Питер во времена моей юности славился, кроме всего прочего, товарным количеством разнообразных чудаков.

Нет, об этом позже. Сначала вот что.

Приходилось ли вам обращать внимание на лица людей, которые в вашем присутствии смотрятся в зеркало? Замечали ли вы, что смотрящиеся в зеркало люди как-то специально перегруппировывают мышцы лица, чтобы в результате получилось нечто такое, что соответствует их представлениям о собственной наружности? И что те лица, которые смотрят сами на себя, чуть-чуть непохожи на те лица, которые смотрят на вас?

Люди, как правило, в кого-то играют. Люди бессознательно стремятся быть другими. Это проявляется по-разному - в зависимости от степени сложности личностного устройства. Кому-то достаточно покрасить волосы в "чужой" цвет. Кто-то лицедействует с помощью мимических или речевых средств. Кто-то меняет имя и фамилию. Быть самим собой трудно, а подчас и невыносимо. Дело лишь в степени нелюбви или, по крайней мере, подозрительности к себе самому. Люди играют роли. Иногда талантливо и убедительно. Иногда топорно до изжоги. Иногда, по словам поэта, "на разрыв аорты".

Вот нынешний российский премьер-министр, например, играет роль крутого пацана. Это классическая роль приблатненного подростка, играющего во взрослого, настоящего пахана.

И эта роль, надо сказать, весьма импонирует довольно значительной части местного народонаселения, выросшей и сформировавшейся в условиях полукриминального быта, мыслящей категориями соответствующей этики и строящей свое социальное поведение в соответствии с неписаным этикетом пресловутых "понятий".

Зато эта роль мало понятна "зарубежным партнерам", да и просто заграничному обывателю, выросшему на почтении к закону, формальной логике и прочей протестантской этике, а потому и поведение наших, извините, лидеров воспринимается там как до крайности нелепое.

Что до нынешнего президента, то он, в свою очередь, играет премьера, и играет прескверно. Что и понятно: чисто одетый мальчик из интеллигентной семьи, взыскующий расположения залихватской дворовой шпаны, редко имеет шансы на успех. Тут уж нужен такой артистизм! А где его взять, если его нет? Но он сильно старается, и это заслуживает если не уважения, то хотя бы внимания. Понимания хотя бы.

Но бог с ними. С ними все понятно. Я о другом.

Питер во времена моей юности буквально кишел разнообразными чудаками. Не то чтобы чудаков не было в Москве. Еще как были. Но в Питере они были почему-то заметнее, выпуклее и ярче в своих проявлениях. Впрочем, возможно, мне только так казалось: ведь Москва была родным домом, где рисунок обоев не замечается, а в Питере я всегда был глазеющим по сторонам гостем.

Это было в те времена, когда питерские поэты, художники и будущие легенды отечественного рока дружно служили в котельных или сторожили детские сады. Среди этой артистической и неравномерно одаренной публики водились и такие, кто не писал, не рисовал, не пел, не играл на гитаре, не сеял и не пахал. Это были, что называется, артисты жизни. Искусством было само их повседневное поведение. Повседневное поведение некоторых из них располагалось на границах, а то и в границах той территории, на которую распространялась компетенция психиатрической науки и практики.

Был такой, например, человек по фамилии, кажется, Сорокин. Во всяком случае, все его называли "Сорокой". Настоящего его имени я никогда не слышал - Сорока и Сорока. Этот Сорока был человек высокого роста и субтильного телосложения. Чем-то он напоминал Хармса. И столь же был эксцентричен.

Он всегда играл. Играл роли. Разные. Иногда неплохо. Иногда так себе. Главная "фишка" его состояла в том, что от своего отца, художника-костюмера в каком-то из театров, он получил роскошное наследство - театральный гардероб. Вот он и играл как хотел и как мог. То расхаживал по улицам родного города в рыцарских доспехах, то в наряде королевского мушкетера, то в парике и камзоле являлся городу и миру в виде какого-нибудь мольеровского персонажа.

Тогда не было еще таких понятий современного искусства, как "перформанс" или, пуще того, "акционизм". Поэтому, дерзко внедренные в контекст повседневности, его игры балансировали на грани шутовства и безумия. Надо ли добавлять, что игры эти были небезопасны и реакция на них - не только правоохранительных органов, но и простых граждан - не всегда была однозначно дружелюбной.

Но, при всей своей субтильности и даже некоторой трусоватости, в своей лицедейской страсти он был бесстрашен. И продолжал играть. Играть роли. Он в них входил. Входил всем своим существом. Иногда входил настолько, что инстинкт самосохранения отказывал ему окончательно и бесповоротно.

Однажды погожим весенним утром Сорока вышел из дома в крылатке, атласном, слегка помятом цилиндре и с тростью в руке. С помощью трости стал ловить такси. Такси остановилось. За рулем сидел пожилой таксист. Примечательно, что таксист не выразил ровным счетом никакого удивления внешним обликом пассажира. Все пуще и пуще входя в роль, Сорока с важным видом уселся на заднее сиденье, захлопнул дверь, а затем, ткнув набалдашником трости в спину водителя, сказал: "Пшел на Литейный, скотина!"

Удивительно, но и тут шофер не проявил никаких чувств. Ни один, что называется, мускул не дрогнул на лице старого питерского пролетария. Он лишь коротко кивнул головой и тронулся с места. В артистическом своем самозабвении Сорока возликовал: вот, мол, как я вошел в роль, вот как убедительно я сыграл, вот ведь сила искусства.

Но ликовал он не очень долго. Водитель на этот счет имел свое мнение. План его, как писали в старых романах, сложился практически мгновенно. Он чуть-чуть проехал по улице, после чего свернул в первую же попавшуюся подворотню, въехал во двор, остановил машину, вылез, открыл заднюю дверь и одной рукой выгреб наружу не очень тяжеловесного пассажира. При этом цилиндр самым обидным образом полетел в лужу, а посредством трости водитель навалял чрезмерно вошедшему в роль артисту жизни добротных шоферских... как бы это сказать... ну, допустим, тумаков - было когда-то такое слово. Все это он произвел в абсолютном молчании. Потом сел в машину и уехал, оставив Сороку наедине со своей недоигранной ролью и безнадежно испорченным цилиндром.