Статья Владимира Абаринова о процессе над Тихоновым и Хасис вызвала у меня недоумение, схожее с впечатлением от его статьи о «вечном узнике МБХ». Хоть речь о совершенно разных ситуациях, покоробила та же тенденция писать о нашем наболевшем, не уточняя деталей и не беспокоясь об этической составляющей сказанного.

В статье «Предубедительные итоги» Владимир Абаринов выступил как бы за правосудие для всех, но при этом не смутился уверенно писать о вещах, требующих очень деликатного подхода.

«Дело это было сомнительным с самого начала», - пишет Абаринов, и тут ему нечего возразить. Как было не возникнуть сомнениям при виде мешков на головах задержанных? Я тоже тогда писала об этом. Но с тех пор прошло следствие, родственники Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой ознакомились с материалами дела, и расследование не оставило у них сомнений. Оставит ли оно сомнения у нас? Это можно понять только вдумчиво наблюдая за ходом процесса. Однако, не посетив ни одного судебного заседания, Владимир Абаринов уже делает вывод: «Сейчас уже известно, что, по всей вероятности, арест и обыск были проведены с грубыми нарушениями процессуальных норм». Протокол обыска он предлагает немедленно исключить из материалов дела.

Между тем целый день судебного разбирательства судья посвятил именно вопросу обыска и ареста подсудимых. Были допрошены четыре очевидца, а позже показания дал пенсионер Великанов, хозяин комнаты, которую снимали Тихонов и Хасис. И все они показали, что группа оперативников с понятыми пришла на эту квартиру 3 ноября рано утром, дверь в тамбур им открыл хозяин квартиры, которого вызвали телефонным звонком, входную дверь открыл сам Тихонов, одетый в куртку, постановление об обыске ему прочли. Тихонов попытался схватиться за оружие, его скрутили и надели наручники. Рюкзак, который был у него на спине, срезали, в нем оказался заряженный автомат. Хасис находилась в комнате, была одета в свитер и брюки.

Я не очень разбираюсь в тонкостях процессуального законодательства и могу только гадать, почему обыск, в ходе которого нашли поддельные документы и много оружия, считался бы недействительным, если бы Тихонов был взят на улице, а Хасис в момент вторжения в квартиру оперативников лежала в постели, как утверждают подсудимые и защита. Однако же картина обыска, совпавшая в показаниях пяти свидетелей, никак не согласуется с этой.

Конечно же, адвокатам следует добиться рассмотрения и видеозаписи обыска, и прослушки в день ареста, чтобы полностью прояснить картину и рассеять все сомнения. Но пока что ни показания пожилого хозяина квартиры в этой части, ни показания студентки-понятой сомнений не вызвали.

С той же уверенностью господин Абаринов сообщает о противоречиях в показаниях свидетеля Мурашкина на предварительном следствии и в суде. Но разве он слышал эти показания? Конечно, отсутствие Мурашкина, побоявшегося свидетельствовать очно, способствует кривотолкам, но о каком «опознании в судебном заседании» пишет Абаринов? Судья у каждого свидетеля спрашивает, знакомы ли ему подсудимые, видел ли он их когда-нибудь, то же самое он спросил и у Мурашкина, и это не есть процедура опознания, которая проводилась только на предварительном следствии.

Судья Любовь Николаенко взяла самоотвод, ее заменил Александр Замашнюк. Абаринов в связи с этим озвучивает версию защиты подсудимых: «судья выражала неудовлетворение работой следствия по другому делу, а значит, отличается принципиальностью», и потому начальство заменило «хорошую» Николаенко на «плохого» Замашнюка. Но если так, то зачем же ей изначально поручили "сомнительное" дело? Когда я понаблюдала за избыточно напористым поведением адвокатов на процессе, у меня возникла иная версия самоотвода женщины-судьи. По правде сказать, я бы на ее месте тоже взяла в такой обстановке самоотвод.

«Самое печальное во всем происходящем – это освещение дела Тихонова-Хасис в прессе», – пишет Абаринов, не опасаясь и свою статью поставить в печальный ряд. «Почему вы решили, что следственный и судебный произвол распространяется только на либеральную оппозицию, а русских нацистов судят исключительно компетентные и добросовестные прокуроры и судьи?» – спрашивает он гневно.

Но почему Абаринов считает, что если бы у журналистов были реальные факты грубого произвола по отношению к подсудимым, они бы их не озвучили? И разве только на произвол в отношении либеральной оппозиции реагируют те, к кому обращается автор? Ни Сергей Магнитский, ни Вера Трифонова, ни солдат Сычев, ни множество других людей, чьи судьбы потрясли нашу общественность, не были представителями либеральной оппозиции.

«Пусть многие не питают симпатий к Тихонову и Хасис - это не повод для передергиваний. Освещение процесса носит явно тенденциозный характер: никакие альтернативные версии не обсуждаются...» Но в чем конкретно господин Абаринов видит тенденциозность и какие альтернативные версии он предлагает обсуждать, когда идет суд? После убийства Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой пресса озвучивала множество версий, но это было гадание, не более того. Сейчас же на скамье подсудимых люди, против которых озвучены улики. Конечно же, нужно немедленно обращать внимание на любые нестыковки и неувязки, а сомнение обязано трактоваться в пользу подсудимого. Неужели же господин Абаринов полагает, что если на суде прозвучат реальные доказательства невиновности подсудимых, об этом не напишут журналисты, которых он обвиняет в тенденциозности?

«Вы можете ненавидеть или презирать Тихонова и Хасис, - продолжает нас поучать Абаринов, - но правосудия они достойны точно так же, как любой из нас». А кто же с этим спорит? Подсудимых, между прочим, никто не презирает, а если кто и ненавидит, так это дело личное, и не пристало со стороны делать подобные замечания людям, потерявшим убитыми своих друзей и коллег.

Я лично хочу только объективности и беспристрастности в этом громком деле. Думаю, что и большинство друзей Стаса и Насти хотят правосудия, а не мести. В правосудии на этом до предела драматичном процессе нуждаются и подсудимые, и потерпевшие, и все, кому так необходимо понять правду об убийстве адвоката и журналистки. Кто же спорить будет, что у нас и дела фабрикуются, и показания незаконными методами добываются, и суды не беспристрастны, и законы несовершенны.

На этом процессе я убедилась в несовершенстве законов о присяжных: очень плохо, что их постоянно удаляют из зала, не дают увидеть полную картину. Не радует и поведение судьи, который не дает задать вопрос до конца, перебивает ответы свидетелей и подсудимых даже тогда, когда вопросы заданы по существу. Но самое тяжелое впечатление производят адвокаты подсудимых, которые задают массу лишних вопросов, повторяют один и тот же вопрос в разных вариациях, будто желая запутать свидетеля, пытаются в чем-то свидетелей обвинить, вступают в никчемные препирательства с судьей и скандальностью поведения добавляют сомнений только их собственной версии. «Адвокаты изображаются какими-то истеричными демагогами, учинившими балаган в суде», - обвиняет Абаринов журналистов. Лучше бы он обвинил в этом самих адвокатов.

Все это безусловно вредит объективному разбирательству, и тем более нужно быть осмотрительными в оценках происходящего, быть очень точными в освещении событий и не делать выводов на основании непроверенной информации. Я очень не хочу, чтобы и эту мою статью Владимир Абаринов принял в штыки, как предыдущую, и надеюсь, что в следующий раз он все-таки задумается, прежде чем писать свысока о наших драмах. Подумает, например, о престарелых родителях Ходорковского, прежде чем писать о «вечном узнике» в недопустимом контексте. Подумает о родителях Насти Бабуровой, потерявших единственную дочь, прежде чем сообщать всякого рода «сейчас уже известно, что, по всей вероятности...»

Ведь это — живые люди с живым сердцем, к тому же переживающие огромное горе. То, как раним сам автор статьи, он прекрасно продемонстрировал, отвечая мне на предыдущую критику. Так неужели же трудно понять, что пожилые родители, на глазах у которых без вины засудили на долгий срок сына, и тем более родители, у которых убили единственную дочь, достойны сочувствия и поддержки, а не лишнего удара непродуманным словом.