статья Счастливейший из смертных

Илья Мильштейн, 18.04.2003
Сергей Юшенков. Фото AP

Сергей Юшенков. Фото AP

Это давнее чувство. Нечто вроде психического сбоя в душе, когда о живых и знакомых думаешь, на миг оледенев сердцем, как о мертвых. То ли примериваешь на себя потерю, то ли просто вспоминаешь о бренности человеческого существования. Это чувство полезное, помогающее ценить близких и дальних, прощать их и благодарить за то, что они живы. Это чувство тягостное, но неглубокое, абстрактное – состояние, которое быстро проходит. Поскольку все мы живы и бессмертны. За редкими исключениями, о которых помнишь всегда.

Имена политические, вне зависимости от степени знакомства, вызывают ощущения совсем иные. С относительно недавних пор, со дня убийства Галины Старовойтовой, когда, собственно, и началась новая эпоха, о той горстке людей, которые выражают в стране либеральные идеи, думается постоянно и с какой-то тупою тоской. Как о заложниках? обреченных? беспомощных одиночках? Нет, до таких отчаянных мыслей дело пока не дошло, но тревогу за них испытываешь бесконечную и неотступную. Ибо очень ясно осознаешь меру ненависти, которую они вызывают у своих многочисленных врагов – непосредственно в политических кругах и за их пределами. Ненависть, ощутимую физически, как ствол у затылка.

В России идет отстрел политиков демократических убеждений. Отстрел медленный, неторопливый, но основанный исключительно на соображениях идейных. Галину Старовойтову убили за то, что ее имя было символом ненавистной перестроечной эпохи. Головлева убили за то, что он стал одной из самых заметных фигур в "Либеральной России". Сергея Юшенкова убили в день регистрации этой партии, ничуть не боясь, разумеется, что она соберет много голосов на выборах или хоть войдет в Думу. Нет, убили за то, что ярок, талантлив, смел и внятно высказывается на все невнятные темы – о Путине, о Чечне, о референдуме в перерыве между боями, о "реформе" ФСБ. Вот только потому и убили.

Этих людей немного. Их давно уже не пускают на гостелеканалы. Камера, выхватывая их лица в думском зале или на дозволенной либеральной тусовке, скользит поверх голов либо с отключенным звуком, как бы имитируя пистолет с глушителем. Разве что скандал какой, скудоумный Шандыбин прет своей лысиной на демократа, – тогда в старой хронике можно увидеть Сергея Николаевича, принимающего боксерскую стойку... Но кулаки не подмога, когда ты заказан какой-то мразью, твой маршрут вычислен и нелюдь входит за тобою в подъезд и стреляет в спину. А другая тварь, ликуя за редакционным компьютером, уже всаживает тебе в горло готовую версию: мол, следы убийства тянутся за границу... А как же, разве у нас на такое способны: человека убить? Да за что? Он же не занимался бизнесом. Вот если бы занимался, тогда было бы еще ясней: вез чемодан, набиты валютой. А так – только Березовский и мог убить. Не Путин же.

Сергей Юшенков всегда казался мне личностью отчасти загадочной. В отличие от большинства своих друзей, он пришел в "Демвыбор" не из диссидентской ссылки, не из научно-исследовательской курилки и не из кабинета с видом на ул. Правды. Он явился из таких мест, где, казалось, ничего либерального вырасти не могло никогда – из военно-политической академии. Деревенское происхождение тоже едва ли способствовало становлению демократических убеждений с юных лет... Должно быть, способствовал лишь характер, нечто коренное, необъяснимое, от папы с мамой. Он был наивен, честен, предельно открыт в общении, то есть обладал чертами, абсолютно ненужными в политике, особенно в нашей. Но при этом весьма остроумен, едок, насмешлив – то есть умен, и тут была разгадка его обаяния и, в конце концов, политического успеха. За маской простодушного либерала скрывался человек живой, веселый и все понимающий – и про власть, и про страну, и про армию. За что мы его и любили – отдельные журналисты и избиратели.

В беседах на политические темы, в интервью под огонек диктофона Сергей Николаевич бывал очень серьезен, подробен чуть не до занудства – все-таки сказывалась военно-академическая выучка. Зато в области пограничной, где писал пародийные законопроекты, новый гимн РФ на старую жуткую музыку и прочие литературные дерзости, посвященные нашей "элитной" жизни, он был по-настоящему талантлив. Ибо кромешный идиотизм этой самой жизни, воплощенный в словах и делах большинства коллег по нижней палате, чувствовал как никто. Иногда казалось даже, что эта вторая жизнь депутата-литератора Юшенкова для него важнее первой. От которой ему было мало радости, хотя надежда в его душе не убывала до последнего дня. Это хорошо видно на тех прощальных кинокадрах, где сияющий сопредседатель "Либеральной России" объявляет о предвыборном рождении своей партии. Кажется, он был оптимистом. Я давно не видел его таким счастливым.

Илья Мильштейн, 18.04.2003