое состояние, а причина моей голодовки. На пересмотр бумаг она потратила не более 30 секунд, на осмотр меня столько же. И вынесла свое объективное заключение: надо обращаться к психиатру, причин для госпитализации не видит, рекомендация: четырехразовое питание и 1,5 литра в сутки. Я, не дослушав ее, свалила из кабинета. Слишком противно и неприкрыто. Профессионализм и объективность диагноза на уровне половой солидарности.

И вот я снова с вами, мои маленькие рыжие друзья. Сухая голодовка продолжается. Парни за окном гуляют, кто-то отговаривает от голодовки, ссылаются на тюремные сроки Дзержинского. У меня и свои есть, и голодовок там нет. Мой ответ: цинично давать 10 суток и объявлять хулиганами тех, кто борется за свержение конституционного строя. Но это уже совсем другая статья.

Вот мы и дожили до очередного акта милосердия от... уфсиновских палачей. Запрет массовых голодовок и членовредительства – теперь узаконенный метод физической цензуры для зеков. Ради их здоровья!

Ради нашего здоровья, когда мы устраивали голодовку за школы, в читинском спецприемнике был устроен целый консилиум из начальства, прокуроров, медиков. Тогда уже шел третий день. И все по-своему умоляли, всем не нужны были проблемы. Начальник так и трепетал, не знал, как угодить и хоть как-то смягчить нас.

А теперь у него есть четкая инструкция от Министерства Здоровья, и он либо палач, либо экс-начальник.

Что доводит зека до голодовки или вскрытия вен? То же, что вольного до уличных протестов, массовых. А одиночные голодовки, значит, еще допустимы? А как же вред здоровью? Или УФСИН волнует только массовый падеж?

Дело в том, что информации об одиночном голодании не так-то просто пробиться из застенка, если это не Ходорковский или иной громкий сиделец. А массовая акция – это уже своеобразный теракт с самозахватом, обеспеченный резонансом, поэтому более эффективный и устрашающий. Именно поэтому уфсиновский гнев оказался таким прицельным.

Мне кажется, это редкостно глупый закон, бумеранг прямого действия. Очевидно, что людей, идущих на самоуничтожение, не остановят статус «злостного нарушителя» и угроза новых истязаний со стороны администрации. А вот озлобят наверняка. И хотя мне не жалко надзирателей, но их популяция будет под большой угрозой: тот, кто рискует своей жизнью, заберет с собой и виновника риска.

Мудро поступает тот, кто не строит планы на Новый год

На 31-е планы были самые скромные – митинг Стратегии-31, дальше - как кривая вывезет. Для этого были приняты исключительные меры предосторожности – скрывание от общения с прокурором, отсутствие в засвеченных местах, запутывание хвостов. Однако псы охранки остервенело шли по следу. Телешев выламывал двери, кидал камни в окно, загадочно угрожал, прокурор жалобно увещевал, Самойлов (подручный Телешева, тоже Центр «Э») смачно матерился, опер угрозыска трясся крупной дрожью, подавляя физическое сопротивление при засовывании в машину.

Тучки центрэшные, вечные стражники...

Взяли нас с мандаринами, за 15 минут до начала митинга. Предполагалось раздавать политизированные мандарины – на каждом черной краской «31» и листовки. Все это ушло в Дамбаеву – на сорванный митинг, а мы – на блюдечке к Левандовской.

(Читать целиком)