Забавное поветрие - как только внутри оппозиции кто-нибудь начинает кем-нибудь возмущаться или кого-нибудь критиковать, как мгновенно раздается целый хор голосов: не раскалывайте движение, не играйте на руку власти, отложите разборки до победы демократии. Как будто в умении одинаково думать, говорить и поступать и есть сила оппозиции! Такие оппозиционеры напоминают мне растерянного солдата, который настолько привык ходить строем, что, очутившись на гражданке, не может передвигаться самостоятельно. Не дай бог кто-то из оппозиционеров шагнет не в ногу - ближайшие товарищи по борьбе его немедленно съедят! Или по меньшей мере добросовестно поклюют.

Понятно, почему кремлевские агитаторы и пропагандисты злорадствуют по поводу споров внутри оппозиции. По своей убогости околовластные борзописцы полагают, что спор - это первый признак упадка. Им-то спорить не о чем - у них приказ и выработанный за десятилетия рефлекс восторженного послушания. А вот отчего опасаются острых дискуссий сами оппозиционеры, вопрос интересный. Безусловно, некоторые из них, усвоившие с советских времен ценности коллективизма, искренне переживают за судьбу единой и нерушимой антипутинской оппозиции. Вот Илья Мильштейн пишет о внутриоппозиционных спорах, что "эти речи как минимум нерасчетливы" и от них надо отказаться (в частном случае - от критики Геннадия Гудкова) "хотя бы из чувства самосохранения". Николай Розов тоже утверждает, что "лидерам демократического лагеря сейчас исключительно важно воздерживаться от взаимной критики и не вступать в полемику по частным вопросам", потому что, конфликтуя между собой, они подыгрывают властям. То есть вроде бы это и не оппозиция, а пленум ЦК КПСС, где все и всегда голосовали единогласно. Послушайте, но если оппозиция может развалиться от обсуждения вопроса, например, о том, уместно ли пребывание в ней нераскаявшихся гебешников, то, может быть, грош цена такой оппозиции и сожалеть вовсе не о чем?

К счастью, это не так. Аргумент насчет того, что оппозиция эффективна и нерушима только пока все молчат и смотрят в рот лидерам, - это для самых боязливых. Для смелых и думающих припасен другой аргумент. Тот же Илья Мильштейн искренне и с удовлетворением пишет, что за Гудковым "могут оказаться сотни, если не тысячи так называемых силовиков, то есть людей, на которых уже двенадцать лет подряд держится власть Владимира Владимировича". Поэтому, полагает Мильштейн, "бунт Гудкова для власти куда опасней" многого другого.

В сущности, дело не в Илье Мильштейне и не в Геннадии Гудкове, а в той популярной среди многих ведущих деятелей оппозиции точке зрения, согласно которой раскол элит и переход беженцев из власти в стан оппозиции - самый верный путь демонтажа путинского режима. Это правда, но это не вся правда. Не знаю, по лукавству или по недомыслию сторонники этой точки зрения не высказываются до конца. Вся правда заключается в том, что при таком демонтаже режима новый порядок будет ничем не лучше прежнего. Нас стараются убедить в том, что главное - демонтаж режима, а что будет потом, потом и будет видно.

Ничего подобного! Это видно уже сейчас. Расхожие разговоры о том, что вот, мол, построим демократию, тогда и будем разбираться, кто сейчас прав, а кто виноват, - это надежда на русское "авось". Расчет на то, что нечто приличное создастся само собой. Как бы независимо от того, что происходит в оппозиционном движении сегодня. Не создастся! Ничего приличного не создастся из оппозиционного движения, которое вобрало в себя гниль разваливающегося режима. При успехе протестного движения сегодняшняя оппозиция - это завтрашняя власть. Какой сегодня будет оппозиция, такой завтра будет власть. Поэтому, если сегодня оппозиция будет насыщена беженцами из власти, то легко представить, какого качества власть установится в России после смены режима.

"Раскол элит - это путь к победе! - с восторгом говорят наши оппозиционеры. - Смотрите, вот один перебежал, вот другой - они с нами! Они у нас!". Чему радоваться, друзья мои? Впору хвататься за голову и думать, как быть с перебежчиками, а не тянуть их на трибуны протестных митингов и в сердцевину оппозиции. Вот прибежали на протестный митинг Кудрин, Собчак, Прохоров - ура! Вот разрываются на два фронта один Пономарев и два Гудковых - ура! "Все к нам!" - раскрывает объятия хлебосольная оппозиция. Отлично! Что будет дальше?

Представим себе такую приятную картину. Протесты расширяются, перебежчиков становится больше. Крысы бегут с тонущего корабля. Сначала рядовые депутаты Госдумы, потом чиновники высокого ранга, затем министры и сенаторы. Оппозиция примет в свои ряды всех. Последним с тонущего корабля власти на твердый берег оппозиции сходит президент Владимир Путин. Что делать? А его оппозиция примет? Почему бы и нет? Чем, собственно, полковник Путин хуже полковника Гудкова? Придет Владимир Владимирович на Болотную площадь, попросит слова, даже выскажет сожаление о своем не всегда удачном прошлом - и организаторы протестного митинга растают и возрадуются: наша взяла! А может, не "наша"? Может, "их"?

Согласен, фантастическая картина. Но задумайтесь над тем, где грань между оппозицией и властью, если дорога в штаб оппозиции открыта любому государственному деятелю. Власть, перетекая в оппозицию, растворяет ее сущность, меняет ее смысл, наполняет собственным содержанием, даже если принимает оппозиционную риторику. Такая преобразованная оппозиция сможет построить только то, против чего она раньше боролась.

"А что же в таком случае делать с перебежчиками?" - спросит сострадательный оппозиционер. Да ничего. Пусть приходят на митинги и стоят со всеми, ходят на пикеты, раздают листовки и делают все, чем занимаются обычные люди, поддерживающие оппозицию. И сами они, и лидеры оппозиции должны добровольно принять для себя принцип люстрации - люди, участвовавшие в преступной деятельности прошлой власти, не должны иметь возможности строить новую. По крайней мере в течение некоторого времени. Своего рода карантин. Пусть доказывают свою преданность демократии, не претендуя на власть и ключевые места в оппозиции, как не рассчитывали на реальную власть в течение многих лет оппозиционной деятельности бывший вице-премьер Борис Немцов или бывший премьер-министр Михаил Касьянов.

Спору нет, люстрация обидна. Но это вынужденная мера безопасности переходного периода. Как известно, у победы много родителей, а поражение всегда сирота. Как только появляется даже зыбкая надежда на победу, оппозиция обрастает дальними родственниками, настойчиво стучащими в двери дома, который раньше они обходили за километр. От их навязчивого присутствия в качестве генералов надо избавляться хотя бы из прагматических соображений, ибо именно они способны лучше всех обнулить любую победу и запустить историю по новому кругу.

Но дело не только в этом. Присутствие в оппозиции одиозных фигур из власти отвращает от оппозиции нормальных людей, не зараженных вирусом политического цинизма. Оппозиция теряет свое лицо, а вместе с ним и надежду на победу. Появление таких людей среди оппозиционных лидеров ослабляет протестное движение. Общество может вполне обоснованно подозревать, что кооперация с политическими летунами выгодна тем, кто не заинтересован в изменении устоявшейся системы, а хочет только добиться власти. В самом деле, для таких целей перебежчики могут быть очень полезны. Но чем больше их в оппозиции, тем ниже ее общественный рейтинг и влияние. Стоит ли выходить с протестом на улицу только ради того, чтобы поменять первых лиц у государственной кормушки, а не саму систему?

Нарисованная мною картина может показаться фантастичной или по крайней мере схоластичной. Однако все это уже было в нашей недавней истории. Об этом в продолжении, через неделю.