По известному замечанию Жака Лакана, невозможно раздеть женщину. Раздеть - в смысле достичь "начальной" и "чистой" наготы. Раздетость - это минус-одетость, определенное отношение к одежде, которая в данном случае соблазняет своим значимым отсутствием. Все те покровы, которые цивилизация набрасывает на тело, эротика заново ощупывает и приоткрывает, как область запретную и потому вдвойне желанную. Соблазнительность - это и есть двойная желанность, в которой "сексуальное" желание дополняется "эротическим". Без запрета нет соблазна. Если сексуальность - образ первичных хотений, "половой жажды и голода", которые требуют скорейшего физического утоления, то эротика - область соблазнов, которые возникают на основе цивилизации и разыгрывают весь ее пафос, трагедию и героику в обратном порядке, как процесс медлительного, колеблющегося, "поступательно-возвратного" разоблачения ее покровов.

Имеет смысл терминологически различить половую энергию на входе и на выходе из цивилизации как "сексуальность" и "эротику". [1] Эротика есть метасексуальное сознание и воображение, которое уводит от физического тела, чтобы возвращаться к нему в остраненной, но тем более заостренной форме. Всякое прикрытие дразнит как отсроченное наслаждение, как некая прибавочная стоимость в экономии желания. Соблазн - искусство прикрытия, которое открывает больше того, что за ним таится. Эрос, как продукт цивилизации, несравненно могущественнее полового инстинкта. Цивилизация есть самовозрастающий эрос, механизм его расширенного воспроизводства через преодоление. Традиции и табу - тот могучий пресс, под давлением которого натуральный сок здорового инстинкта превращается в хмельное вино, которое кружит головы поэтам и завоевателям.

Двойственность цивилизации в ее отношении к либидо заложена в самом либидо. Подавление либидо есть способ его усиления - не только сублимации ("возвышения"), когда оно претворяется в произведения культуры, в поэмы и романы, в машины и симфонии, но и взрывообразного роста самого желания. Сама цивилизация есть продукт иронии, заложенной в основание либидо, где знаки репрессии моментально превращаются в знаки дополнительного наслаждения и экстаза. Желанное существо надевает лифчик, чулки, платье - и делается еще более желанным, причем сами эти покровы, которые закрывают путь сексуальному влечению, безгранично расширяют область эротических влечений, так что эротизируется все, вплоть до книги, которую читает желанное существо, или города, в котором оно живет. Передник, занавеска, закрытая или полуоткрытая дверь в комнату, принадлежность другому сословию или чуждой системе убеждений, обремененность работой и профессиональными обязанностями, каждое сказанное слово и интонация, даже гримаса, неловкость, некрасота - все это пронизано иронией возбуждающего намека, оттесненного секса и всепобеждающего эроса. Цивилизацию можно рассматривать как грандиозную игру либидо с самим собой, систему его возрастания через самоподавление. Вопреки ходячему фрейдистскому представлению, цивилизация - это не тюремные оковы, из которых желание хочет поскорее освободиться, напротив, это золотые цепи, которыми желание украшает себя. По отношению к отдельным личностям цивилизация может действовать как репрессивная сила, но в целом человечество само выращивает в себе неутолимость желания посредством всяких отсрочек и запретов.

Особенность эротики по сравнению с сексуальностью состоит также в ее направленности не на тела, а на чужие желания. Если сексуальность нуждается в разрядке желаний, то эротика - в самом желании, которое уже несводимо ни к какому физическому акту удовлетворения. Сексуальность - это "хочу!", эротика - "желаю!" Хотеть - значит испытывать недостаток в чем-то (пище, питье, соитии), тогда как желание - это чистый избыток, это потребность быть больше того, что я уже есть, - желание быть желанным. Я желаю чужого желания, которое желает меня.

Александр Кожев, французский мыслитель русского происхождения, влиятельный интерпретатор Гегеля, отмечал эту рефлексивность, "вторичность", внутренне присущую не только мысли и слову, но и человеческому желанию, которое всегда направлено на чужое желание:

"...Антропогенное Желание отлично от животного Желания... тем, что оно направлено не на реальный, "положительный", данный объект, а на некоторое другое Желание. Так, например, в отношениях между мужчиной и женщиной Желание человечно только тогда, когда один желает не тело, а Желание другого, когда он хочет "завладеть" Желанием, взятым как Желание... Точно так же Желание, направленное на природный объект, человечно только в той мере, в какой оно "опосредовано" Желанием другого, направленным на тот же объект: человечно желать то, что желают другие, - желать потому, что они этого желают... Человек "питается" желаниями, как животное питается реальными вещами" [2].

То, что эротическое желание (в отличие от сексуального позыва) направлено не на объект (тело), а на другое желание, обнаруживает его диалогическую природу. Эротика - это непрерывный диалог моего желания с другими желаниями - диалог, в котором собственно сексуальнaя сторона, тело и его органы и зоны, выступают не как последняя реальность "утоления и разрядки", а как средства коммуникации. Ролан Барт вспоминает в этой связи гетевского Вертера, чей палец невзначай дотрагивается до пальца Шарлотты, их ноги соприкасаются под столом. Вертер "мог бы телесно сосредоточиться на крошечных зонах касания и наслаждаться вот этим безучастным кусочком пальца или ноги на манер фетишиста, не заботясь об ответе... Но в том-то и дело, что Вертер не перверсивен, он влюблен: он создает смысл - всегда, повсюду, из ничего, - и именно смысл заставляет его вздрагивать; он находится на пылающем костре смысла. Для влюбленного любое прикосновение ставит вопрос об ответе; от кожи требуется ответить". [3]

В этом плане эротология сближается с лингвистикой. Как всякая речь есть ответ и обращение к чужой речи, так желание говорит с чужими желаниями. Здесь стоит вспомнить бахтинскую теорию слова, которое имеет двоякую направленность - и на обозначаемый предмет, и на другое слово (в случае с Вертером - его желание относится одновременно к пальцу Шарлотты и к ее способности отвечать на его прикосновение, желать Вертера). В области эроса нам еще только предстоит освоить то, что Бахтин называл "металингвистикой", - анализ не предметных значений слов и не логического смысла предложений, а диалогического смысла высказываний, всегда обращенных к других высказываниям - спрашивающим, отвечающим, дополняющим, возражающим. Желания, как и высказывания,

"не равнодушны друг к другу и не довлеют каждое себе, они знают друг о друге и взаимно отражают друг друга. Эти взаимные отражения определяют их характер. Каждое высказывание полно отзвуков и отголосков других высказываний... Каждое высказывание прежде всего нужно рассматривать как ответ на предшествующие высказывания данной сферы...: оно их опровергает, подтверждает, дополняет, опирается на них, предполагает их известными, как-то считается с ними". [4]

Если в этом тексте заменить "высказывание" на "желание", перед нами возникнет вполне убедительный набросок диалогической эротологии.

Более того, возможно, к желаниям приложимы некоторые речевые категории: желание-утверждение, желание-возражение, желание-увещевание, желание-вопрос, желание-восклицание... Можно построить на такой лингвистической основе типологию желаний, провести разницу между прямыми и косвенными желаниями, между монологическими и диалогическими типами любовников и любовных союзов и т.д. Как безграничны сцепления высказываний и способы их сочетаний, так безграничны и ряды желаний, которыми обмениваются любящие, а также любимые ими и ревнующие их, все те, кто когда-либо их любил и будет любим любящими их... "Нет ни первого, ни последнего слова, и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее)". [5]

1. Не существует четкого и общепринятого разграничения терминов "сексуальное" и "эротическое", но первый чаще указывает на природные аспекты репродуктивного поведения организмов, а второй - на условно-культурные, искусственные, игровые формы половых взаимоотношений, цель которых - не размножение, а удовольствие, психическая разрядка, творческое возбуждение и т.д. "Эротизм" в особенности относится к приятным чувственным стимулам и реакциям, связанным с сексуальным возбуждением, в отличие от сексуального поведения в актах сношения и размножения". (The Complete Dictionary of Sexology, p. 191.) "Эротика - сложное и хрупкое состояние личности, замешенное на эмоциях, страсти, фантазии, воображении, сексуальности, где наигранное и естественное сплетены в один причудливый узел". ("Сексология", с. 341-342.)

Жорж Батай, один из самых влиятельных мыслителей-эротологов XX века, сопоставляет эротику с трудом и религией - двумя видами деятельности, выводящей человека из царства природы. "...Эротизм отличается от животной сексуальной импульсивности тем, что он в принципе, так же, как и труд, есть сознательное преследование цели; эротизм есть сознательное искание сладострастия. Эта цель, в отличие от цели работы, определяется уже не желанием приобретения, приумножения... Если рассмотреть результат эротизма в перспективе желания, независимо от возможного рождения ребенка, он обернется тратой, потерей, лишением, чему и соответствует эротический экстаз, с властностью смерти лишающий нас разума". (Жорж Батай. Слезы Эроса // Танатография Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб.: МИФРИЛ, 1994, с. 282.)

2. Александр Кожев. Введение в чтение Гегеля. Вместо введения. Пер. Г. Галкиной // Новое литературное обозрение, # 13, 1995, сс. 61, 62.

3. Ролан Барт. Фрагменты речи влюбленного. Пер. В. Лапицкого. М.: Ad Marginem, 1999, с. 297.

4. М.М. Бахтин. Проблема речевых жанров. // М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979, с. 271.

5. М.M. Бахтин. К методологии гуманитарных наук. Там же, с. 373.