Орхан Памук - высокий 54-летний человек с рассеянным взглядом близоруких глаз, характерным скорее для старшего научного сотрудника российского академического гуманитарного института, чем для нобелевского лауреата. Он носит рубашки без галстука, недорогие пиджаки и джинсы с обтрепанными краями.

Этим летом он был в Москве, но мне не удалось взять у него интервью. Впрочем, честно говоря, это было лишено смысла: устав от обрушившейся на него славы, турецкий писатель стал давать одинаковые ответы на одинаковые вопросы интервьюеров. О том, что тональность его произведений - турецкий "хюзюн", то же самое примерно, что и русская "хандра". Что снег в его книгах идет не потому, что это одна большая метафора, а по той причине, что в Стамбуле действительно бывает прохладно, не говоря уже о заброшенных восточноанатолийских регионах, описанных им в романе "Снег". О том, что ему одинаково неприятны светские военные и политические исламисты.

Во второй половине 1980-х Орхан Памук, работая в одном из американских университетов преподавателем турецкого, писал роман "Черная книга", прославивший его, в частности, в России. В "Нью-Йоркере" он прочитал эссе о Стамбуле Иосифа Бродского, которому через пару лет предстояло стать лауреатом Нобелевской премии. И расстроился. Бродский ехал в Стамбул своего любимого поэта Константина Кавафиса, а город ему не понравился. Причем в основном тем, что чем-то напоминал покинутую родину. Русская хандра наложилась на турецкий "хюзюн", они поменялись местами, эффект оказался не блестящий.

В 1987-м Бродский, не самый оптимистичный автор современности, получил Нобеля за свою печаль, в 2006-м, расстроенный впечатлениями Иосифа Александровича Орхан Памук - за свою. Две загадочные национальные грустные души были отмечены нобелевским комитетом и, надо сказать, вручение премии именно этим писателям - признание собственно литературных талантов, а не заслуг перед политикой и политкорректностью.

Хотя политическая составляющая в творчестве Памука, и уж тем более в статусе его фигуры, велика. И это тоже сближает турецкого писателя с российским политическим контекстом. Вольно или невольно он оказался "витриной" Турции, обращенной к Западу. Столкновение Востока и Запада - ключевая тема турецкой политики с 1923 года, когда Кемаль Ататюрк провозгласил светскую республику. С тех пор знакомые каждому русскому человеку споры о "загадочной душе", "общем аршине" и "особом пути" составляют интеллектуальный, эмоциональный, политический контекст Турции.

Памук сделал эти споры достоянием Запада, хотя при этом, как настоящий писатель, не настаивал на категорической правоте той или иной стороны. В его ключевом политическом романе "Снег", заканчивающемся убийством писателя, выполнявшего журналистскую функцию - расследование эпидемии самоубийств девушек-мусульманок в далеком городе Карс, - нет однозначно отрицательных или положительных героев. У каждого своя правда и своя неправда, и даже политический исламист, этакий турецкий Басаев по кличке "Голубой" (в хорошем смысле), подробно эту правду мотивирует в романе.

Другой вопрос, что Памук просто добросовестно показал всю сложность и многослойность проблемы столкновения светской и мусульманской культур, но от этого политический исламизм или светский авторитаризм не стали ему ближе и роднее.

Его и самого преследовали в родной стране за "умаление турецкой самобытности", национальной гордости народа, так же, как и русский народ, испытывающего имперские фантомные боли и страдающего от мучительной смеси комплекса неполноценности и чувства превосходства. Но осудить Памука по 301-й статье уголовного кодекса судьи не решились: для страны, претендующей на вступление в Евросоюз, преследование писателя - это уже было бы слишком.

Политический режим современной Турции - та же "суверенная демократия", сидящая на двух стульях "самобытности" и "вестернизации". Стамбул, столь любимый Памуком, стал символом этой раздвоенности, раскинувшись на стыке Европы и Азии. Творчество Памука питается соками ностальгии по рухнувшей Османской империи и психологическими последствиями этой, будем говорить, "величайшей геополитической катастрофы" Турции. У нас писателя, равного по таланту и глубине осмысления постимперских процессов нет, но он явно нашел турецкие ответы на проклятые русские вопросы. На вопрос "Кто виноват?" Орхан Памук мягко отвечает: "Никто". На вопрос "Что делать?" отвечает: "Проявлять терпимость".

Памук и сам терпимый человек. Быть преследуемым на родине и не покинуть ее, имея такую возможность, - по-человечески это необычно. А вот с профессиональной точки зрения это очень правильно. В том смысле, что, возможно, Орхан Памук не смог бы писать со свойственным ему долгим дыханием и энергией ни в каком другом месте кроме своего кабинета с видом на Босфор. Видом, который наблюдали несколько поколений его семьи. И в этом он тоже похож на русского писателя, которого если специально с помощью компетентных органов не гнать с родины, он ее не покинет. Как у Ахматовой: "Мне голос был. Он звал утешно,/ Он говорил: "Иди сюда,/ Оставь свой край глухой и грешный,/ Оставь Россию навсегда". Не оставила.

За эту русскую тоску в мировой литературе остался один ответчик - нобелевский лауреат Орхан Памук.