Вчера неожиданно разговорился с приятелем по телефону на вечную тему. Следовало бы у нас опубликовать списки травоядных граждан, сотрудничавших с хищным КГБ, или наоборот, ни в коем случае? Разговор продолжался полтора часа. Окончательное решение стукаческого вопроса опять повисло в воздухе. Приятеля зовут А.К.; как зовут меня, вы знаете.

По ходу беседы я информировал приятеля о диких случаях, происходивших на территории некоторых стран, вышедших из социалистического лагеря: Болгарии, Венгрии, Румынии. В Румынии сотрудником оказался глава тамошнего Союза писателей Е.У., в Венгрии – знаменитый на весь мир кинорежиссер И.С., в Болгарии – пожилая авторитетная переводчица В.М., умница, интеллектуалка, воспитавшая целую плеяду таких же, как она, звезд.

У всех у них нашлись для этого веские причины: писатель добивался "большей свободы и раскрепощенности творческого процесса", кинорежиссер "спасал друга", переводчица заботилась о судьбе брата-эмигранта, чтобы предотвратить укол его тела болгарским зонтиком, который был фирменным инструментом их варианта Конторы Глубокого Бурения. Все эти личности никого, разумеется, не посадили. Ну, а если в результате их деятельности у отдельных граждан были отдельные неприятности, так ведь в тоталитаризме как в детской игре "кто не спрятался, я не виноват".

Тогда А.К., продемонстрировав завидную эрудицию, процитировал мне стихи безвременно ушедшего поэта Д.П. Те самые, про Милицанера, который виден со всех сторон, поскольку "ОН И НЕ СКРЫВАЕТСЯ".

То есть, по его мнению, многие из значимых персон мира нашего - искусства ли, науки, масс-медиа - просто по определению НЕ МОГЛИ НЕ БЫТЬ ОСВЕДОМИТЕЛЯМИ, как не могли не состоять в КПСС для достижения своих внутренних и внешних целей.

Правда, некоторые из них в мазохистском угаре иногда в этом теперь признаются, приводя живописные эпизоды своего сотрудничества с "этими чертями", крайне полезные лишь для сочинения художественных произведений. Другие светлые персоны, хранящие благородную "позу рожи" (термин Н. Лескова), одно время чуть-чуть заволновались, но потом успокоились. Власть их успокоила: не волнуйтесь, ребята, все мы вышли из сталинской шинели, к прошлому возврата нет, ура, вперед на вахту!

А я иллюстрировал его нехитрую мысль эпизодом из жизни писателя Х.(Икс, а не другое слово на эту же букву, как некоторые из вас подумали!), насельника города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. В прежней жизни "некто в сером" его неоднократно склонял постучать, но Х. как мог от него отбояривался. В новой жизни гэбэшник ему снова назначил встречу и, сияя, сказал:

- Ну, теперь-то вы наконец согласитесь с нами сотрудничать?

- Это с какой же стати? – сильно удивился Х.

- Так у нас же теперь демократия, – объяснил ему, как маленькому, его конфидент.

- Это у ВАС теперь демократия, а у нас неизвестно что, - ответил обнаглевший от перестроечной безнаказанности Х. Послал собеседника куда подальше и удалился от ГБ в сторону свободы. Как он считает, навсегда.

А.К. возразил, что этот пример – то исключение из правила, которое подтверждает правило: стучали, стучат и будут стучать. Ибо если раньше все шло согласно установкам народной песни "цыпленки тоже хочут жить", то сейчас цыпленки хочут жить красиво. Красиво жить, как известно, не запретишь, но за все нужно платить натурой.

Я с ним не соглашался, но вынужден был признать, что реального механизма ОЧИЩЕНИЯ замаранных грязной эпохой душ тоже не вижу, ибо в свое время, если кто еще помнит, у нас пытались судить КПСС. И на этом оригинальном процессе все, начиная от председательствующего и заканчивая адвокатами, прокурорами, публикой, были коммунистами. Результат известен.

Поэтому мы сошлись на том, что окончательное решение стукаческого вопроса в нашей стране есть неразрешимая квадратура круга и палка о двух концах. Как ни сделай, все будет хуже. Сильным мира сего подобные разоблачения как слону дробина, а постсоветские маленькие акакии будут вымещать злобу друг на друге. На потеху тем профессионалам, которые их в стукачество привели за руку или пинками. И которых никто ни в чем не обвиняет и не собирается обвинять. Служба, дескать, у мужиков была такая – и опасна, и трудна.