Споры о Стратегии-31 (или, если точнее, о целях и задачах движения в защиту свободы митингов и собраний) кипят, как разум возмущенный, поскольку:
- маскируют (как и положено в каждом уважающем себя освободительном движении) куда более серьезные разногласия внутри оппозиции, связанные с совершенно противоположными "картинками" будущего торжества сил добра над силами еще большего зла;
- нет четкой концепции, однозначно понимаемой цели движения.

Например, сахаровский лозунг "Долой 6-ю статью!" все понимали как требование перехода к парламентской демократии (президентскую не могли представить и в страшном сне); лозунги "Свобода Литве!" или "Свобода Грузии!" понимали как требование создания независимых буржуазно-демократических государств.

Но никто не понимает, что значит победа Стратегии-31. Одни убеждены, что требуют реализации конституционного права на свободу митингов и демонстраций напрямую, без оглядки на действующий закон, дважды – 2 апреля 2009 года и 1 июня 20100-го - признанный Конституционным судом соответствующим Конституции. Другие – мы требуем недискриминационного применения к нам закона: хотим на Триумфальную, хотим – на Тверскую... Но эти цели в сущности диаметрально противоположны: либо защита правильного применения закона, либо отмена закона. Но никто из идеологов Стратегии-31 не призвал требовать изменения закона о пикетированиях, собраниях, митингах, шествиях (пресловутый ФЗ-54).

Идут сплошные рассуждения о попираемых правах и свободах. Но свободу попирает либо закон, либо его неисполнение. Так возникает диалектическое противоречие между наличием маленького серебряного изделия культового назначения на груди и отсутствием тоже компактного трикотажного изделия на чреслах.

Хотите спасти Стратегию-31 - примите Хартию-31, в которой четко определите, чего вам хочется.

Кризис Стратегии-31 - типичный кризис движения, провозглашающего системные цели, но преследующего цели внесистемные. Схема, позаимствованная у советских диссидентов ("Соблюдайте вашу конституцию!"), привела к воспроизведения кризиса оппозиции начала 1990 года. Ведь на самом деле всерьез биться за конституцию советского однопартийного государства, исключающего свободу передвижения, никто не хотел. и Одни поняли отмену однопартийности в марте 1990 года как сигнал к возрождению Советов и истинному Союзу, другие – как рывок на пути к возвращению в золотой 1913 год ("Россия, которую мы потеряли").

Демократы Восточной Европы и всех республик СССР (кроме РСФСР) требовали национального суверенитета и перехода к буржуазной демократии. Российские демократы по инерции еще целый год что-то говорили о настоящей советской власти, об обновленном Союзе, о гуманном демократическом социализме.

Это как в Августе-91 – формально защищали законную власть Горбачева. Привезли вам его из Фороса, твердящего о потенциале социализма, – и что? Только и ждали томительно, когда наконец он станет пенсионером. Не Горбачева ведь защищали - свергали коммунистов, распускали империю...

20 лет назад, после кровавых вильнюсских и рижских событий, "Демократическая Россия" четко определилась – Горбачева в отставку, союзному договору – нет, даешь прозападную рыночную демократию. От демократов откололись левые попутчики, но в моменты кризисов в марте и августе 1991 года все четко знали, за что и против чего они выступают. И потому победили. Пусть и временно.

В Движении-31 четко обнажились два противоречия.

Первое – тактическое: соблюдать закон или нет. Когда после полутора лет Стратегии-31 нам честно сообщают, что защита Конституции – только декларация, а истинная цель – приучить гражданских активистов к гражданскому неповиновению, к суровой политической борьбе, то поневоле не хочется быть пехотой очередных наполеончиков. Это как декабристы, которые погнали под картечь малограмотных солдат: те думали, что защищают права законного государя Константина Павловича от узурпатора – младшего брата Николая (тему конституции сии эпические герои в общении с нижними чинами "смазали").

Если бы я был самым демократическим в мире мэром Москвы и ко мне пришли храбрые поборники гражданских прав и свобод и потребовали вечером в пятницу перекрыть Тверскую улицу, ибо оные поборники – все двести штыков – намерены маршировать на Кремль, каковое право им якобы гарантирует Конституция, я бы их послал - мягко, благожелательно. Альтернативный вариант: звонок в любую ассоциацию автовладельцев или в автобусный парк - и водилы с монтировками наперевес идут искать неуемных конституционалистов.

Поэтому все споры - соглашаться или нет на 1000 "согласованных" участников митинга или требовать две с половиной тысячи, которые никогда не придут на организованный Лимоновым митинг, - могут быть утрясены при наличии доброй воли и готовности четко определиться, для чего существует Стратегия-31: для набивки автозаков героями или для обеспечения возможности свободно митинговать (там, где это не парализует жизнь мегаполиса).

Однако второе противоречие – стратегическое. Оно связано с вопросом о том, с кем можно, а с кем нельзя блокироваться против власти.

До появления "Обращения Движения 11 декабря" можно было кокетничать и утверждать, что на Манежную, к Киевскому вокзалу, в Останкино вышли противники коррупции в правоохранительных органах и неправильной миграционной политики. Сейчас ясно – это движение в своей основе нацистское. Причем хилость выступления 11 января на Манежной показала, что без подключения спецслужб, кремлевских ресурсов, "путинюгендов", в условиях, когда кураторы топнули ногой на фанатских лидеров, а милиция закрывает не Кремль, а потенциальное место акции, весь русский нацизм – пшик.

Тем не менее русское неонацистское движение показало, что оно реально, что у него достаточно хорошо оформленная программа и симпатии широких масс.

Из программы "11 декабря" следует вовсе не простое требование коррекции миграционной политики (хотя для приезда ингуша в Москву миграционные квоты не нужны, а таджики-дворники лезгинку на Красной площади не танцуют и у фанатов "Спартака" таксомоторы из-под носа не перехватывают), а стремление к вполне людоедской системе.

Русским нацистам, точно так же, как нацистам германским, французским "огненным крестам" и тому подобным движениям 30-х годов, очень нужна свобода слова и собраний. Эти их права путинский полицейский режим безбожно попирает. Лукавые демагоги (или "полезные дурачки" - в ленинском смысле слова) предлагают левым и либеральным сторонникам демократии объединиться с нацистами в борьбе за свободу.

Я лично полагаю, что у нацистов безусловно есть права: на звонок домой, на адвоката, на витаминизированную баланду, на честный и независимый суд... Каждый автор текста "Обращения Движения 11 декабря" и каждый руководитель этого движения должен сидеть в тюрьме. И такая участь ждет его в любой стране свободного мира, даже в склонном к шовинизму Израиле (если заменить в "Обращении" представителей "небелых" на арабов). Всем рядовым сторонникам "Движения 11 декабря" должна быть закрыта дорога в публичную политику, на госслужбу, к преподаванию, в журналистику...

Здесь водораздел капитальный. При падении путинского режима под ударами нацистской оппозиции никакого совместного сидения фашистов, социалистов и либералов в "свободном парламенте России" не будет. Вопрос будет лишь в том, когда - через несколько дней, недель или месяцев - попутчики нацистов будут отправлены в концлагеря, в мир иной или, как особая милость, в эмиграцию (разумеется, при запрете вывоза "награбленных у народа" средств). Вспомним, как дорого немецкие коммунисты заплатили за то, что вместе с нацистами свергли в 1932 году "антинародное" социал-демократическое правительство Пруссии.

Неужели горькая судьба российских левых эсеров, итальянских либералов или германских консерваторов (которые помогли прийти к власти соответственно Ленину, Муссолини и Гитлеру, а потом были грубо вышвырнуты из политики и вообще из свободы и даже из жизни) ничему не научила наших романтических горе-демократов?

Поэтому, если дело все-таки дойдет до выработки Хартии-31, то невозможность сотрудничества защитников конституционной демократии со сторонниками ограничения гражданских прав и свобод по расовому, этническому и религиозному признаку, а также со сторонниками тоталитарных оппозиционных движений должна быть обозначена первым делом. Это должно стать защитной линией, меловой чертой между миром людей и царством политической нечисти.