Дело педагога-музыканта, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора А.Я. Рябова длится уже полгода. После того как усилиями общественности удалось добиться в Мосгорсуде изменения меры пресечения на освобождение под залог, процесс протекает тихо. Это для нас, наблюдателей со стороны, дело выглядит нелепо и чудовищно. А для следователей Пресненского межрайонного следственного отдела – дело как дело. Одно из многих, ежедневно проходящих через руки нашего басманного правосудия. Незаметно постороннему глазу идет следственная работа, растет количество томов – там, внутри системы.

А снаружи растет число слухов, предположений, вопросов: что же изначально стояло за этим шокирующим обвинением?

Как могло случиться, что педагог, проработавший в Центральной музыкальной школе более 20 лет, пользующийся уважением коллег и любовью учеников, оказался столь уязвимым? Что послужило предпосылками для возникновения в школьном коллективе подобной истории?

Эти вопросы волнуют и меня. Так же, как и судьба Анатолия Яковлевича, попавшего в мясорубку системы, в меню которой нынче дела педагогов-педофилов занимают такое же место, как прежде дела ученых-шпионов и чеченцев-террористов.

Все признаки заказного правосудия в этом деле налицо. Это и арест на основании не подкрепленных доказательствами обвинений, исходящих от заинтересованных лиц. И тщательная подборка свидетелей, в которые годятся только те, кто что-то может засвидетельствовать «против Рябова», а не «за». И многочисленные нарушения в ведении следствия, сквозь пальцы смотрящего на несовпадения в датах, местах и деталях. И, наконец, фирменный басманный стиль: склонение обвиняемого к самооговору в обмен на обещания условного срока плюс давление на свидетелей с целью получения ложных показаний. Про «выгодные предложения от третьих лиц» я вообще молчу. Думаю, понятно.

Материалов в Сети предостаточно, чтобы составить подробную картину внутришкольного конфликта, результатом которого стал арест Рябова по обвинению «в преступлениях против половой свободы и неприкосновенности».

Основанием для возврата дела на дополнительное расследование послужили многочисленные нарушения и недоработки. И недоработки эти видят все кроме самих работников, то есть следователей. Шитые белыми нитками лжесвидетельства, надуманные детали, искажения фактов – многое просто бьет в глаза. Вот поступает информация «о фактах педофилии в школе» от родительницы, профессия которой – юрист. Куда, как вы думаете? Нет, не в Пресненский следственный отдел. А ни много ни мало на телефон главы Следственного комитета Бастрыкина. Устно. Встревоженная мать просит совета: не обратиться ли ей к уполномоченному по правам ребенка Павлу Астахову? Потому что у неё от «сумасшедшего давления на ребенка такой шок». И следователей впоследствии не удивляет, что мать, являясь практикующим адвокатом, шлет телефонные сигналы «куда надо» вместо оформления заявления о совершении преступления.

Показания же главного свидетеля обвинения – директора, ныне уже бывшего, ЦМШ А.Н. Якупова - изначально и состояли из перечисления якобы имевших место эпизодов обращения к нему родительниц. С жалобами на педофильское поведение Рябова на протяжении трех последних лет.

Удивляет не то, что упомянутые им персоны не подтвердили этих эпизодов. Остаются загадкой мотивы долготерпения руководителя Якупова, сохранявшего в тайне все эпизоды преступной деятельности подчиненного Рябова без каких-либо для него последствий. Вплоть до декабря 2010 года, когда директор школы вдруг счел возможным объявить о педофилии Рябова ученикам прямо на репетиции школьного оркестра.

Впрочем, у следствия этот факт сокрытия преступлений вопросов не вызвал.

Также вопросов не вызвало то, что к делу «случайно» забыли приобщить кое-какие важные документы. Например, письменные заявления от Рябова, которые могли бы подтвердить, что Рябов сам отказался от обучения ученицы из-за хамства ее матери. Зачем портить картину этими бумажками, если без них можно утверждать, что девочка от Рябова сбежала, не вынеся его домогательств? Эти заявления в количестве двух штук были чудесным образом обретены в результате действий возмущенных педагогов школы во время педсовета, уже после ареста Рябова. Заявления были найдены у заместителя директора и приобщены к делу. Но следователей вполне удовлетворило объяснение Якупова, что он, дескать, и не знал, что эти документы являются важными для следствия.

«Раздвоение личности» директора, выражающееся в том, что он на виду у коллектива всячески был готов поддержать и спасать Рябова, а потом спокойно шел на допрос и Рябова топил, давая на него клеветнические показания, тоже у следствия подозрений не вызвало. 25 января решением педсовета ЦМШ было направлено ходатайство с просьбой изменить меру пресечения. За педагога поручился весь педагогический состав. Поручительство также подписали: ректорат Консерватории имени Чайковского, ректорат Государственной классической академии имени Маймонида, более 400 учеников и их родителей, из которых более 100 лауреаты международных конкурсов. На основании этих поручительств удалось добиться освобождения А.Я. Рябова под залог в 1,5 миллиона рублей, которые были собраны учениками Рябова буквально за два часа.

Отдельным листом, лично поручился директор Якупов. Что не помешало г-ну Якупову отправиться к следователям, с тем чтобы полностью подтвердить все свои показания, добавив к ним новые подробности. В тот же день по странному совпадению в следственный отдел поступило заявление от матери еще одной «жертвы педофила», неожиданно вспомнившей, что два с половиной года назад Рябов совершал нечто неподобающее. Эта ученица никогда не была в классе профессора Рябова (желающих попасть всегда было больше, чем можно было взять), но ее мать утверждает, что девочка переведена к другому преподавателю «по причине того, что Рябов пристает к ней». Уточнить, была ли действительно девочка когда-либо зачислена в класс Рябова, следствие не сочло нужным. Сказала, что была, – ну, значит, была, и ладно. Другие-то, те, что были ученицами Рябова официально, согласно документам, – они показаний не дали, поэтому в ходе их допросов «оперативных данных не получено».

Также следствие ничуть не смутила путаница в датах якобы имевших место преступных эпизодов, инкриминируемых Рябову. Допущенная на первом допросе Якуповым «случайная» ошибка – смещение даты на год – пошла гулять по делу. И попала в дальнейшем не только в рапорт следователей, но и в результат экспертизы Центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского. Кто кого ввел в заблуждение? Якупов следователей или следователи сами себя, из документа в документ указывая неверную дату, полностью искажающую хронологию событий?

Это лишь немногие «недоработки» следствия, нуждающиеся в дополнительном расследовании, на котором дело находится в настоящий момент. Будем надеяться, что доработка принесет свои плоды и уголовное преследование А.Я. Рябова будет прекращено.