Культура наша бескорыстие приравнивает к добродетели. Из этого следует, что поступок, приносящий вред совершившему его, считается нравственным, а ведущий к выгоде – в моральном смысле подозрительным. Иногда так и бывает – многие случаи самопожертвования тому примером. Но иногда Дарвиновская премия – это просто Дарвиновская премия.

Бедный Эдвард Сноуден относится к тому типу странноватых личностей с мессианскими наклонностями, полупсихопатов, полуавантюристов, которые служат естественной добычей спецслужб всего мира, через их посредство передающих друг другу свои сложные сигналы. Из той же породы и Джулиан Ассанж, человек с белыми волосами, дитя австралийской тоталитарной секты, хакер-дилетант с идеями.

Грустно это видеть, но спецслужбы неизбежно превращают в специфическую липкую дрянь все, к чему прикасаются. Попавши в их систему координат, быть "героем" или "предателем" одинаково постыдно – более того, грань между этими двумя понятиями, столь различными в мире людей, в ядовитой спецвселенной размывается. Только что ты спасал простой американский народ от заговора федералов, а вот уже выступаешь совместно с Ольгой Костиной и Вячеславом Никоновым, защитниками твоих прав. Что почетней, сидеть в американской тюрьме или стоять рядом с Ольгой Костиной? Сноуден, вероятно, не знает ни про Ольгу Костину, ни про мужа ее Константина, видного деятеля российской внутренней политики, ни про процесс Пичугина и ценные свидетельские показания, приведшие к двадцатилетнему тюремному сроку. Но кто-то ведь писал ему этот список видных правозащитников, состоящий из кремлевских интересантов и "статусных" адвокатов.

Судя по развитию событий, Сноудена обхаживали наши спецслужбы, они же его в Россию привезли, но сценарий легализации до конца не продумали. Видимо, пока он сидел в воображаемом терминале F (вероятно, на самом деле в пресловутом Лесу или на одной из эфэсбэшных подмосковных дач), шел судорожный поиск латиноамериканской страны, которой настолько нечего терять смысле отношений с США, что она может согласиться этого беженца принять. Пока желающих не нашлось, но в кандидатах состоят Венесуэла, Боливия и Никарагуа.

Как спецоперация все это выглядит очень успешно. Поздравим наши дорогие и дорого обходящиеся спецслужбы: это куда лучше, чем убийство Яндарбиева, спасение Анны Чапман и тому подобный медвежий вальс, который они обычно исполняют во внешнеполитической сфере. Тут есть и изящество, и остроумие, и несомненный пропагандистский эффект. Вы нас полицейским государством обзываете, а сами своих же граждан незаконно прослушиваете! Вы про права человека – вот и мы про права человека, вы нам Магнитским в нос тычете, а мы тоже преследуемого за политику защищаем. И вот уже председатель Государственной думы Сергей Нарышкин говорит, что нельзя Сноудена выдавать США, поскольку ему там есть смертная казнь. Красиво ведь? Красиво.

В американскую тюрьму Сноуден не хочет, хотя смертная казнь ему никак не грозит. Но и помимо смертной казни бывает много неприятного – судьба Брэдли Мэннинга, с которым в заключении обращались довольно дурно, у всех на слуху. Понятно, что сейчас идет судебный процесс и защита Мэннинга стремится извлечь максимальную процессуальную выгоду из всяких нарушений в отношении подзащитного, истинных или воображаемых – и правильно делает, это ее обязанность. Понятно также, что наблюдающего за Болотным процессом это дурное обращение не очень впечатляет – чай, не "стакан" и не "сборка". Но надо помнить, что российские стандарты вообще лучше ни к чему не прикладывать, иначе все, что не кнут и не дыба, будет выглядеть гуманными и привольными условиями содержания.

Отвлекаясь от международной спартакиады чекистов, рассмотрим дело с точки зрения общественного блага. Кому польза от дела Сноудена? Как ни парадоксально, Америке, которая так тщится его поймать и посадить в каменный мешок. Сноуден сделал явным то, о чем все вроде как догадывались, но никто не знал наверное. Догадываться и иметь доказательства не одно и то же. Поступок его развязал публичную дискуссию, что всегда полезно. Более того, это дискуссия исключительно здоровой направленности - народ возмущается поведением начальства. Упрек "что-то вы больно много воли взяли", обращенный гражданами к государству, – показатель общественной адекватности. Он же, направленный сверху вниз, от государства к гражданам, указует путь в ад. Каких-нибудь неудачливых црушников под это дело поснимают, новые осторожней будут – работающий демократический механизм с такими мини-кризисами справится и лишь румяней станет, как там у Тютчева.

Кому вред от этой истории? Увы, России. Дело Сноудена подтверждает в глазах российских граждан официальную религию российского руководства – обратный карго-культ. Все такие, как мы, других не бывает. Как всякий успешный пропагандистский тезис, обратный карго-культ заключает в себе известную долю правды – некоторое сходство во внешних приемах высших администраций всего мира имеется. Особенно велико это сходство именно в сфере так называемой безопасности и всего, что с ней связано. Разница, и разница роковая, лежит в базовом социально-политическом механизме, который обслуживают и разведка, и администрация. Однако российскому телезрителю об этом различии не сообщают, потому он доверчиво слушает рассуждения, что секс и изнасилование – это в сущности одно и то же. Дело Сноудена вредно для России тем, что ухудшает наши отношения с внешним миром – что для местного руководства служит неизменной индульгенцией на любые безобразия внутри страны. На официальном языке это называется "проводить независимую внутреннюю и внешнюю политику". Независимость проявляется почему-то исключительно в ущемлении прав граждан, как будто только воображаемый вашингтонский жандарм не давал этого делать раньше.

Это распределение выгод и убытков иллюстрирует ужасный принцип, с полной смелостью высказанный только в Евангелии, очень экстремистской книге: насчет имущего, которому прибавится, и неимущего, у которого отнимется и то, что есть у него. Или, сформулируем в более гуманной форме: здоровому все на пользу – больному все во вред.