Справка

Показания истца Александра Храмцова. Пятница, 17 января

Мой отец Федор Храмцов был музыкантом "Норд-Оста". О том, что отец находится там, я узнал от его друга по телефону. Мы поехали на улицу Мельникова. Там находилось много родственников заложников. Многие рыдали, не зная что происходит с их близким. Мы связались с отцом по мобильному телефону. Он сказал, что находится в зале вместе со всеми. Он звонил нам, говорил, что чеченцы минируют здание. Потом позвонил и попросил, чтобы мы устроили митинг.

Перед зданием театрального центра был небольшой митинг, но террористов он не удовлетворил. Митинг же на Красной площади не состоялся, хотя ходили слухи, что, если этот митинг состоится, то террористы отпустят детей . Надежды на то, что отпустят отца или кого-нибудь из взрослых мужчин, не было.

23, 24, 25 и 26 семья Храмцовых находилась на улице Мельникова практически безвылазно. Только два раза съездили домой переодеться. Все это время мы почти ничего не ели. Только вода, кофе, успокоительное.

Я приехал первым, позже присоединились жена и мама. Самыми страшными днями оказались 26 и 27. 26 в 2 часа ночи раздались автоматные выстрелы. В 5 часов утра – взрывы. Позже нам сообщили, что штурм прошел успешно.

В списках не было фамилии отца. Вместе с родственниками других музыкантов мы объезжали больницы. В больницах никто не давал нам никакой информации.

Весь день 26 октября мы провели в штабе. Мобильные телефоны звонили не умолкая. Звонили все друзья и знакомые. Кто-то сказал, что видели папу в 13 больнице. Он был без сознания. Мы позвонили в регистратуру. – там нас попросту послали. Сказали, что искать не будут. 27 утром мы поехали в 13 больницу. Она была оцеплена кордоном милиции. Никакой информации не давали: "У главврача совещание. Когда окончится - неизвестно". Мы умоляли врачей через телевидение дать информацию, оставляли телефоны. Никто, конечно, не позвонил. Когда увидели "обновленные" списки, стало понятно, что их не обновили, а прости перепечатали тот список, который был в штабе.

Я сам ходил на опознание. Я никогда не забуду застывший ужас на лице моего отца. На лбу и переносице у него были синие пятна. Пальцы на руках были черного цвета.

Папа для меня был опорой. Мама может приласкать, а отец дает опору. Хотя я уже взрослый, папа по по-прежнему был для меня папой. Я не пошел по его стопам – не стал трубачом. Я больше люблю машины. Но он привил мне любовь к музыке. Он много работал. Домой приезжал, как говорят духовики, "без губ". Часто бывало так – утром играет в одном театре, вечером в другом. Сотрудничал с театром "Новая опера", театром Маяковского, "Норд-Остом". Для всей семьи он был предметом любви и уважения. Мы все равнялись на него. Он оставил предсмертную записку:

"Три дня и три ночи ада – это много. Жалею, что не могу поговорить с вами – террористы уже вставляют взрыватели. Я счастлив, что у меня выросли хорошие дети. Находясь здесь, я понял, что квартиры и машины – это не самое главное в жизни. Не увлекайтесь бесконечным зарабатыванием денег. Старайтесь больше бывать на природе. Я прожил с вами более 25 лет. Несмотря на некоторые финансовые трудности, я считаю, что мои дети – оперившиеся птенцы которые дальше смогут жить самостоятельно" (текст записан со слуха – Polit.ru).

От моего отца осталась кассета, которую он записал со своими друзьями. Я часто ее слушаю.

Полит.Ру

Справка

Показания истицы Аллы Алякиной. Пятница, 17 января.

Работа моего погибшего мужа Александра Филипповича была связана с производством детского питания. Он был хороший специалист в своей области – часто ездил в заграничные командировки. При его участии построены заводы детского питания в Ульяновске, Петербурге и других городах. У меня не было собственного замка или шикарного загородного дома, но всем необходимым я была обеспечена. У меня было все, что необходимо для жизни: квартира, машина, дача. Муж недавно сделал ремонт в квартире. Привез новый гарнитур. Теперь я не могу к нему даже подойти (плачет). У нас была хорошая семья, есть внучка. Мы учились с мужем в одном университете. На курсе было 25 человек – мальчик был только один, он стал моим мужем. Он не был больным, был здоровым человеком.

23 октября в час дня я последний раз поговорила с мужем. Все время, пока он был в заложниках, я находилась в неведении. Моя дочь пыталась дозвониться ему в "Норд-Ост". Трубку взял чеченец и сказал с акцентом: "Девочка, спи спокойно. Твой папа пьяненький. Сейчас спит." Потом звонил водитель мужа, чеченец по национальности – пытался уговорить террористов, чтобы мужа отпустили. Ничего добиться не удалось.

Вообще, я считаю, что если бы суду были представлены расшифровки телефонных переговорах, это может прояснить картину происходящего.

После штурма оказалось, что в списках освобожденных и погибших не хватает более 100 человек. В субботу и воскресенье мы искали его по моргам. Дочь нашла его в 10 морге в воскресенье вечером.

Как выяснилось позже, мужа сразу же опознали по водительским правам. Однако в списки он не был включен – нас два дня гоняли по московским моргам. В 10 морге сперва сказали, что мужа здесь нет. Вещи сначала почему-то выдали чужие. Его вещи нам выдали только в Лефортовской прокуратуре, когда мы давали показания. В медицинской справке о смерти было написано: "голосовые связки расширены, голосовая щель сужена, легкие наполнены пеной". Гроб, который мне предложило московское правительство, был очень плохой. Я отказалась его брать, хоронила в другом.

Лишившись мужа, я лишилась твердой руки, на которую я могла опираться в своей жизни. У меня обострился порок сердца, о котором ранее я даже и не подозревала. Мне дали направление к кардиологу. Кардиолог сказал, что операция будет стоит 10 тысяч долларов. Я чувствую страх за будущее, за будущее своих детей – дочери и внучки, которую, как и погибшего мужа, зовут Сашенька. Она на него похожа.

Я не подала иск на 1 млн. долларов. Если Платонов, который заявил в телеэфире о том, что теракта не было, считает, что я должна вернуть и те 100.000 рублей, которые мне заплатила Москва, я готова их вернуть. Я просто хочу знать, кто виноват.

Полит.Ру