Как же это давно началось! Самая древняя выдумка бездельников и идеалистов (удачно и навеки соединенных Гоголем в образе Манилова; Салтыковым-Щедриным – в образах Грустилова и Карася-Идеалиста – "Вот если бы все рыбы согласились..."; Гончаровым – в образах Обломова и Адуева-младшего; Львом Толстым – в образе Пьера Безухова; Вишневским – в образе леди-комиссара; Лавреневым – в образе Марютки; А.Н. Толстым – в образе Буратино: "Рекс, фекс, пекс") в наши дни проповедуется интеллигентными антиглобалистами, нацболами и самим Эдуардом Лимоновым, хлебающим на американском балконе из русской кастрюли кислые щи, купленные на welfare, и тут же охаивающим Америку.

Чернышевский, 180-летний юбилей которого праздновали разве что в "Другой России", подробно и доходчиво показал, как вводить в строй по России дооктябрьской фаланстеры; что должны видеть во сне Веры Павловны и как должен выглядеть спальный гарнитур для революционера: хорошие гигиенические гвозди. И он был здесь не пионер. Фра Дольчино в средневековой Италии и Томас Мюнцер в Германии чуть попозже исповедовали хорошо знакомую нам шариковскую формулу: "Взять все и поделить". Но сколько бы ни надрывались кликуши и лузеры, фанатики санкюлоты в доброй старой Европе, как ни усердствовали веселые бюргеры Маркс и Энгельс, как бы ни взывали честные "чудики" (эх, к Шукшину бы их в рассказ!) Сен-Симон и Фурье, никто не клюнул на эту удочку. "Подними свою голову смело! – звал к народу Фурье. - Разделись на фаланги и дружно трудись в общем круге для общего дела. Обновленная вся, дружный пир отпирует земля с небесами, и та сила, что движет мирами, человечеству даст вечный мир!" (Зря Беранже так воспевает человеческие безумства.)

Европа – это свет, это рацио, это капитализм Генуи и Венеции, и фанатики, хотевшие заменить жизнь догмой, сломали себе шеи: Савонарола попал на костер, Дольчино и Мюнцера казнили, утопистов осмеяли, а Оуэн мог играть в свои игрушки, потому что только у него была своя фабрика. Даже вполне безобидные коммунары типа Флуранса и Делеклюза жизнью заплатили за свои глупости. Кровью – за сон золотой. Мне их жалко, а вот версальцам жалко не было: они боялись оказаться в той Франции, которую проектировали Бланки и Ко.

Жуткая тоталитарная утопия была осуществлена в жутком тоталитарном Китае 2000 лет назад: император Цинь Ши Хуанди построил Великую китайскую стену и казарменный социализм. Шафаревич и режиссер фильма "Апокалипсис" считают, что в государстве инков было что-то вроде уравнительного сталинизма с элементами теократии. Однако Гонконг и Тайвань доказали, что китайцы не обязательно социалисты. Что ж говорить о Европе! Мало кто предпочитал там омерзительную, серую, казарменную уравниловку. Помните, что отвечает у Голсуорси в "Саге о Форсайтах" безработный Тони Бикет, когда "старый олдермен" Сомс спрашивает: почему он не с социалистами? Потому что он хочет иметь шанс разбогатеть и они с женой едут в Австралию, предпочитая риск и надежду на удачу гарантийке от государства.

Конечно, в западные утопии должна была вляпаться и вляпалась неистовая Россия, "града настоящего не имеющая, но грядущего взыскующая" (по Мережковскому). А выглядит это как дороги времен Соловья-разбойника, бараки, котлованы, свалки и вечное "Даешь угля пятилетке!" – а хата валится, а корова с голоду дохнет. Зато "через четыре года здесь будет город-сад". А через четыре года – опять котлован. Россия ухватилась за паек (община! колхоз!), и Николай Гаврилович Чернышевский, долговязый народник, занудный критик, средний диссертант, стал героем и кумиром.

Власть помогла среднему литератору стать властителем душ. Себе же на голову. Сначала Чернышевского волокут в крепость за не им написанную дурацкую прокламацию, зовущую Русь к топору. Потом публично проводят церемонию гражданской казни, ломаю шпагу над этой буйной, но штатской головой. Дают жуткий каторжный срок. И только поэтому бездарный роман "Что делать?" становится настольной книгой. И коммуны швей (и не только их) растут как грибы. И девушкам выдают один шелковый зонтик на пятерых. Общий рисовый суп, общая телятина, общая стерлядь, общий чай со сливками, общие крендельки. И общий вдохновитель Рахметов со своими спальными гвоздями.

В XIX веке еще не знали, что подобным альтруизмом руководствуются только 2 процента человечества, а 98 процентов движимы тягой к лидерству и жадностью. Правда, XIX век был выше нашего. На вопрос Александра II о состоянии дел в российской литературе А.К. Толстой (граф, либерал, большой ненавистник "нигилистов") ответил, что она пребывает в трауре из-за осуждения Чернышевского (а слабо было нашим литераторам о Лимонове такое сказать?), и потянулись ходоки к Чернышевскому: узнавать, что такое социализм.

Литераторов вообще нельзя сажать. Томмазо Кампанелла написал в узилище "Город солнца" (на свободе такой абсурд не напишешь). Зачем посадили Лимонова? Чтобы иметь "Другую Россию" и Национальную ассамблею? А без Рахметова Вере Павловне нельзя. Чтоб 2 процента навязали стране свою волю, нужно не только спать на гвоздях, но и других на них укладывать. Приходится строить вышки по углам и пускать колючку по периметру. А то все швеи и сапожники разбегутся к буржуинам.

Дорого нам стоили сны Веры Павловны. Многие миллионы жизней. И опять россияне тащат руку за пайкой, за талонами, за социалкой. Мы проспали весь ХХ век. "И каждый, как грезящий дух мертвеца, качался в сверкающем дыме, и пыли они без конца, без конца... И путь свой свершили слепыми" (Шарль Бодлер). И опять слепые социалисты (Глазьев, Лимонов, Зюганов, Миронов, Удальцов etc.) ведут слепые организации, и вместе с Россией они свалятся в очередной котлован.

В России, конечно, никого нельзя будить. Но в России никого нельзя и баюкать. Путь Россия "трезвится и бодрствует, дабы избегнуть того шакала социализма, который ищет, кого бы ему пожрать".