статья Застойчивость

Лев Рубинштейн, 19.12.2006
Лев Рубинштейн. Фото Граней.Ру

Лев Рубинштейн. Фото Граней.Ру

Скажу сразу: его не было. Ну, не в том смысле, что физически не было, - был, разумеется, но он как-то вопиюще отсутствовал как сколь-нибудь значимая историческая фигура. Самим фактом своего долгого начальственного состояния он будто бы опровергал все то, что принято называть ролью личности в истории. Мой остроумный товарищ любил сравнивать Брежнева с Кутузовым в толстовской версии. И тот и другой не вмешивались в историю. История шла сама по себе, благополучно обтекая одну шестую часть земной суши, где царила полная стабильность, позже названная застоем, а нынче вновь переименованная в стабильность.

Он был как-то даже вызывающе лишен какого бы то ни было личностного начала. Ленинская, сталинская, хрущевская, горбачевская, ельцинская эпохи носили индивидуальные черты тех фигур, чьими именами они были названы. От Брежнева не осталось ничего кроме вдохновлявшей застольных пародистов уникальной дикции, густых бровей, придававших его маловыразительной наружности хоть какое-то своеобразие, и кучи теперь уже малопонятных анекдотов.

Это теперь, в наши дни, усилиями столь же шустрых, сколь и начисто лишенных исторического чутья и нравственного вкуса телевизионных агитаторов из столетнего генсека наскоро сляпывается образ выдающегося деятеля своего столь непростого времени.

А его действительно как бы и не было вовсе. Одни говорили, что он злой. Другие - что добрый. Но это мало кого интересовало. Его роль скромна: он всего лишь дал свое имя для обозначения эпохи. А почему именно брежневская эпоха оказалась столь созвучной нашей, очень даже понятно. В силу входит поколение, чье нежное детство пришлось именно на эту пору. А ко всему тому, чем ты окружен в детские годы, невозможно относиться критически. Неслучайно же "государственно мыслящие" художники, журналисты, телеведущие, артисты и режиссеры сознательно или бессознательно впадают в мутную корявую "задушевность", свойственную именно позднесоветской, "брежневской" эстетике. Речь может идти о войне, революции, раскулачивании или ГУЛАГе. А получаются все равно 70-е годы, как в том анекдоте, герой которого пытался сконструировать то мясорубку, то пылесос, а получался все равно автомат Калашникова.

А про Брежнева вспомнить особенно нечего. Он не вызывал любви. Да и ненависти он не вызывал. Даже его смерть и натужная государственно-народная скорбь по этому поводу вспоминаются как набор в меру смешных анекдотов.

Мы говорим "Брежнев", а подразумеваем открытые партийные собрания и военно-патриотическую игру "Зарница", предсъездовские вахты и добровольную народную дружину, единодушные одобрения исторических решений исторических пленумов и песню "Мой адрес не дом и не улица", бригадный подряд и университеты марксизма-ленинизма, спектакль "Сталевары" и повышенные социалистические обязательства, километровую очередь за "птичьим молоком" и Афганистан, БАМ и Продовольственную программу, Кобзона и олимпийского Мишку.

Вот и весь Брежнев. Но ведь пригодился же зачем-то. Да в общем-то понятно зачем. Не бином Ньютона.

Лев Рубинштейн, 19.12.2006