статья Путин заслал

Александр Подрабинек, 18.09.2012
Александр Подрабинек. Courtesy photo

Александр Подрабинек. Courtesy photo

Было бы странно, если бы власть, даже самая тупая, не готовила себе пути отступления на случай поражения. Тем более это немыслимо для стран, в которых спецслужбы играют важную или даже первостепенную роль. Верхушка власти всегда имеет подземный бункер на случай войны и вертолетную площадку на случай революции. Впрочем, до такого состояния они стараются ситуацию не доводить. Это только в анекдоте осажденный повстанцами в своем дворце диктатор вертит в руках глобус и, не найдя подходящей страны, спрашивает у адъютанта, нет ли другого глобуса. В реальной жизни самые эффективные усилия прилагаются в предвидении грядущего поражения.

Одна из важных точек приложения таких усилий – управление оппозицией. Умение это не относится к числу редких или особенных. В той или иной мере это старается делать всякая власть. В странах, где власть противостоит демократическим преобразованиям, это становится элементом государственной политики. Уважая читателя, не буду приводить из российской истории многочисленные примеры того, как царская охранка или советские спецслужбы внедряли своих агентов в оппозиционные движения. Историй много. Те спецслужбы, что были помягче и поумнее, имели в оппозиции агентов влияния и старались ею управлять; те, что были поглупее и пожестче, узнавали "имена, пароли, явки" и волокли оппозиционеров в кутузку.

Тот, кто думает, что сегодняшние российские спецслужбы чем-то принципиально отличаются от своих предшественников, может дальше не читать. С остальными поделюсь очевидным наблюдением: внедрение спецслужб в оппозицию и попытки манипулировать ею неизбежны. Это совершенно не означает, что надо делать круглые глаза, заламывать в ужасе руки и бежать ловить шпионов. Отнюдь нет. Просто надо это принять как данность, понимать и иметь в виду при принятии решений.

В чем суть понимания этой проблемы? В том, чтобы учитывать этот фактор при определении стратегии действий и минимизировать вмешательство власти в деятельность оппозиции. От идеи о том, что всех засланных казачков можно изловить и вывести на чистую воду, надо заранее отказаться как от безнадежной. Хорошо если данные о стукачах останутся в каких-нибудь архивах и будут обнародованы лет через пятьдесят. И то вряд ли. К тому же тратить на это силы и время не очень продуктивно. Это как с бродячими собаками – если их всех переловить, то их биологическую нишу в городе займут другие такие же.

Однако влияние их можно ограничить. Наибольшую угрозу оппозиции представляют не стукачи, вовремя сообщающие своему начальству о планах проведения акций и взаимоотношениях оппозиционеров, а те, кто пытается влиять на принятие решений. Из истории мы знаем, что это могут быть даже первые лица в оппозиционных организациях. Классический пример – платный осведомитель Департамента полиции и руководитель боевой организации эсеров Евгений Азеф. Немало было полицейских агентов и в других революционных организациях.

Правда, эти случаи имеют существенное отличие, например, от диссидентского движения в СССР или сегодняшней оппозиции. Революционные организации были в основном закрытыми, конспиративными и тем самым оказывались легкой добычей спецслужб. Как ни парадоксально, внедрить и удержать агента в законспирированной организации гораздо легче, чем в открытой. Открытые связи и гласность никогда не были союзниками тайных операций. В этом была сила диссидентского движения в Советском Союзе – среди ведущих фигур этого движения не было засланных властью провокаторов. По крайней мере до сего дня об этом нет никакой информации и даже предположений. Хотя, конечно, были отступники и стукачи.

Сегодняшняя оппозиция находится примерно в таком же положении. Спецслужбам было бы весьма затруднительно сделать своих агентов лидерами оппозиции – они слишком на виду, к тому же для этого необходим авторитет. Но в открытую нашпиговать оппозицию своими людьми власть в состоянии. Поэтому вопрос о том, кем являются перебежчики из власти – честными гражданами или продуктом спецопераций, – в большинстве случаев остается открытым. Каждый решает для себя подобные вопросы, сообразуясь с собственной интуицией. Надо заметить, однако, что это не очень надежный инструмент, особенно когда речь идет о таких серьезных вещах, как противостояние власти и оппозиции.

Вполне возможно, что этот вопрос не решили для себя окончательно и сами перебежчики. Они могут вести двойную игру, пытаясь сохранить прежние позиции во власти и стараясь застолбить себе новые места в оппозиции. Окончательный выбор они сделают в последний момент, когда станет ясно, в чью пользу склоняется чаша весов. Или когда этот выбор сделают за них. Однако надо быть очень наивным человеком, чтобы думать, будто в новых условиях они будут делать что-то новое, а не заниматься старым.

Именно такая ситуация сложилась в нашей стране на рубеже 90-х годов прошлого века. Когда под напором общественного недовольства, экономических неурядиц и международного давления коммунистическая власть в Советском Союзе зашаталась, часть политического истеблишмента была переориентирована на демократическую оппозицию. Михаил Горбачев еще пытался по старинке создавать подставные оппозиционные организации, но тогда события развивались слишком быстро и медлительный партийный аппарат за ними не поспевал. Единственное, что вполне удалось партийной номенклатуре, – возглавить протестное движение и в конечном счете, увести его с демократического пути. Среди "прорабов перестройки" и лидеров общественного мнения получили перевес партийные функционеры, представлявшиеся истинными демократами и жертвами горбачевского режима, но в то же время сохранявшие прежние места в номенклатуре. Власть же, используя все свои возможности, прежде всего информационно-пропагандистские, старательно выдвигала на оппозиционные роли людей из своего круга, создавая им имидж борцов с режимом.

Так, главным выразителем демократических идей стал высокономенклатурный коммунист Борис Ельцин, который публично критиковал Политбюро и представлялся жертвой режима, но в то же самое время оставался членом ЦК и советским министром. Другим "светочем демократии" стал Анатолий Собчак, который уже во время перестройки спешно вступил в партию, написав в заявлении: "Прошу принять меня в члены КПСС, потому что в решающее для партии и страны время хочу находиться в передовых рядах борцов за дело социализма и коммунизма". Это не мешало ему числиться в рядах демократической оппозиции и наряду со многими другими коммунистами входить в Межрегиональную депутатскую группу. Еще один идеолог перестройки – секретарь ЦК и член Политбюро Александр Яковлев, один из организаторов судебного процесса по делу Синявского и Даниэля в 1965 году.

Таких публично оппонирующих режиму выходцев из власти или даже действующих функционеров в начале перестройки в оппозиции было много, а в конце – большинство. Осознав, что крушение коммунизма неизбежно, тысячи партаппаратчиков и политических ловкачей ринулись занимать ключевые позиции в протестном движении и добились в этом значительных успехов. Это привело к довольно быстрому сворачиванию демократических реформ и возрождению номенклатуры под новыми вывесками. Надо было только дождаться, когда общественные протесты выдохнутся и люди займутся повседневными делами, полагая, что дело демократии находится в нужных руках. Довольна была, надо думать, и прежняя власть – не подвергнутая люстрации, оставшаяся безнаказанной, потерявшая былые льготы, но приобретшая взамен них лакомые кусочки общенациональной собственности.

Им удалось тогда сбить страну с толку, пустив ее по новому кругу одного и того же бесконечного российского пути. Удастся ли в этот раз?

Многое зависит от проницательности и предусмотрительности оппозиции. Власть бесконечно спекулирует на придуманной ею неготовности народа к демократии и ссылается на исторический опыт – бескровные революции у нас всегда проводились только сверху. Этот довод как бы оправдывает необходимость сотрудничества оппозиции с правящей верхушкой. Надо сказать, этот довод встречает определенное понимание в оппозиционной среде. На самом деле власть боится, что оппозиция перехватит инициативу и тогда она не сможет претендовать на собственную исключительность. Власть, мне думается, выдвигает этот лозунг из вполне прагматичных соображений: чтобы отсечь оппозиции иные пути проведения реформ и деморализовать общество, убеждая его в неизбежности вечного холопства народа и просветительской роли правительства.

К сожалению, протестное движение уже сейчас насыщено людьми и организациями, которым чужды идеи свободы и демократических преобразований. Те, кому безразличен смысл реформ, а важна только смена политических элит, яростно критикуют "пуристов" и "ригористов", обвиняя их в намерении ослабить общий протест. Между тем, если иметь в виду смену системы, а не только лиц на вершине власти, то протестное движение от присутствия в нем врагов свободы и демократии становится только слабее.

Убедительная иллюстрация к этому – участие в последнем протестном шествии и митинге колонны КПРФ. Неужели кто-то верит, что решение об участии в акциях 15 сентября коммунисты приняли без согласования с президентской администрацией? Это означает только одно – участие антидемократических сил в протестном движении в интересах власти. Власть сейчас решает трудный для себя вопрос: всеми силами ограничивать количество протестующих или пойти даже на возможное увеличение числа митингующих в ущерб качеству протестного движения? Судя по всему, она выбрала второе. Это значит, что власть думает уже не столько о сохранении нынешнего режима, сколько о конфигурации нового. Одновременно с этим она успешно разлагает оппозицию, внедряя в нее антидемократические силы.

Дальнейшие шаги власти понятны. Когда у нее не останется средств сопротивляться, она откажется от самых одиозных из своей среды и сменит вывеску, в чем неоценимую помощь ей окажут те, кто уже сегодня откомандирован ею в оппозицию. Как это и было четверть века назад.

Александр Подрабинек, 18.09.2012