Гибель каждого человека уникальна, это ЧП. Слава богу, смерть Веры Трифоновой прозвучала как ЧП, вплоть до того, что президент высказался по этому поводу. Но, зная эту систему, в то же время я могу сказать, что это не уникальный случай. И после смерти Сергея Магнитского люди продолжают погибать, и после смерти Веры Трифоновой.

Люди погибают в сотнях российских колоний (в Москве и других регионах), когда должны быть актированы. По российскому законодательству смертельно больные люди по большому списку болезней должны быть актированы – т.е. освобождены. Фактически эти люди уходят умирать. Я не знаю ни одного случая, когда мы по запросу родственников сумели бы актировать какого-то заключенного. Это такая цепкая система, что даже умирать она не отпускает. Что в некотором смысле нелепо, потому что системе исполнения наказаний в каком-то смысле меньше отвечать, если человек умер не в колонии. Но нет, они этого не боятся.

Главная причина, по-моему, в боязни, что их упрекнут в коррупции. В связи с этим практически везде приостановлено УДО. Но реально коррупция есть, отсюда и страх таких упреков.

Если говорить об актуальном, мне в голову сразу приходят несколько случаев.

Предприниматель Сергей Ткаченко сидел в московском СИЗО «Матросская Тишина». К нам обратился адвокат, предоставил справки о двух инфарктах. И показал справку из СИЗО – там написано, что Ткаченко здоров и придумал про инфаркт. Мы сделали целую серию шагов – провели пресс-конференцию, обратились к Уполномоченному по правам человека в РФ Лукину, и Сергея освободили. Этого человека удалось спасти.

Второй случай. Буквально месяц назад в ИК-1 Рязанской области умер подмосковный адвокат Федор Громов. К нам обратилась его жена (тоже адвокат), мы начали им заниматься. Жена адвокат, все законные ходы-выходы знает, но не могла ему помочь. Он был смертельно болен и предупреждал колонию об этом. Ему сказали: «Мы в курсе, все справки у нас есть, мы тебя лечим». Но, видимо, поздно она к нам обратилась: недавно он умер.

А буквально вчера я узнал, что умер еще один заключенный, которого мы пытались актировать. Сергей Голдобин, 1985 года рождения, сидел в ФБУ ИК-9 Самарской области. Колония хотела актировать его, понимая, что он умирает. Суд отказал в актировании. Это вопиющий пример. Небывалый случай – колония просит актировать. А суд, конкретный судья – отказывает. И этот судья продолжает работать, его никто не снимает.

И это только то, что на днях произошло. Десятки, сотни людей умирают в системе исполнения наказаний. Это люди, которых можно было спасти.

Президент в очередной раз жестко высказался, и это хорошо. Но после смерти Магнитского он тоже высказывался, и жестко, а все равно случилась беда с Верой Трифоновой. Здесь надо глубже смотреть.

Решение о мере пресечения принимает суд. Допустим, адвокат в интересах больного заключенного обращается в суд об изменении меры пресечения. Суд рассматривает обращение и не признает, что заключенный болен. Откуда это получается? Во-первых, из СИЗО дается справка, что он не так уж и болен. Бывают, правда, случаи, что и из СИЗО дается справка, что заключенный действительно болен, а суд все равно отказывает. И здесь получается, что причина в том, что, во-первых, судьи тоже боятся обвинений в коррупции, во-вторых, есть чудовищная традиция репрессивного судопроизводства в РФ.

Эта система корнями все еще в советском прошлом, где, если человек попал в тюрьму, то он уже должен там находиться. То есть если он находится в СИЗО, то судья совершенно не сомневается, что он должен там остаться. Он абсолютно в этом уверен, он ментально так устроен, советский судья.

Допустим, сейчас уже новые судьи, молодые, но они по большей части секретарши советских судей, и они привыкли к этому репрессивному судопроизводству. И если в 90-е годы судебная реформа худо-бедно как-то проходила, и появились суды присяжных, и суды присяжных стали оправдывать людей, и был тренд ухода от репрессивного крена, то после 2000 года все вернулось на круги своя.

Верховный суд несколько раз принимал решение о том, что вынося решение по мере пресечения, нужно обращать внимание не только на тяжесть преступления, но и на состояние здоровья человека и т.д. Но решение Пленума Верховного суда не выполняется!

Одного выступления президента мало. Это должно обсуждаться обществом, в прессе. Есть же такая общественная организация – Совет судей, там должны это обсуждать: как избавиться от репрессивного крена. Это же позор судебной системы, что меньше одного процента оправдательных приговоров. В демократических странах 10-20 процентов оправдательных приговоров – для сравнения. При одном проценте оправдательных приговоров становится страшно, когда думаешь, сколько сидит невиновных. Общество должно вздрогнуть от этой цифры.

Почему они на Совете судей не обсуждают эту проблему? Почему они выдавливают тех, кто судит иначе? Как был выдавлен судья Пашин из Мосгорсуда, который оправдывал людей. У него были прецедентные оправдательные решения суда, на которые другие судьи никогда не решались. В результате где он? Его нет, его уволили из суда. То есть те судьи, которые готовы были в рамках закона оправдывать людей, изгоняются из судейского сообщества.

Есть еще одна проблема, на которую я хотел бы обратить внимание. Вот, к примеру, сегодня стало плохо в "Матросской Тишине" одному из заключенных, и я утверждаю, что он умрет, если ему не оказать помощь в течение нескольких часов. Его не смогут спасти. Почему? Если у него редкая болезнь и местные медики справиться с нею не могут, должна приехать скорая помощь. А начальник СИЗО не отпустит этого заключенного в городскую клиническую больницу, скажет: «Не могу его отпустить без стражи». А больница скажет, что нет возможности поместить заключенного в палату вместе со стражей.

Этот вопрос требует немедленного межведомственного урегулирования. Должен быть издан совместный приказ, по которому в этом случае заключенный помещается в больницу. Ему немедленно выделяется конвой, а больница принимает его вместе с конвоем. Такого приказа либо нет, либо он не работает – это ясно показал случай с Алексаняном. Ему требовалась помощь именно в городской больнице, тюремная не могла ему помочь, хотя и утверждала это. Но потребовалось три решения Европейского суда о немедленном помещении Алексаняна в городскую больницу, чтобы это произошло. Это был уникальный случай, когда Европейский суд в таком пожарном режиме рассматривал вопрос о помещении человека в больницу. В случае Магнитского и Трифоновой не было таких обращений, поэтому они умерли. Но неужели эти вопросы нужно каждый раз решать через три решения Европейского суда?

Я предложил Лукину выступить с инициативой межведомственного приказа. Президент ставит задачу, чтобы не умирали люди. Значит, правительство должно взять под козырек. У нас же вертикаль власти. Пуcть иногда эта вертикаль работает на людей, а не против них.