статья Найдите десять отличий

Владимир Абаринов, 26.09.2007
Владимир Абаринов

Владимир Абаринов

Есть такая приятная американская мелодрама - The Accidental Tourist по роману Энн Тайлер. У нас название перевели как "Случайный турист", а надо бы, пожалуй, "Турист-неудачник". Так вот, из этой поучительной фильмы я узнал в свое время о существовании чудной профессии. Герой фильма разъезжал по всему свету, останавливался в хороших отелях, посещал дорогие рестораны, осматривал достопримечательности и не тратил при этом ни копейки собственных денег, а заносил все впечатления в блокнот и, вернувшись домой, сочинял путеводители.

Travel writer. Прекрасная работа. Интересная, необременительная и даже где-то творческая.

Но не всем судьба так мило улыбнулась. Путешествовать приходится с иными целями. Наблюдательность пропадает втуне. К тому же в свое время, еще в Советском Союзе, автор прочел и отредактировал несметное количество писательских путевых очерков и с тех пор питает стойкую идиосинкразию к этому жанру. Вечно эти инженеры душ шлялись по каким-то задворкам и трущобам и описывали обиженных жизнью мизерабельных неудачников. Даже вблизи Ниагарского водопада или Гранд-Каньона эти мрачные мизантропы ухитрялись обнаружить злобного куклусклановца и тем испортить впечатление и себе, и людям.

Традиции жанра заложил в последней четверти XVIII века секретарь Коллегии иностранных дел и остроумный литератор Денис Фонвизин, трижды побывавший в Европе. Я однажды уже цитировал его письма к родным из-за границы. В данном случае интересно отметить, что, по данным знаменитого комедиографа, с проезжего русского в Европе уже тогда норовили содрать втрое: "Во всей Немецкой земле и, сказывают, также во всей Италии слова русский и богач одно означают".

Русский офицер Федор Глинка, увидевший Париж в 1814 году, не видит ничего странного в том, что с русского дерут втридорога: "И вот мы уже в Париже и на квартире!.. За три великолепно убранные комнаты со всеми выгодами, с постельми, диванами, люстрами и зеркалами с нас берут 15 руб. в сутки. Это дорого, но так берут только с русских!.. Мы купили сюртуки, круглые шляпы, чулки, башмаки, тоненькие тросточки и вмиг нарядились парижскими гражданами... Разумеется, что с нас взяли втрое за все, что мы купили".

Если русские за границей старались выглядеть "не хуже людей", то американцы, кажется, вовсе не задумывались об этом. В 1830 году в Петербурге оскандалился американский посол Джон Рэндолф. Представляясь Николаю I, он поскользнулся на паркете Зимнего дворца и упал к ногам императрицы Александры. Поднявшись, он непринужденно обратился к царю с вопросами: "Как поживаете, император? Как мадам?" Николай решил, что перед ним полоумный, а Александра Федоровна - что посланник демонстрирует "эксцентрический республиканский этикет". На самом деле Рэндолф просто очень плохо говорил по-французски. Впрочем, он потом все-таки и впрямь спятил.

Вернемся к путеводителям. Достоинство этой литературы - в ее практической пользе. Какой смысл в десятитысячный раз описывать, скажем, Нотр-Дам, да и как его опишешь после Виктора Гюго? Между тем существует категория таких сведений о чужих краях, которые совершенно необходимы путешественнику, но о них никто не пишет. Речь идет о мелочах повседневной жизни - без них в незнакомом городе шагу ступить нельзя, но знатоку местных реалий рассказывать о них просто не приходит в голову, настолько он к ним привык. Описать их может только тот, для кого они в диковинку.

Вот, скажем, тот же Фонвизин поехал по рекомендации врачей в Баден-Баден. В письме к сестре Федосье Ивановне он впервые в русской словесности описал процедуру целебного омовения: "Людей здесь много, но все больные. У иного подагра в брюхе, иного паралич разбил, у иной судорога в желудке, иная кричит от ревматизма. Вообрази себе, что такое баня: в шесть часов поутру входим мы в залу, наполненную серною водою по горло человеку. Мужчины и женщины все вместе, и на каждом длинная рубашка, надетая на голое тело. Сидим и ходим в воде два часа. Правду сказать, что благопристойности тут немного и что жена моя со стыда и глядеть на нас не хочет; но что делать? Мы все как на том свете: стыд и на мысль не приходит".

Или Карамзин - о ресторанах: "Ресторатёрами называются в Париже лучшие трактирщики, у которых можно обедать. Вам подадут роспись всем блюдам, с означением их цены; выбрав что угодно, обедаете на маленьком особливом столике".

Помнится, впервые оказавшись в Вашингтоне 15 лет назад, я вышел поутру из отеля, намереваясь купить газету в автомате на улице. Казалось бы, чего проще? Ан нет: я помнил советский автомат в подземном переходе под Пушкинской, у которого нужно было дернуть рычаг, и из прорези выскакивал один экземпляр "Известий". Оказывается, в Америке дергать ничего не надо: просто бросаешь монету, открываешь стеклянную дверку и из стопы газет берешь одну, хотя можешь взять все.

Чуть не свел меня с ума обычный городской автобус. Информационное обслуживание пассажира поставлено в нем на высокий уровень: не только приятный дамский голос загодя объявляет остановки, но и на электронном дисплее загораются их названия. Однако же все остановки по требованию, и никто не кричит водителю из хвоста салона: "Шеф, на следующей!" Просто вдруг звучит звуковой сигнал, и загорается на особливом табло надпись Stop requested. И вот моя остановка, а stop не requested - что делать-то?! И лишь внимательное наблюдение за пассажирами разрешило загадку: оказалось, дерни за веревочку - дверка и откроется. Вдоль всего автобуса протянута веревка, которую заинтересованный пассажир и дергает, когда надо. Попробуй я укорить местного приятеля - мол, что ж ты про веревку-то не сказал. Он, пожалуй, удивится: "А у вас как автобусы без веревки останавливаются?"

И наконец, третье происшествие - в аптеке. Пошел я туда за зубной щеткой, но покуда дошел от стеллажа до кассы, во всем заведении вдруг мигнул и погас свет. Малый-кассир с квадратной прической показал обесточенную пикалку кассы, читающую штрих-код: мол, рад бы, но не могу обслужить. Я говорю: "А какие проблемы? Возьми с меня наличку, а пробьешь потом, когда свет дадут". Он говорит: "А налог?" А налог с продаж в Вирджинии ровно 5 процентов. Я подсчитал общую сумму на бумажке и протянул ему. Но кассир, с сомнением заглянув в бумажку с подсчетом в столбик, покачал квадратной башкой и велел прийти попозже. В этот момент зал озарился светом. Пикалка заработала. Ответ сошелся. "Как ты это сделал?!" - изумленно спросил кассир.

Говорят, что самый распространенный способ магазинных краж в Америке - это когда вор переклеивает штрих-код с трусов, скажем, на шубу. Малому на кассе решительно все равно, что сколько стоит. За него думает пикалка. А самое главное, баланс все равно сойдется: рано или поздно купят и трусы по цене шубы. Потому что есть покупатели, которым все равно сколько платить. Или, скажем, любители дорогого белья.

Владимир Абаринов, 26.09.2007