Дискуссия об оценке последнего "Марша миллионов" - это извечный спор оптимиста и пессимиста: стакан наполовину пуст или наполовину полон. Одни говорят, что протест не расширяется и, кроме того, потерял первоначальный драйв. Люди деморализованы отсутствием позитивных результатов. Другие указывают на то, что количество участников движения держится на среднестатистическом уровне декабря-июня, несмотря на то что первоначальная эйфория ушла. Что люди осознали: быстро добиться результатов не удастся.

В любом случае очевидно одно. Нынешнего размаха протестного движения недостаточно не только для свержения узурпаторского режима, но и для того, чтобы принудить его хоть к каким-то уступкам. Чтобы заставить его хотя бы отказаться от закручивания законодательных гаек и усиления репрессий. Для успеха, даже частичного, нужен новый всплеск протестной активности, который увеличит на порядок ряды протестующих. Заранее знать, чем конкретно он будет вызван, мы не можем. Но он наступит быстрее, если участники нынешнего движения проявят упорство. Действительно будут ходить на митинги как на работу, как это ни неприятно некоторым особо креативным. Не дадут протестам "сдуться" до масштабов "до декабря".

Для оценки перспектив полезно было бы повнимательнее присмотреться к опыту других народов. И здесь по праву главного пиночетофоба я хочу напомнить об опыте борьбы с диктатурой в Чили.

Сразу оговорюсь. По размаху и жестокости репрессий пиночетовская диктатура с ее сотнями тысяч арестованных, десятками тысяч подвергшихся пыткам, тысячами убитых не идет в сравнение с путинским "недоавторитаризмом". При Пиночете девять десятых нынешних авторов "Граней" сидели бы в концлагере. Включая поклонницу Пиночета Новодворскую.

Десять лет чилийское общество пребывало в оцепенении, парализованное террором. Массовые выступления против диктатуры - "дни национального протеста" - начались в 1983 году. Все они были "несанкционированные": продолжало действовать чрезвычайное положение, и любые манифестации были запрещены. Их неизменно разгоняли водометами и слезоточивым газом. Десятки человек получали ранения. Почти каждый раз были погибшие. Число арестованных неоднократно переваливало за тысячу.

При этом на манифестации выходило в среднем по полтора миллиона чилийцев. Так что это были настоящие "марши миллионов". Чилийское общество оказалось гораздо смелее и упорнее нашего в отстаивании своих прав.

Тем не менее диктатура устояла. В 1985 году волна протестов схлынула. Кампания "дней национального протеста" началась на пике экономического кризиса, но с 1984 года в стране начался рост производства. Сказались и противоречия в оппозиции. Наконец-то озаботившиеся правами человека в Чили власти США всячески давала понять лидерам умеренных, что заинтересованы в исключительно "плавном" переходе к демократии. В конце концов те "поверили" обещаниям хунты начать либерализацию в обмен на прекращение "беспорядков". Радикалы тоже вскоре потеряли интерес к массовым акциям гражданского неповиновения: без участия умеренных они получались не столь массовыми."Предательство" умеренных толкнуло радикалов к попытке развернуть вооруженную борьбу. Народного восстания тоже не получилось, зато хунта использовала это как предлог для усиления репрессий.

Но ужесточение режима оказалось непродолжительным. Кампания "дней национального протеста" надломила диктатуру. Хунта не решилась отказаться от обещания начать процесс возвращения к гражданскому правлению. Не решилась продлить "президентство" диктатора еще на 8 лет без референдума. Не решилась фальсифицировать результаты этого проигранного Пиночетом референдума. И уже сам Пиночет не решился выставить свою кандидатуру на обещанных им конкурентных президентских выборах.

Кампания "дней национального протеста" ускорила уход диктатуры. Лишь после нее хунта стала потихоньку "отпускать болты": легализовала партии, ослабила цензуру. За то же, что у расколотой оппозиции не хватило напора добиться решительного перелома уже в 1984 году, чилийскому народу пришлось заплатить растянутостью процесса демократизации, который проходил на условиях хунты. Гнилым компромиссом с убийцами и садистами, которые выговорили себе неприкосновенность. Десятью годами, в течение которых главный палач сохранял контроль над армией и фактически имел право вето на решения нового гражданского правительства.

Леонид Радзиховский, один из наиболее ярких выразителей настроений многочисленных скептиков-пессимистов, как-то заметил, что значительное большинство российских граждан с ужасом шарахнется от одной мысли о "пересчете голосов", о хаосе в стране и власти, связанном с таким маленьким "исправлением фальсификаций". Конечно, это не 99%, как пишет Радзиховский, но главный фактор, препятствующий расширению протестного движения, отмечен им верно. Бесконечные склоки внутри оппозиции не внушают уважения и симпатии к ней. Зато внушают опасения, что в случае победы над режимом "эти ребята" немедленно вцепятся друг другу в глотки. И понесется...

Эти настроения могут измениться в двух случаях. Во-первых, правящие жулики могут достать настолько, что в какой-то момент люди перестанут думать о последствиях их возможного падения. Такие вещи непредсказуемы, и на них оппозиция никак не может повлиять. А вот на что она повлиять может, так это на отношение к себе. Это во-вторых. Различные течения оппозиции, их лидеры и активисты могли бы продемонстрировать гражданам в первую очередь способность договариваться и ладить между собой.

Когда последние надежды на плавную либерализацию сверху в результате раскола элит улетучатся, оппозиция обязательно расколется. Но водораздел пройдет не между либералами и социалистами. И даже не между радикалами и умеренными. Водораздел рассечет лагерь умеренных. Лагерь тех, кто не любит Путина, но не хочет и боится революции. Кто не хочет и боится радикальной смены элит. Этот лагерь расколется на тех, кто будет уныло повторять "лучше Путин, чем революция", и тех, у кого хватит отчаяния сказать: "Уж лучше революция, чем Путин". Потому что она хотя бы дает шанс вырваться из нынешнего социального некроза. Хотя, конечно, не дает гарантий. Что ж, на кладбище мы все отправляемся вообще без каких бы то ни было гарантий. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Именно эти, как правило, вполне умеренные люди могут в критический момент склонить чашу весов в ту или другую сторону. И то, какая часть умеренных в такой момент будет готова встать на сторону революции, может оказаться решающим фактором. И радикалы ни в коем случае не должны отталкивать тех умеренных, которые уже сегодня проявляют готовность с ними взаимодействовать. Например, в рамках будущего Координационного совета оппозиции.