Я считаю, что президентский совет по правам человека поработал хорошо. Он реально попытался что-то делать, и кое-что ему удавалось. То, что совет возглавил Михаил Федотов, с одной стороны, сделало совет более бюрократическим, потому что Михаил Александрович чрезвычайно привержен юридическим процедурам; с другой стороны, у меня ощущение, что совет в какой-то степени стал и более действенным. Он стал похож не на совет, а на некое добровольное министерство.

Что делал совет - это вопрос чрезвычайно болезненный. Объясню это на примере общественного телевидения, обсуждением которого мы много и усердно занимались. В результате долгих разговоров появился указ президента о создании общественного телевидения, не имеющий ничего общего с теми разработками, которые хотел сделать совет. Да, конечно, мы подняли вопрос об общественном телевидении, протащили его через множество дискуссий, в том числе с профессионалами, достигли согласия со многими из них и так далее. Но все уперлось в одно препятствие – кто будет назначать главу общественного телевидения. Президент взял это на себя, тем самым обессмыслив понятие «общественное» в название телевидения. Потому что назначаемый президентом человек общественное телевидение возглавлять не может. Вот наглядный пример того, что может и что не может совет.

С другой стороны, совет в значительной степени был поглощен высокими материями и не заметил, что в некоторых регионах общественное телевидение уже появилось и имеет опыт работы. Только сейчас возникают голоса, что хорошо бы начать все заново и с другого конца – то есть начать создание общественного телевидения на местах с целью дальнейшего объединения, когда оно само из регионов вырастет.

Что, на мой взгляд, совету удалось? Он действительно представлял собой некое консолидированное мнение общественности. Обсуждая проблемы, связанные с деятельностью каждого в отдельности, мы тем самым укрупняли эти проблемы, не мешая при этом своим коллегам профессионально в них разбираться, не влезая в детали и не подменяя их профессионализм и разум собственной вальяжностью и возможностью на эту тему поговорить. Хотя, конечно, как и всякая общественная организация, совет был излишне болтлив и всегда имел недостаток по части самоутверждения в процессе обсуждения.

Я не жалею, что был членом этого совета. Более того, я наивно убежден, что раз принял приглашение туда войти несколько лет назад, то несу ответственность за это. Поэтому торопливые заявления о том, что «мы выходим из совета в связи с окончанием его работы», мне кажутся забеганием впереди паровоза. Хотя людей, которые это говорят, я безмерно уважаю, особенно Светлану Алексеевну Ганнушкину, которую считаю самым последовательным и высококачественным правозащитником.

Думаю, что вот соберемся мы 14 или 17 мая на последнее совещание - и история этого совета будет закончена. Что будет со следующим и будет ли он вообще – рано говорить. Но одно я знаю точно: с Владимиром Владимировичем я работать больше не могу. Я был у Путина в совете, работал с ним, но теперь это стало для меня невозможным. Поэтому я спокойно жду, когда совет прекратит свое существование, и совершенно спокойно отношусь к тому, что мой выход из совета произойдет в ординарном порядке и останется незамеченным. Я стерплю.