Трюизм насчет повторения истории в виде фарса так же банален, как рифма "кровь-любовь". И столь же банальным и столь же очевидным образом рифмуются нынешняя безумная ахинея с алкогольным дефицитом и та давняя горбачевская деалкоголизация. Понятно, что новое время - новые песни. Понятно, что мотивы и скрытые пружины двух судьбоносных общественных событий вроде бы несоприродны друг другу. Понятно, что нынешний шок по своим масштабам несопоставим с тем. Все-таки теперь мы все же что-то пьем. И даже не стоим в очереди. Просто привыкли уже к другому. А отвыкать не хочется. Да и с чего бы вдруг?

Не знаю кто как, но я очень хорошо помню ту историю. Да, по-моему, все помнят. Эпоха, позже названная перестройкой, эпоха, закончившаяся тем, что советская власть накрылась медным тазом, началась не просто с запрета, но запрета в самой сакральной сфере из всех возможных, запрета ниже пояса. Если о сталинском терроре говорили как об опыте по обезглавливанию нации (истребление интеллигенции) и ее же "обезручиванию" (уничтожение крестьянства), то "антипьяное" постановление и его реализация были попыткой (скорее всего бессознательной) ее кастрации.

Для лишенного всех возможных прав советского человека стакан с портвейном служил универсальной анестезией, последней надеждой, квадратиком неба синего и звездочкой вдали. Новый запрет стал жирной точкой в череде бесконечных унижений. Последней каплей. Мой знакомый тогда говорил: "Ну все, теперь власть можно свергнуть силами одних только невооруженных пожилых евреев". Шутка казалась тогда чрезмерно эксцентричной. История показала, что не чрезмерно.

В серьезность постановления никто поначалу не поверил. "Да ладно, - говорили, - что мы их не знаем, что ли? Поболтают и забудут..." Но нет, занялись со всей угрюмой серьезностью. Началось, как всегда, со средств массовой информации, когда из кинофильмов стали вырезать сцены с застольями. Потом стали закрываться винные отделы. Потом появились знаменитые винные очереди. Помните? А две пустые бутылки, стыдливо позвякивавшие в портфеле, не забыли?

Я помню, как на Таганской площади стояла палатка, где с раннего утра в любую погоду жаждущее население поправлялось пивком. Все было не сразу. Сначала под вывеской "Пиво" все чаще и чаще стало появляться существенное уточнение "Пива нет". Но когда в один прекрасный день под вывеской "Квас" возникло сообщение, что "Кваса нет", стало понятно, что все, свершилось.

Буквально в один-два дня среднестатистический гражданин, а именно пьяноватый мужичок в съехавшей на ухо кроличьей шапке, незлобиво матерящий на автобусной остановке окружающую его общественность, превратился из чуть ли не опоры режима в чуть ли не подрывной элемент. А горбачевская винная очередь стала в те времена лабораторным полигоном грядущих демократических митингов.

О тех временах как-то невесело вспоминать, как-то муторно. Неизвестно, что было противнее - физическое отсутствие выпивки или бодрые интонации разного уровня начальства, на полном серьезе пытавшегося культивировать "трезвый образ жизни". Чем больше читали или слушали этой ублюдочной ахинеи, тем мучительнее хотелось выпить.

Понятное дело, обогащался фольклор. Сколько было анекдотов про самогоноварение. Про пресловутые "безалкогольные свадьбы". Но как-то было не смешно. Не смешно и теперь. Особенно не смешно, когда я вспоминаю о том, какими способами мне пришлось добывать несколько бутылок водки на поминки по матери.

Ну вот, видите - ничего схожего. Тогда ничего не было. Теперь есть что-то, а по тогдашним понятиям так даже малопредставимое изобилие. Тогда - политика с идеологией. Теперь - рынок, таможня, акциз и чего там еще?

Конечно, ничего похожего. Решительное сходство двух этих историй, свершившихся в памяти одного поколения, всего лишь в одном, но весьма существенном. И там, и тут наличествует решительный и окончательный, овеянный веками наш родной советско-российский энтузиастический идиотизм, никогда никуда не исчезающий, а лишь принимающий все новые формы и обличия. Так и вершится наша доблестная история. Одни идиоты упоенно и азартно роют яму самим себе. А потом на свежем холмике с самодовольными улыбками деловито поплевывают на руки новые идиоты. И все бы ничего, если бы они закапывали только себя.