Не хочется прибегать к штампам, но приговор Ходорковскому и Лебедеву (в незаконности и политической ангажированности которого убеждены все думающие люди в нашей стране и весь цивилизованный мир) показывает, что слабый, «колотящий понты», вихляющийся Кремль неудержимо соскальзывает к фашизации. Манеж и все последующие события показали, что единственная оппозиция, с которой власти считаются и которой боятся, – это оппозиция нацистская. При инерционном развитии нас ждет столкновение олигархического фашизма латиноамериканского типа с революционным нацизмом.

Не надо думать, что это невозможно. Так было в Австрии 30-х, Венгрии и Румынии начала 40-х. По сегодняшним представлениям авторитарно-полицейский поздневеймарский режим тоже можно отчасти уподобить фашизму.

Приняв решение о вырубке Химкинского лесопарка, Кремль демонстративно растоптал правозащитно-демократическое движение, единственное значимое общественное движение, несущее в себе трансэтническую идею. Начальство боится «чайна-таунов», но ему нечего противопоставить все более набирающему силу лозунгу, который три тысячи лет назад был сформулирован так: "Нет нам доли в сыне Иессеевом; по шатрам своим, Израиль! Теперь знай свой дом, Давид!" (3 Царств, 12).

Владимир Набоков видел российскую историю, как (цитирую по памяти) развитие великолепной свободолюбивой культуры и параллельно – как эволюцию полиции. Начиная с Герцена и Тургенева Россия всегда могла оправдаться своей блестящей интеллигенцией за бесчинства и тупой деспотизм режима. Интеллигенция всегда спасала честь России, всегда воспринималась как «Россия настоящая», скованная пленившей ее «Россией жандармской». Но все это бесславно прошло. Многие интеллектуалы-антикоммунисты четко дали понять, что они против «излишней» демократии и «чрезмерного» гуманизма. Раскаяние и великодушие считают слабостью, которая обезоруживает нацию перед лицом Запада и внутреннего сепаратизма.

Мнение народа и политкорректность – самые любимые мишени для сарказма. Русская культура, которая двести лет дышала свободой и жалостью, теперь дышит обидой и разочарованием. Представители духовной элиты, выступавшие на антирасистском митинге на Пушкинской площади 26 декабря, как на подбор говорили о том, что им нечего сказать обществу.

России больше нечем оправдаться перед миром за гнусности режима, ублюдочную покорность подданных и тупую ненависть ко всему на свете национал-популистов. Великая и прекрасная интеллигенция, соблазнившая три поколения своих читателей и зрителей идеями свободы и человеческого достоинства, либо застенчиво молчит, либо устало бормочет о том, как несовершенен мир.

Я мечтаю (перед Новым годом это позволительно), чтобы они временно отложили обдумывание гениальных фильмов, потрясающих сценариев, тонких ролей и глубоких книг, а вместо этого как нанятые бросились писать плохие манифесты, злобные памфлеты и яростные публицистические колонки. В конце концов, 113 лет назад Францию спас от фашизации памфлет Золя «Я обвиняю». Мир вновь должен увидеть лицо российской интеллигенции, не скулящей и жалующейся на судьбу, но яростной и гневной... Обличающей и фашизм Кремля, отправляющего за решетку невинных, и мерзость погромной агитации, и гнусность заигрывания прогрессистов с черносотенством. Отбросить иронию и щеголянье парадоксами и снова дать надежду, найти новые слова и новые смыслы. Ведь она такая мудрая и талантливая. Но, возможно, все это глупые упования и нынешняя суть интеллигенции – быть обледеневшей березой: потрясающе, сказочно красивой, с ветками как из хрусталя, но надломанной и поникшей к земле, готовой каждую минуту упасть на голову.

Но я постоянно вижу и другую интеллигенцию – настоящую, я бы сказал, «легендарную» - скромную, совестливую, бескорыстную, совершенно адекватно воспринимающую мир. В ее среде много молодых. Это интеллигенция, несущая все те общечеловеческие идеалы свободы, добра и справедливости, честности и сострадания, которые так странно и даже комично смотрятся в сегодняшней России. Я вижу ее на Триумфальной по 31-м числам, я видел ее 26 декабря на Пушкинской и 27-го у Хамсуда. Но, к сожалению, это молчащая интеллигенция. Она неизвестна ни в стране, ни в мире. Она не успела создать шедевры, прославившее ее и потому заставляющие ловить каждое ее слово.

Возможно, она не готова создавать шедевры, и ее удел лишь откликаться на них. Она застенчиво молчит. А ее духовные вожди, те, кто приручил ее (в том смысле, как это говорит Маленький принц), жуют пустоту.