Над культурмейкерами, поддержавшими коллективным письмом Юрия Лужкова, посмеиваются: мол, все равно в понедельник мэра снимут, так что это считай после драки кулаками махать. Однако вся драка у них впереди, люди они опытные и прекрасно это понимают. А что не понимают, так чувствуют, не подводит их солдатская смекалка и интуиция художника. По отношению к культур-мультур Юрий Михайлович и те, кого привел за собой Владимир Владимирович, разнятся так же, как екатерининский вельможа и Аракчеев.

Власть в понимании людей из политического (оно не всегда совпадает с демографическим) поколения Лужкова связана с многочисленными пышными атрибутами, среди коих совершенно необходимо процветание искусств. Если б не было уже картины "Сталин и музы", то можно было бы написать такую с Юрия Михайловича. Наверняка есть пародии, поисковики в помощь, как говорится. Да, конечно, Церетели и Шилов несопоставимы с теми, кому покровительствовал Лоренцо Великолепный, но ведь в обозе у подступающих к Москве Никита Михалков и группа "Любэ".

Тем, кто отбирает Москву у Лужкова, во власти интересны только финпотоки. На все остальное, то есть на весь город с его театрами и прочей канализацией и населением, они взирают с угрюм-бурчеевским вопрошанием: "Зачем?". И взгляд на общественное устройство у них совсем другой. У Лужкова был патернализм барский, вельможный, а у них вообще никакого. Даже военно-командирского нет: чтобы быть "отцом солдатам", надо иметь барское происхождение. А они все из нижних чинов. Именно эти офицеры отличались особой жестокостью к солдатам в николаевской армии.

Журналисты посмеиваются: "С письмами выступили московские ветераны, учителя, инвалиды, предприниматели, представители спорта, деятели культуры, буддисты и иудеи". Понятно, что обращение художников просто заметнее. Но вот это перечисление, оно весьма показательно. Лужков создал нечто вроде корпоративного города-государства. Да, корпорации были управляемыми, хорошим тоном считалось проявлять рептильность, но все же за ними признавалась некоторая субъектность. Для новой власти, как мы видим на примере всей страны, похоже, нет даже собственной субъектности, особенно после тандемократического раздвоения.

Это раздвоение, кстати, весьма показательно и закономерно. И должным образом еще не проанализировано как пример деперсонализации власти в тот момент, когда она могла пойти по пути классической диктатуры. Отказ от третьего срока был историческим выбором в пользу обезличивания власти, а значит, ухода от ответственности. И при таком режиме сохранение в общественно-политическом пространстве людей с заметными индивидуальными чертами исключено. Одной кепки достаточно для выражения нелояльности.

Иногда мне кажется, что только одна наука занимается процессами, протяженными во времени, рассматривает происходящее ныне с точки зрения того, как оно отзовется через десятилетия, а в настоящем видит следствие давно прошедшего. Это демография. А вот наука историческая, в частности, история культуры, не говоря уже о политологии и экономическом знании, проблемами подобного рода не занимается.

И потому часто над русской землей несется: "И откуда вы такие беретесь?!" Применительно к здесь-и-сейчас вопрос весьма актуальный, относящийся к самым разным людям, но прежде всего к тем, кто принимает судьбоносные решения, и к тем, кого они привечают.

Так вот, сейчас мы наблюдаем последствия того провала, что случился в семидесятые годы. Провала прежде всего историко-культурного и ценностного. Той остановки в осмыслении собственной истории и места страны в мире, которая произошла после свертывания оттепели. Это даже реакцией не назовешь - власть особо не зверствовала. Произошла победа утилитаризма. Тогда и сформировались нынешние лощеные, свободно говорящие на нескольких языках угрюм-бурчеевы. И на всех известных им языках они вопрошают: "Зачем?"

Они обо всем так спрашивают. Не только о финансировании культуры, но и о арт-рынке. Они не только отказываются от государственного патернализма, но и благотворительность рассматривают как враждебную деятельность. Их утилитаризм не ограничивается радением о собственной пользе - он включает заботу о том, чтобы другим ничего не доставалось, причем последнее даже важнее.

Потому и застыли в тревожном ожидании все кланы, группы и группировки в Москве. Каким он будет - большой передел? И будет ли? Что же касается простых москвичей... А их нету - простых москвичей. Каждый из них хоть каким-то краем, хоть чуть-чуть, но причастен к какой-нибудь корпорации или микрокорпорации, взращенной Лужковым. Да и пустое это - рассуждения о том, что простому человеку якобы нет дела до боярских распрей. И от опричнины, и от голодомора, и от большого террора, и от соперничества Сталина с Гитлером погибали и страдали как раз простые люди. И число их огромно.

Ну, ладно, со всем этим доживем до понедельника, а там посмотрим. А долговременные последствия нынешней бессубъектной эпохи станут ясны гораздо позже.