«22 января 1980 года физик Андрей Сахаров, академик, трижды Герой Социалистического труда, лауреат Нобелевской премии мира за 1975 год, собирался, как всегда по вторникам, на работу в ФИАН. Прихватив с собой стеклянную банку для сметаны (ему был положен академический паек), он сел в присланную за ним ведомственную машину. Вдруг на мосту... машину остановили гаишники, в нее сели несколько сотрудников КГБ и велели шоферу ехать в Генеральную прокуратуру СССР».

Так начинается книга Сесиль Вессье «За вашу и нашу свободу. Диссидентское движение в России». Первый раз я прочитала эти строки лет пятнадцать тому назад - на французском книга была издана в 1999 году. И почему-то особенно врезалась в память эта бесхитростная, драматургически гениальная банка для сметаны, которую занесло в большую историю. Куда, интересно, она делась потом? Осталась в прокуратуре или полетела с Сахаровым в ссылку? Как же приятно знать, что теперь, когда русская версия книги вышла в свет в издательстве «НЛО», банка будет бередить сердца множества людей.

Лично мы с Сесиль познакомились около суда, где проходил процесс по делу Pussy Riot. Там же она свела знакомство со стоявшим очень близко, но по ту сторону железных барьеров полицейским. Тот был страшно польщен, что общается не просто с француженкой, но с профессором Реннского университета, специалистом по русской и советской истории. Профессор прочитала блюстителю порядка блиц-лекцию о демократии и правах человека. Тот слушал с восхищением («во дает!» - было написано на его лице) и, если б не служба, наверняка бы зааплодировал.

После этой встречи вялые попытки заинтересовать русские издательства книгой Сесиль перешли в массированную кампанию и сравнительно скоро увенчались успехом. Ирина Прохорова, в чьи руки наконец попала заявка, откликнулась невероятно быстро. Дальше - год работы переводчиков (Е. Баевской, Н. Кисловой, Н. Мавлевич), научного и литературного редакторов (А. Макарова и А. Родионовой), и вот в руках читателей почти энциклопедия диссидентского движения, попытка (думаю, успешная) показать и осмыслить разные его аспекты. Именно в этом - широте охвата и некотором взгляде со стороны - отличие книги Сесиль Вессье от свидетельств очевидцев: Елены Боннэр, Людмилы Алексеевой, Владимира Буковского, Александра Подрабинека. Энциклопедическая сторона особенно заметна, если читать книгу с конца - с приложений. Здесь собраны справки о людях, группах и организациях, журналах диссидентов, приведены хронология движения с 1956-го по 1987 год и сделанная специально для русского издания библиография.

Не менее важна сторона... просветительская, что ли... Книги и фильмы, путь которых к читателям/зрителям растягивается на годы, нередко выныривают, наконец, на поверхность в самый нужный момент. Необходимость книги Сесиль Вессье возрастала с каждым годом. Причем по двум прямо противоположным причинам. С одной стороны, многое забылось, и если, скажем, в 2000 году объяснения, сделанные для французов, казались излишними для здешних читателей, то сегодня они более чем уместны. Выросли поколения, которые не знают, что такое «пластинки на костях», кто такие «отказники», которые и краем уха не слыхали о «Хронике текущих событий»...

А с другой - время словно двинулось вспять, мы переживаем рецидив застарелой болезни. Опять прорываемся в суды, опять помогаем политзаключенным; правозащитники оказываются иностранными агентами, мирные демонстранты - экстремистами; глядишь, вот-вот начнутся гонения на «тунеядцев», «валютчиков» и «космополитов».

В «Мемориале» Сесиль встречают объятиями - она тут свой человек, проработала в архиве несколько лет. Но кроме архивных материалов, книг-газет-журналов, она пользовалась еще одним, уникальным источником - записями нескольких десятков бесед с самими диссидентами. Среди них Наталья Горбаневская, Александр Гинзбург, Владимир Осипов, Вера Лашкова, Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Ирина Якир, Александр Огородников, Виктор Сокирко, Юрий Шиханович, Александр Лавут, Лев Тимофеев, Татьяна Великанова, Феликс Светов, Людмила Алексеева, Рой Медведев, Лариса Богораз, Валерия Новодворская... Такие разные люди... К сожалению, многих собеседников уже нет в живых. Тем ценнее эти свидетельства.

Сколько их было, диссидентов, инакомыслящих, упрямых рыцарей и мучеников совести? Что знали о них современники? Почему уже в постсоветское время говорили о них пренебрежительно или не говорили вовсе? Возможно, потому, что они были живым укором большинству? Сесиль Вессье приводит слова Ирины Якир:

«Людям, которые жили одновременно с диссидентами, нашим сверстникам, это, наверное, было тяжело. Арестован Андрей Дмитриевич Сахаров: ты молчишь. Вошли в Афганистан: ты молчишь. До этого времени все молчали, а тут уже кто-то не молчит... это раздражает. А ты же не можешь, у тебя же семья, ты должен делать карьеру, поехать за границу...»

Сама Сесиль в заключительной главе книги пишет: «...пока власть старалась отрезать советское общество от внешнего мира и от дореволюционных корней, пока народ был опутан пеленами казенного языка и, главное, казенной мысли, а потому не мог в полную силу размышлять... диссиденты вновь извлекли на свет основные ценности: свободу, истину, человеческое достоинство».

No comment.

Ей-богу, я иногда завидую Сесиль - не каждому исследователю так везет, материал сам плывет в руки, только успевай собирать и описывать. Впрочем, зная ее, я уверена: она предпочла бы не писать второго тома - о диссидентском движении второй волны. И не пришлось бы, если бы память у наших соотечественников не оказалась такой короткой. Что ж, пойдем по второму кругу и выпьем, как, бывало, пили диссиденты, «за успех нашего безнадежного дела»!

На фото: Сесиль Вессье

Накануне III Международного конгресса переводчиков в Москве (4-7 сентября 2014 г.) многие его потенциальные участники оказались в сложном положении. С одной стороны, они отлично понимали, насколько важно, как неоднократно повторяла в ходе конгресса его ведущая Екатерина Гениева, «сохранить общую культурную ткань», ведь именно переводчики - ее усердные ткачи; с другой - не хотелось, чтобы участие в таком официальном мероприятии (инициатор конгресса - Институт перевода при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям) было расценено как поддержка нынешнего политического курса России. И вот незадолго до открытия конгресса русисты из многих стран, как и российские переводчики, получили письмо от немецких коллег Кристиане Кернер и Габриэле Лойпольд. В письме содержалось следующее заявление:

"Третий международный конгресс переводчиков художественной литературы проходит под лозунгом «Литературный перевод как средство культурной дипломатии». В сегодняшней ситуации, когда существованию культуры и дипломатии угрожает невиданная ранее опасность, мы, переводчики, как представители культурной дипломатии, остро сознаем обязанность высказать свое отношение к происходящему.

Мы выражаем ужас и боль по поводу событий на Украине и по поводу участия России в этих событиях - как военного, так и пропагандистского. Мы выражаем решительный протест против политики российского руководства, против военного вторжения в Украину, против пропаганды ненависти, которая искажает реальность и призывает людей к насилию.

Невозможно поверить, что попытки добиться мнимого величия с помощью агрессии, аннексии и идеологической борьбы отражают интересы России как культурной нации. Не может быть, чтобы братоубийственная война, несущая лишь смерть, страдания, разрушение и отчуждение, отражала интересы российского общества.

Украина и Россия имеют многовековую общую историю, тесно связаны языком, религией, традициями, родственными и профессиональными отношениями. Многие месяцы российские CМИ отрицают и подрывают эту совместную историю, роют глубокие рвы между двумя народами. Война между Россией и Украиной грозит на непредсказуемо долгий срок полностью уничтожить всякое чувство общности.

Долг переводчика как посредника между культурами - содействовать миру, свободе слова; открыто выступать против насилия и лжи. Перевод возможен лишь как свободный трансфер языков, идей, культур и мировоззренческих установок.

Мы все, как приехавшие на конгресс переводчики-русисты, связанные с русской культурой многолетними отношениями сердечной привязанности и любви, так и российские переводчики с разных языков, собрались здесь, потому что хотим и впредь продолжать диалог с коллегами всего мира.

Мы, нижеподписавшиеся, выражаем свой протест, ибо считаем, что сегодняшняя политика российского государства вредит мирному культурному обмену, свободе высказывания и политике дипломатии, а тем самым вредит интересам всего российского общества".

Заявление (необходимо подчеркнуть: оно было и остается не официальным документом Конгресса, а личным мнением частных лиц) появилось в соцсетях, и за несколько дней под ним подписалось более трехсот человек. К участникам Конгресса присоединились их коллеги, а также представители смежных профессий из разных стран мира. Авторы заявления отослали его в оргкомитет.

Надо отдать должное организаторам: они не стали обходить острый вопрос и внесли изменения в программу. 6 сентября мы все получили приглашение принять участие в «обсуждении темы напряженности в российско-украинских отношениях». Правда, формат дискуссии был выбран странновато: предполагалось провести ее по принципу «спрашивайте - отвечаем», а отвечать на всё и за всё почему-то пригласили главного редактора журнала «Россия в глобальной политике» Федора Лукьянова, отрекомендованного как «человек независимых взглядов». Участникам Конгресса предлагалось «задать ему прямые и острые вопросы».

Дискуссия состоялась. Сначала Федор Лукьянов изложил свои взгляды на современное геополитическое положение вообще и применительно к Украине в частности. Мы услышали, что Украину взорвала «смесь технических и геополитических причин», что мотивация Москвы в крымском вопросе лежала в сфере ее стратегических интересов; узнали, что в сложившихся на Украине обстоятельствах Россия вынуждена действовать в режиме реагирования, что украинское государство не состоялось как эффективная общность, что сложившиеся после Второй мировой войны нормы международных отношений могут быть изменены в новых обстоятельствах. В этих обстоятельствах, по мнению Лукьянова, и российские, и украинские, и западные политики повели себя достаточно бездарно.

Отвечая на вопросы о цензуре, подавлении свободы слова и творчества, он согласился с тем, что такие перегибы имеют место, и признал их неконструктивными. Что же касается лжи - одна из авторов заявления попросила объяснить, почему так бессовестно лгут федеральные телеканалы... Ну, так устроены СМИ, так, увы, всегда ведут себя все стороны всех вооруженных конфликтов… Украинские власти тоже лгут, западная пресса тоже не всегда на высоте…

На сторону ведущего, вернее, на сторону ДНР и ЛНР, о которых он ни разу не упомянул, встал только сербский коллега, напомнивший о печальной судьбе Югославии.

Времени на дискуссию было очень немного - впереди насыщенная программа профессионального общения, а желающих высказаться оказалось предостаточно.

Мне повезло: видя, что я лезу из кожи вон и вот-вот лопну, Екатерина Юрьевна предоставила мне слово, и я попыталась очень коротко выразить позицию своих единомышленников. Зная теперь их реакцию, чувствую себя вправе повторить сказанное от своего и их имени.

Геополитика - очень удобная вещь. Можно рассуждать о государственных интересах, забывая, что государство состоит из живых людей и призвано им служить. А не посылать их на смерть и не обманывать. Пусть на Украине есть внутренние противоречия, столкновения олигархических интересов, но это ее внутренние дела, с которыми она, глядишь, и справилась бы, если бы ей не ставили палки в колеса. В пожароопасные времена не надо бросать спички в сухой хворост.

Мы учим детей отвечать по совести за себя, не оправдываясь чьим-то дурным поведением. Кто бы и как бы ни был виноват в происходящем на Юго-Востоке Украины, это не отменяет ответственности России за вооруженное вторжение на территорию другой страны и ложь на государственном уровне.

Никакие «технические и геополитические соображения» не могут оправдать гибель людей.

Минутой молчания почтил Конгресс память всех погибших в необъявленной войне.

Прочитала в "Коммерсанте" интервью с Андреем Борисовичем Зубовым. Он, мне кажется, очень точно сформулировал суть и причины происходящего в России сегодня. "Слишком мало новых людей, чтобы победить наступающую архаику". Не буду пересказывать - интервью легко найти и в бумажном, и в электронном виде.

Меня поразила простота этого, по всей видимости, верного объяснения. Что же, все дело в количестве? Не первый раз в российской истории у страны не хватает здоровых сил, чтобы утвердиться на более высоком уровне общественного развития. Архаика, инерция рабства оказывается сильнее энергии прорыва.

Мы словно барахтаемся в клейком киселе и никак не можем выбраться из него - затягивает назад. Годится и другая метафора: надо взбежать вверх по скользкой стенке и спрыгнуть на другую сторону. Какую силу надо приложить, чтобы успешно решить эту задачу? Она, разумеется, тем больше, чем выше сама стенка. А наша-то ой-ой-ой какая высоченная!

Девяностые и двухтысячные годы, при всей их политической и экономической пестроте, были временем открытых дверей. Свободная циркуляция идей, капитала, свобода передвижения по миру делали свое дело - стало появляться все больше независимых, само-стоятельных (способных стоять без патриархальных подпорок) людей. Все объединения граждан, пожелавших что-то изменить в жизни, от "Детских сердец" до "Синих ведерок", от "Солдатских матерей" до "Гражданина наблюдателя", - составные части, ростки той самой силы. Их появление - начало нового, по сравнению с рабски-феодальным, этапа отношений между личностью и властью, когда власть не повелевает людьми, а служит им и отвечает перед ними. Тогда понятно, зачем выборы, зачем демократия, зачем налоги.

Однако от ростков до плодов - большой путь. Путь зерна. Единственно надежный, но долгий. А затоптать их сапогами можно очень легко и очень быстро. В интересах всего общества нужно лелеять всходы. В интересах же старого, иерархического, линейного мира нужно подрЕзать корешки и перекрыть орошение.

Иными словами, оптимизировать образование, кастрировать культуру, задушить науку.

Мысли не новые, всем понятные... Но вопрос остается: какова же должна быть совокупная сила, чтобы вырваться на свет, преодолеть кисельную инерцию? И, главное, как эту силу наращивать.

Кисель не может и не должен закипеть. В конце концов, инерция - залог устойчивости. Если ее многовато, наступает наша чугунная стабильность. А для здорового движения вперед достаточно критической массы доброкачественно-активных граждан.

В этом все дело. Критическая масса - даже не большинство, а сравнительно небольшой процент, обеспечивающий необратимую цепную реакцию прогресса. (Прошу прощения за физический сумбур!)

Мне постоянно вспоминаются уроки Петра Ильича Гелазония, главного редактора уникального, упорного, к сожалению, не существующего в прежнем виде журнала "Семья и школа", в котором мне посчастливилось работать с десяток лет. Меня все тянуло к политическим инвективам, а Петр Ильич, которому мужества было не занимать, все говорил: "Не наше это дело. Мы не трубачи, а ткачи". В этих ткаческих, иначе говоря, просветительских целях, мы помещали основательные материалы по истории, психологии, философии, печатали умную прозу... И у нас было много союзников - по большей части учителя и библиотекари. Самые главные ткачи. А вот главным трубачам оказалось неинтересно.

Я не для того вспоминаю наш журнал, чтобы повздыхать и посетовать. Речь о другом - о работе на создание критической массы.

Ткачи трубачей не отменяют, более того, они необходимы друг другу.

Недаром так много просветителей - от школьных учителей до академиков - выходят на митинги, оказываются в автозаках и в залах суда.

Конечно, мы пытаемся не сползти по чертовой скользкой стенке, отчаянно сопротивляемся... Но если архаическая инерция опять окажется сильнее, наше дело - опять и опять неустанно вязать узелки, поливать ростки, увеличивая критическую массу.

Целый час читала тексты и смотрела ролики сторонников присоединения Крыма к России.
Люди хотят больших зарплат, больших пенсий (а цены при этом чтобы украинские остались?), возмущаются тем, что побережье занято дворцами «богачей» (правильно возмущаются: это разве дворцы? Жалкие хибары! Вот мы вам покажем, что такое настоящие палаццо). Но самое впечатляющее: «Стабильности хотим, а то что это – каждые четыре года власть меняется!» Вот тут ничего не возразишь. У нас каждые четыре года (теперь уже каждые шесть) не меняется.

Я не знаю, как пишутся большие публичные заявления, под которыми подписываются известные люди. И все ждала, когда же появится такое письмо, чтобы под ним подписаться. Но его пока нет. Нет и ясности в том, что именно происходит в Крыму и как далеко зайдет российское военное вмешательство, в реальности которого уже не приходится сомневаться.

Но вместе с ясностью может прийти конец всякой возможности что-либо произнести вслух. Поэтому я хочу высказать свою личную позицию и приглашаю всех, кто ее разделяет, присоединиться.

Как гражданин России я заявляю о своем полном несогласии с политикой, которую без всяких внятных объяснений проводит руководство нашей страны по отношению к Крыму. Эта политика: предоставление трибуны свергнутому народом президенту Януковичу, нагнетание слухов о несуществующих «бандах» и преследованиях, якобы угрожающих русскому населению Крыма, наконец, переброска на территорию Украины любого, пусть даже немногочисленного военного контингента – никак не отвечает заявленной цели, то есть поддержанию мира на Украине. Наоборот, все это ведет к обострению и без того сложной политической обстановки.

Россия могла бы выступить настоящим миротворцем, не разжигая рознь между жителями разных регионов и разными этносами внутри Украины, а способствуя национальному и политическому взаимопониманию.

Вместо этого предпринимаются шаги, до ужаса напоминающие гитлеровскую и сталинскую демагогию накануне мировой войны. Тенденциозное и попросту лживое освещение украинских событий государственными телерадиоканалами и газетами и явное притеснение независимых СМИ приводит к тому, что в обществе нарастают шовинистические, милитаристские настроения, которые выдаются за патриотические порывы.

Но, как показывает история, в том числе история нашей страны, настоящий патриотизм не в том, чтобы поддаваться безумию и поддерживать любые действия государства. Государство – не вся Россия, истеричная толпа – не весь народ.

Старый лозунг «За вашу и нашу свободу» снова стал актуальным.

Я уверена, в России много, очень много людей желает лишь одного – мира и согласия в братской стране. Восточные, западные и южные регионы Украины в состоянии договориться по всем спорным проблемам без постороннего вмешательства. Кровь еще не пролилась.

Вот здесь можно присоединиться к заявлению.

Сегодня, 27 января, в суде по Болотному делу.

На крыльце Замоскворецкого суда радостно улыбался круглоголовый Акименков:
- Человек полтораста и всё идут! Никогда столько не было.
- В Никулинском бывало… - возразил ему товарищ.
- Да нет! Я же проходил мимо группы поддержки…
- На приговоре Косенко еще больше было, - вспоминали бывалые.

Небольшой холл на первом этаже суда, куда выведена телетрансляция, набит битком. Что уж говорить о самом зале! «Жена Кривова не смогла пройти…» - зачитывает кто-то из твиттера.
Пока не включили монитор, молодые активисты тягались, кого чаще винтили.
- Меня только с лета пять раз забирали!
- Это что! Меня с пресс-картой два раза!

12:30. Твиттер доносит, что подсудимых завели в зал. Монитор еще не работает.
- Транс-ля-ци-ю! – требует слаженный хор. И легко переходит на: - Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!
Сверху спускается пристав с пультом – трансляция пошла.

Судья Никишина предоставляет слово в прениях обвиняемым. Первыми высказываются Луцкевич и Барабанов. Ребята подготовились, сличают слова прокуроров и свидетелей с видеозаписями, доказывают, что показания полицейских ложные. Барабанов объясняет, куда были направлены движения его руки и ноги. «Я испытывал страх перед ударом по голове».
Господи, почему человек должен оправдываться за то, что он сопротивлялся, когда его хотели избить ни за что ни про что? Ну, это просто я тут давно не была и забыла: нормальную логику нужно оставлять за порогом суда, здесь «почему» - слово лишнее.

Сергей Кривов говорил часа три. До и после перерыва. Когда-нибудь эта и другие его речи станут таким же документом истории, как стенограмма процесса Бродского. Кривов, как всегда, был совершенно спокоен, говорил внятно и доходчиво, ни дать ни взять опытный лектор в академической аудитории. Все по полочкам и исключительно на материалах дела. Истинными организаторами беспорядков (в конечном счете, несостоявшихся) он назвал «Путина и его воровскую шайку». Провокация в полном объеме не получилась, хотя, похоже, все, от сообщений в эфире Минаева, на несколько минут опережавшего в своих комментариях события, до бланков с показаниями лжесвидетелей, было заготовлено заранее.

«В числе вещественных доказательств – поднятая со дна реки форменная фуражка. Чья? Сколько времени она там пролежала? И кто сказал, что она имеет отношение к событиям 6 мая?... Почему заявлено о пропаже множества шлемов, а нашли только пять? Где остальные? Их что, унесли разбегающиеся люди? Или своровали сами полицейские?»

Кривов напомнил о запечатленных на видео людях, избитых полицией, окровавленных, явно пострадавших больше, чем лжесвидетель Алгунов. Ну, и, конечно, доказал (еще раз), что обвинение против него построено исключительно на словах не достойного доверия «пострадавшего», которые противоречат и показаниям свидетелей, и видеоматериалам.

До конца заседания успел еще выступить Полихович. Говорил несколько минут, но сказать успел многое. «Обвинения абсурдны. Одна бутылка горючей смеси приравнивается к поджога, несколько опрокинутых туалетных кабин – к погромам, а хамство полиции – к законным действиям по пресечению беспорядков». В заключение он отметил «наглость и ложь прокурора Стрекаловой и безразличие обвинителей к истине, как будто они не слышали ничего, что говорилось на процессе».

Зрители трансляции бурно зааплодировали. А в зале захлопала одна женщина, которую немедленно вывели. «Держитесь, ребята, - сказала она, проходя мимо клетки, - вас поддерживают десятки тысяч людей».

Продолжение прений завтра. Будут говорить адвокаты.

Пришли мы сегодня с Анной Родионовой в Никулинский суд с туристической пенкой, чтобы было на чем сидеть. Сели у стеночки, но нас согнал пристав и назидательным тоном детсадовской воспитательницы сказал: «И чтобы больше я такого не видел!» Правда, указал на лавочку в са-а-амом конце коридора, которой никто не замечал.

Не прошло и часа после объявленного срока, как привели подсудимых - это удачно, в другие дни люди ждали часа по 2-3. Их встретили аплодисментами, а пристав пригрозил: «Насчет выкриков все помнят? А то сейчас судья распорядится пустить только адвокатов и родственников!»

Зал битком, но кое-как уместились все, кто пришел.

И тут началось… Я бы не стала описывать так подробно, но размечтались мы с Аней: будут же когда-нибудь судить судью Никишину. И понадобятся свидетельские показания. Много. Подробных. Чтобы на все вопросы можно было бы уверенно отвечать. Так что пишу для будущего процесса.

Кривов лежит на скамье. Пошел 61-й день голодовки. Перед началом заседания его адвокат Макаров вносит ходатайство: провести медицинское обследование Кривова или вызвать скорую помощь. Судья затребовала у службы приставов медицинское заключение из СИЗО. Пока за ним ходили, прошло минут десять. Зал сидел тихо-тихо. Так мы в младшей школе сидели наказанные после уроков у нашей мучительницы Выдры.

Принесли справку, бодрую такую: голодает, состояние удовлетворительное, участвовать в судебном заседании может. Кривов прошелестел адвокату, что его не осматривали перед отправкой в суд. Никишина объявила, что оснований не доверять этому документу нет. У прокурора тоже нет оснований.

Макарову разрешают ознакомиться со справкой. Мохнаткину, общественному защитнику Кривова, - нет

- А почему я не могу? Это мое право…

- Будете делать это в коридоре.

Мохнаткин пытается что-то сказать, судья грозится удалить его за пререкания с судьей.

Макаров и все адвокаты и подсудимые просят вызвать «скорую».

Судья не удовлетворяет ходатайство и прибавляет, что голодовка Кривова добровольная, это не основание прерывать процесс, а если он не сможет в нем участвовать, она выделит его дело в особое производство.

Вызывается потерпевший Глазков. На вопросы он отвечает почти шепотом, да еще стоя спиной к залу. Так что тут, Ваша честь и господа присяжные заседатели будущего суда, мои показания могут быть несколько неточными. Глазков не полицейский и не омоновец, он участник шествия 6 мая. Попал в давку на углу Малого Каменного моста, просочился в узкий проход на Болотную площадь, прошел до сцены и направлялся обратно, и тут сзади ему в затылок попал камень. Кто его бросил, не знает. Никого из подсудимых не видел. Не видел также погромов, не слышал оскорбительных лозунгов. Он обратился в «скорую», ему перевязали голову, трудоспособности не терял. ПОТЕРПЕВШИМ ОТ ДЕЙСТВИЙ КОГО-ЛИБО ИЗ ДВЕНАДЦАТИ ПОДСУДИМЫХ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ.

Так что он тут, спрашивается, делает? Как он стал потерпевшим? Я понимаю, свидетелем бы - вызвали, изволь прийти. Но в потерпевшие автоматически не записывают. Или ему тихонечко шепнули: не захочешь потерпевшим, станешь обвиняемым? Как тот же Кривов, вздумавший подавать иск на действия полиции. Между тем Макаров выходит из зала - вызывать «скорую».

Судья Никишина советует приставам: «А вы привяжите адвоката Макарова к стулу, чтобы он не выходил без разрешения». Это юмор, если кто не понял. Тут смеяться надо.

«Скорая» через несколько минут приехала. Мне был слышен разговор пристава с охраной. Он велел сказать врачам, что тут идет судебное заседание и им сюда нельзя. Видимо, медики настояли, чтобы их пропустили, стали стучаться в дверь зала заседаний, но судья их не пустила.

Адвокаты просят сделать перерыв, чтобы врачи могла осмотреть Кривова.

- Суд скорую помощь не вызывал. Оснований для перерыва нет.

Врачи ушли, посигналили снизу в знак того, что они еще здесь, но пришлось им уехать.

- Ваша честь, Кривов без сознания, - говорит Макаров.

Конвойные подтверждают: кажется, да, без сознания. Но вроде дышит.

- Тишина в зале! Будем продолжать!

- Ваша честь, а ничего, что у нас тут гестапо? - интересуется Макаров.

- Ничего!

Прошу господ присяжных запомнить: судья Никишина отказалась пускать врачей к лежащему без сознания подсудимому и не возражала против сравнения себя с гестапо. Видимо, в ее глазах это не оскорбление.

И тогда люди поднялись на ноги. Кто-то закричал, большинство просто стояло. Никишину перекосило, она велела приставам - их человек семь собралось - очистить зал. И они стали очищать. Кого-то выносили, кого-то вытаскивали, кого-то поволокли оформлять административное нарушение. Один гражданин, не сдержавшись, шарахнул дверь об стенку и прищемил ею руку приставу. Боюсь, отольется это ему…

Что было дальше в судебном заседании, не знаю. Пишут, что Кривов пришел в себя, выпил воды и опять лег. Голоса его за все эти часы не было слышно.

На улице к нам подошла мать одного из подсудимых, исстрадавшаяся, бледная. Ей казалось, что мы зря вставали, что-то говорили, потому что из-за нас теперь, может быть, заседания сделают закрытыми и ребят некому будет поддерживать:

- А что толку в вашей шумихе? Вот если бы вы завтра сюда собрали столько людей, чтобы не подойти к суду, тогда другое дело. А так… Вы не знаете, а тут приставы гораздо добрее, чем в прошлом суде. Они что, они свое дело делают. У нас ведь цель - не пошуметь, а чтобы, может, хоть условный срок им дали, а вы судью злите. Ребята зоны не выдержат…

Упаси меня бог осуждать эту женщину. Кто я такая, чтобы ей возражать, хоть мне и кажется, что она не права. Да и что возразить? Ведь я не могу привести ни тысячу, ни даже сто человек к Никулинскому суду.

Господа присяжные, учтите, пожалуйста, слезы этой матери, пусть за них тоже ответит судья Никишина.

Герман Литвинов, молодой омоновец, который сегодня, 28 августа, допрашивался в суде по Болотному делу в качестве потерпевшего. Потерпел его большой палец - его поранил осколок бутылки, который кто-то бросил и попал в металлическую рамку. Это было в самый горячий момент, запечатленный на всех фотографиях: когда демонстранты и полиция теснили друг друга, вцепившись в эти рамки. Бутылка разбилась, и осколок порезал Герману палец. Палец забинтовали, на другой день молодому человеку в поликлинике сделали укол от столбняка. Всё. Когда именно Герману Литвинову дали подписать документ о том, что он признан потерпевшим, он не помнит.

Первая половина заседания проходила как обычно. Адвокаты засыпали потерпевшего вопросами, он отвечал, как мог. Впечатление было такое, что не врал. Многого не знал, не помнил, добрую половину вопросов судья снимала - «не имеет отношения к делу», «повторный», «некорректно сформулирован»…

В ходе допроса выяснилось, что Герман видел людей, которые призывали людей на штурм Кремля и тех, кто бил полицейских пластмассовыми древками от знамен. Этих людей задерживали, но… где же они? Почему их не судят? Это, разумеется, был вопрос не к нему. Но Герман Литвинов не производит впечатления человека, который не может сделать выводы сам.

После перерыва адвокат Макаров задал Литвинову едва ли не сотню вопросов. Я не буду их пересказывать. Были смешные моменты, были драматические...

Не возьмусь строить предположения, что происходило в душе Германа Литвинова, когда его настойчиво спрашивали, понимает ли он, что в процессе задержания людей нарушал закон о полиции, знает ли, что пространство от угла Малого Каменного до угла Болотного сквера было, по утвержденной московским УВД схеме, отведено для согласованной с властями демонстрации... Он не знал. Но, кажется, понял это в процессе заседания.

Герману Литвинову пришлось нелегко. Его допрашивали чуть не два десятка профессиональных адвокатов и защитников (а что за люди защищают обвиняемых, нельзя было не понять, глядя, например, на Мохнаткина или Шарова-Делоне), из-за стекла «аквариума» глухим голосом задавал вопросы подсудимый Кривов, спину ему сверлили неприязненные взгляды полусотни зрителей, и он имел неприятную возможность сравнить поведение, тон, выражение лиц тех, кто представлял защиту и обвинение. О судье Никишиной и прокуроршах писать не буду - всем всё о них давно известно.

И настал момент, когда, увы, не помню, кто именно из адвокатов спросил:

- Что, по вашему мнению, помешало участникам шествия пройти на Болотную площадь, где должен был проходить митинг?

До сих пор не могу поверить, что не ослышалась... - Я думаю, - тихо, но твердо сказал Герман Литвинов, - то, что цепь полиции преградила им проход.

Может быть, он не понял, что сказал? Я так и подумала…

Но спустя несколько минут, после вопроса Шарова-Делоне, не стыдно ли Литвинову, что из-за его порезанного пальца вот этих людей, которые лично ему ничего дурного не сделали, могут посадить на десяток лет, - вопроса, который, конечно, был снят судьей, - адвокат Макаров спросил, имеет ли он претензии к сидящим здесь обвиняемым.

- Нет, - ответил Литвинов.

- В таком случае, не будете ли вы возражать против того, чтобы сменить статус потерпевшего на статус свидетеля?

Герман Литвинов молчал. Зал тоже молчал.

- Не буду возражать...

Он пояснил, что сам не стал бы подавать в суд из-за пальца, что не считает это физическим ущербом, а моральный ущерб (представьте-ка себе, что вас матерят и костерят сотни людей, когда вы просто выполняете приказ), да, был, но он не может утверждать, что именно ЭТИ люди его наносили.
(Цитирую не дословно, но смысл таков.)

Понимал ли он, что сказал и какое значения имеют его слова? Он стоял затылком к залу, его лицо я увидела, только когда он сел. Оно было темно-кирпичного цвета. Какое-то время он сидел, обхватив лицо руками. Все он понимал. Просто Герман Литвинов - честный человек.

Адвокаты предъявили ходатайство о том, чтобы этого потерпевшего, а заодно и тех, кто выступал в этом качестве раньше, перевели в статус свидетелей... Из этого много-много важных юридических вещей могло бы воспоследовать.

Обвиняемые поддержали. Судья снова обратилась к Герману: поддерживает ли он. Он сказал:

- Да... - как-то неуверенно... и прибавил: - хотя я не силен в юридических тонкостях.

Прокурор, естественно, была против:

- Подсудимые обвиняются по статье такой-то за участие в массовых беспорядках, это можно толковать широко, а Литвинов пострадал во время этих беспорядков.

Судья Никишина ходатайство отклонила.

На этом заседание прервалось до завтра.

Я выбежала первой, и мне повезло - я столкнулась с Германом в лифте. Я счастлива, что это случилось, что я смогла пожать ему руку, сказать, что он молодец, честный человек, что ему никогда не будет стыдно перед детьми.

Я очень боюсь за Германа Литвинова. Боюсь даже тут написать и сболтнуть что-нибудь такое, что ему повредит. Я не совсем поняла, будет ли продолжаться его допрос завтра... Каково ему будет прийти и снова отвечать? Теперь, когда первый порыв прошел и он очень хорошо представил себе, какую награду за честность он может получить.

У него еще есть возможность перестроиться и заговорить иначе.

Я не знаю, как мы все, кого его начальство считает своими врагами, должны и можем поддержать его. Ольга Романова, может, вы знаете лучше?

Два дня назад я видела на экране другого Литвинова, Павла, того, кто вместе со своими друзьями спас честь страны в 1968 году. Не сочтите за пафос, но я подумала, что его однофамилец сегодня, возможно, спас честь нашей полиции. Другой вопрос, как она его за это поблагодарит.

Не знаю, каким придет (если придет) Герман Михайлович Литвинов на завтрашнее заседание. Но обращаюсь к сегодняшнему Герману: я горжусь, что пожала вам сегодня руку.

7-8 сентября в Москве проходил Второй международный конгресс литературных переводчиков. Собралось много товарищей по цеху, видеть и слышать которых – огромное удовольствие. Общая тема конгресса – «Перевод русской литературы на иностранные языки. Проблемы и перспективы».

Первое пленарное заседание состояло из торжественных речей официальных лиц и замечательных выступлений, первым и лучшим из которых был доклад Вячеслава Всеволодовича Иванова «Что такое художественный перевод».

Сидим в мягких красных креслах Большого зала Библиотеки иностранной литературы, слушаем, какие мы незаменимые и героические почтовые лошади просвещения. Но вдруг на фоне всего этого благолепия во мне проснулось, кажется, давно позабытое чувство: смесь горечи, стыда и легкого отвращения к себе. Вот так же муторно мне было сидеть на лекциях – даже самых интересных, – когда у нас на филфаке бушевало дело Шихановича и я знала, что такого-то и такую-то из однокурсниц, возможно, как раз сейчас допрашивают на Лубянке. Да что я вам рассказываю? Сами все понимаете...

В перерыве я поделилась несуразным чувством с несколькими коллегами – оказалось, они его разделяют. И тогда мы сочинили и записали в блокнотик с логотипом конгресса такой вот короткий текст:

Предлагаем включить в резолюцию конгресса следующий пункт:
«Мы, переводчики зарубежной литературы на русский язык и переводчики русской литературы на разные языки мира, выражаем солидарность с политзаключенными России и призываем власти РФ прекратить политические репрессии и посягательства на гарантированные Конституцией РФ права на свободу слова и собраний на родине Пушкина и Солженицына».
Просим президиум конгресса поставить наше предложение на голосование.

(Подредактировать бы – вон сколько раз подряд предлог «на»… но тогда было не до этого, а теперь уж поздно. Документ.)

Подписаться под этим предложением сочли нужным двадцать шесть человек – все, к кому мы успели обратиться за полчаса. В числе подписавших люди, не просто знающие русскую культуру, а благоговеющие перед ней и преданно ей служащие: профессор Женевского университета Жорж Нива (один из крупнейших в мире славистов, переводчик Солженицына и Андрея Белого), французские переводчицы Софи Бенеш (Пастернак, Улицкая, Буйда, полный Бабель), Элен Анри-Сафье (которой на другой день вручили премию «Читай Россию – 2012» за перевод книги Д. Быкова о Пастернаке), Кристина Зейтунян-Белоус (Белый, Битов, Венедикт Ерофеев, Маканин, классическая и современная русская поэзия), итальянка Аннелиза Алева (автор антологии «Русские поэты сегодня»). Не колеблясь, подписали и русские переводчики (перечисляю в том порядке, в каком стоят подписи): Наталья Мавлевич, Ольга Дробот, Марина Бородицкая, Михаил Яснов, Григорий Кружков, Инна Безрукова, Сергей Скорвид, Павел Грушко, Татьяна Пигарева, Татьяна Бердикова, Наталья Ванханен, Антон Нестеров, Александра Борисенко, Виктор Сонькин, Наталья Банке, Анна Ямпольская, Алеша Прокопьев, Дмитрий Веденяпин, Михаил Рудницкий, Александр Ливергант, Мария Анненская.

Блокнотик с подписями я передала в редакционную комиссию конгресса.
Резолюцию принимали вечером 8 сентября в ошеломительно роскошном зале Пашкова дома, почему-то освещенном зловеще-фиолетовыми софитами. Осведомленные коллеги шепнули мне на ушко, что в проекте резолюции наше предложение не учтено. Я подошла к Екатерине Гениевой, директору ВГБИЛ и члену наблюдательного совета Института перевода, и напомнила про записку: неловко, уважаемые люди высказали свое мнение, а никто на него и внимания не обратил. Давайте поставим на голосование: захотят участники конгресса – примут его, не захотят – нет.

Екатерина Юрьевна заверила меня (и я ей верю), что целиком и полностью разделяет наши взгляды, но такая поправка не вяжется с текстом резолюции, посвященным литературным вопросам. Лучше было бы составить обращение, например, в Совет по правам человека при Президенте. Наверное, она права. И заплатка наша на гладкой резолюции неприлична, и отдельное обращение urbi et orbi можно было составить. Но я неопытный скандалист – принести отпечатанный текст и обойти с ним все секции конгресса не позаботилась (если позовут в следующем году, учту совет Екатерины Юрьевны), а потому предложила другой вариант: «Хорошо, пусть это не войдет в резолюцию, пусть будет устное заявление. Я прочитаю две фразы и попрошу поднять руки или встать тех, кто хочет к нам присоединиться». – «Пожалуйста», - сказала Гениева, и я села на свое место. Честно говоря, геройствовать не хотелось, но уж назвался груздем, так изволь... А главное, я не имела права взять и выбросить голоса своих товарищей. Вот Владимир Григорьев («Роспечать», Институт перевода) произнес интеллигентную речь, вот зачитал резолюцию. «А теперь...» Теперь он поставит резолюцию на голосование. Но нет: «...теперь переходим к процедуре награждения победителей». И грянула музыка.

Каюсь, встать посреди зала и без микрофона, поверх музыки, прокричать писклявым голосом (какой уж есть!) про политзаключенных у меня кишка оказалась тонка. Прошу прощения у коллег за то, что не смогла передать предложение, под которым они подписались, другим участникам конгресса, прошу прощения у тех, к кому не успела обратиться и кто хотел бы поставить свою подпись. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, выкладываю этот текст в Интернет. Это уже не резолюция конгресса, это наше заявление, к которому могут присоединиться все желающие. Первыми высказали такое желание переводчики Татьяна Баскакова, Ольга Варшавер и Ирина Стаф.

Важное уточнение: все перечисленные в моем сообщении люди присоединились именно к тексту о солидарности и прекращению репрессий. Пересказ обстоятельств и эмоции – мои личные. Никаких претензий в адрес организаторов конгресса никто из них не высказывал. Прошу прощения, если, по недостатку дипломатического мышления, поставила кого-то в неловкое положение.

Этот текст появился на моей странице в Facebook поздно ночью, а на следующий день в комментариях набралось немало желающих (не только переводчиков) подписать наш текст, который станет теперь отдельным, независимым от конгресса, документом. И список продолжает пополняться: переводчики Мария Зонина, Сергей Зенкин, Марк Гринберг, Илья Свердлов, Лена Леонова, Кристиана Кёрнер (Германия); главный редактор издательства Corpus Варвара Горностаева (от имени всего издательства); Олег Дорман, кинорежиссер и переводчик; Татьяна Могилевская, режиссер (Франция); Сесиль Вессье, славист (Франция); Елена Баевская, переводчик; Мария Фаликман, переводчик и поэт; Александр Марков, переводчик литературы по гуманитарным наукам; Мари Ноэль Пан, переводчик (Франция); Ольга Смолицкая, переводчик; Маша Блинкина-Мельник, переводчик; Юлия Берман, переводчик; Ольга Седакова, поэт, переводчик; Евгений Беляков, психолог, переводчик (Москва); Ирина Коровина, литератор (Королев); Наталья Громова, писатель (музей Марины Цветаевой, Москва); Яков Фельдман, переводчик поэзии с английского; Сергей Шпилькин, технический переводчик (Москва); Григорий Дашевский, переводчик; Айна Любарова, филолог, переводчик (Петербург), Николай Эппле, переводчик; Людмила Малышева, музыкант; Ольга Шульман, переводчик; Евгения Комарова, переводчик (Бохум); Елена Калашникова, филолог и журналист; Анна Плисецкая, преподаватель, переводчик; Анатолий Кудрявицкий, писатель, переводчик; Леонид Мотылев, переводчик; Антон Зайцев, читатель; Ольга Мяэотс, переводчик; Бланш Гринбаум-Сальгас, главный хранитель музеев Франции; Юрий Белов (Турку, Финляндия), переводчик (выпускник МГЛУ), редактор сайта "Путин должен уйти"; Борис Дубин, социолог, переводчик; Мария Карп, переводчик; Екатерина Филатова, переводчик; Денис Суреев, переводчик, юрист (Лимассол, Кипр); Наталья Рубинштейн, литературный критик, журналист; Ирина Машинская, поэт, переводчик; Ирина Кравцова, главный редактор Издательства Ивана Лимбаха; Евгения Абелюк, филолог, учитель; Ирина Сурат, литературовед; Григорий Стариковский, поэт, переводчик; Женя Крейн, писатель, переводчик (Бостон); Роберт Чандлер (переводчик Шаламова, Гроссмана, Платонова); Арч Тейт (переводчик книг Политковской и современной русской прозы); Мартин Дьюхерст (переводчик, университет Глазго); Антония Ллойд-Джоунз, переводчик; Поэль Карп, поэт, переводчик; Егор Петров, журналист, Ольга Литвинова, переводчик, Ольга Бухина, переводчик, Екатерина Каверина, биолог, технический переводчик, Джон Робертс, переводчик, сопредседатель Международного Попечительского Совета ВГБИЛ им. М.И. Рудомино, Василий Бетаки, переводчик (Франция), Наталья Бархатова, переводчик, Anne Marie Jackson (United Kingdom), Андреас Третнер, переводчик русской литературы (Германия), Лиз Барнс, переводчик (Великобритания).

Все желающие могут присоединяться в комментариях к этой записи или на Facebook,