Может ли Бородино стать в наши дни поводом для политического доноса? Было бы желание, а повод найдется.

Пользователь ЖЖ с характерным ником vladimir_kreml разместил в своем блоге заметку под заголовком "200-летие Бородинской битвы испортят бонапартисты?"

Мой добрый знакомый петербургский историк Олег Соколов - ученый с мировым именем, специалист по истории наполеоновских войн. Оказывается, под благообразной личиной скрывался иностранный агент и гнусный русофоб, удостоенный за свою подрывную деятельность "в ущерб величию России" ордена Почетного легиона:

Он и его окружение пытаются внедриться в руководство масштабной реконструкции Бородинской битвы, что может привести к искажению исторической правды и срыву этого одного из важнейших военно-патриотических мероприятий России. Олег Соколов автор ряда книг, посвященных армии Наполеона и его кампаниям против России. В своих трудах и публичных высказываниях неоднократно выражал антирусские взгляды на историческое прошлое страны, насаждал культ Наполеона и использовал любую возможность пропагандировать величие Франции в ущерб величию России.

Кавалерийский наскок патриота Соколов отразил легко, недаром вот уже 20 лет он занимается реконструкцией Бородинского сражения. Но как неистребима страсть к политизации истории! И какой суровой инвективой звучит в исполнении автора жалкого поклепа ярлык "бонапартист"!

Тогда уж надо записать в бонапартисты и Пушкина, создавшего изумительную эпитафию Наполеону:

Хвала! он русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.

Посылая эти строфы из Одессы Александру Тургеневу, Пушкин не без горького сарказма добавил:

Это мой последний либеральный бред, я закаялся и написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа:
Свободы сеятель пустынный...

Да, "мирные народы" не оценили даров свободы, вернулись в ярмо абсолютизма, к шпицрутенам, аракчеевщине и крепостному рабству.

Война 1812 года по сей день остается официозным мифом, созданным царским, а затем сталинским агитпропом.

Немало умных и независимых русских людей считали, что России не было никакой необходимости воевать с Францией. Историк Николай Ульянов писал, что война с Наполеоном (понимая под ней не одну лишь кампанию 1812 года, но и все войны в составе антинаполеоновских коалиций) - "самая ненужная, самая кровопролитная, самая разорительная для России из войн XIX века... По замыслу, по ненужности, по пренебрежению к национальным интересам, эта война - одна из самых неоправданных".

И Ульянов, и другой выдающийся историк Сергей Мельгунов считали единственной причиной войны личные амбиции Александра I, его неутолимую зависть к военной славе Наполеона. Мельгунов напоминает насмешливые строки X главы "Онегина":

Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.

Оба цитируют фразу Александра, сказанную после Бородина: "Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать". А Ульянов , что не в военных победах достоинство державы:

Сделавшись при Петре державой европейской, она усвоила во многом ложный взгляд на свой европеизм - не поняла, что ее победы должны одерживаться не под Кульмом и Лейпцигом, а на полях лицейских... Никакие взятия Берлинов и Парижей не в состоянии были сделать ее европейской страной, пока не взята приступом собственная Чухлома.

В 20-е годы прошлого века советские историки изображали войну как поединок реакционного царизма с демократической Францией. Мифология Отечественной войны потребовалась Сталину, чтобы оправдать катастрофическое отступление лета и осени 1941 года. В "Боевом киносборнике" номер 1 перед Гитлером предстают сначала тевтонский рыцарь, всплывший со дна Чудского озера, а затем объятый стужей Наполеон, рассказывающий фюреру о никогда не существовавшей старостихе Василисе Кожиной, будто бы бравшей в плен гренадеров Великой армии.

Все это не имеет никакого отношения к истории.

Тема бонапартизма - одна из самых сложных и глубоких тем европейской и русской культуры XIX века. Бонапартист Пьер Безухов не хочет воевать "против величайшего человека в мире". Бонапартист Андрей Болконский идет на войну, потому что мечтает о своем Тулоне. А Раскольников!

Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил... Ну, понятно теперь?

Достоевский нарочно вложил в уста самого неприятного своего персонажа и опошлил рассуждение, получившее позорное клеймо "смердяковщины":

В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.

"Порядки-с" точно были бы другие. Завести эти порядки в России мечтали вернувшиеся из Европы победители, в конце концов вышедшие на Сенатскую площадь. Впрочем, декабристы нынче не в чести - что-то вроде "болотной оппозиции", креативный класс империи. Сегодня имел бы успех генерал Иволгин с его фантастическими историями о Наполеоне:

Вдруг взгляд Наполеона случайно падает на меня, странная мысль мелькает в глазах его. "Ребенок! - говорит он мне вдруг, - как ты думаешь: если я приму православие и освобожу ваших рабов, пойдут за мной русские или нет?" - "Никогда!" - вскричал я в негодовании.

Поход 1812 года остался в памяти французов в виде слова la bérézina, обозначающего катастрофу, и парижских бульваров, названных именами наполеоновских маршалов - Ланна, Мюрата, Сюше. В России - бородинским хлебом, пирожным "наполеон" и народной песней "Шумел, гудел пожар московский". В Москве и в Питере есть еще ресторан "Поручик Ржевский", а в нем подают телятину "Бонапарт" и свиную отбивную "Маршал Даву". Ну, это на любителя. Вроде селедки "Бисмарк" в парижской пивной Lipp, где ее так любил вкушать премьер Эдуар Эррио.