"Реджеп Эрдоган не поспевал за Владимиром Путиным. Когда кортеж российского президента подъехал ко дворцу Долмабахче, где проходили переговоры, Эрдоган не успел выйти, чтобы встретить гостя у дверей, как того требует протокол, – Путин буквально вбежал в резиденцию, так что рукопожатие лидеров двух стран проходило уже внутри резиденции".

Читая этот великолепный текст в центральной газете, задумываешься сразу о многом. О скорбной судьбе журналистики в России. Об исторических аналогиях, неизбежно связанных с крепким рукопожатием и вдумчивой работе с документами. Вдобавок разыгрывается воображение, и тут легко представляешь себе, как неповоротливый Эрдоган бегал за нашим журавлем по дворцу, а следом семенили журналисты – и никто не мог его догнать. Но более всего, конечно, размышляешь о вечном. О быстротечности жизни как факторе нашей внешней и внутренней политики.

И речь тут не о том, что спортивно-оздоровительный комментарий в центральной газете непременно свидетельствует о болезни президента. Вовсе нет. Византийских традиций никто не отменял, и о том, что на самом деле происходит с Владимиром Владимировичем, мы можем лишь гадать. Однако эти гадания сами по себе порождают в стране новую ситуацию, возникшую совершенно неожиданно. Ситуацию неопределенности.

Вчера был в моде анекдот про старых друзей, которые забыли, чья теперь очередь побеждать на всенародных выборах. Сегодня внезапная активность Медведева, грозящего жуткими штрафами пьяным шоферам и распекающего министров за опоздание, воспринимается как минимум с интересом. Вчера пессимисты, назначая сроки России без Путина, начинали отсчет с 2024 года. Сегодня пессимисты, вглядываясь в собирательного Игоря Ивановича Сечина, допускают, что на свете бывает нечто похуже России с Путиным, и призрак этой России на глазах обрастает мясом. Вчера оптимисты могли предположить, что антикоррупционную волну погнали из Кремля, как бы откликаясь на критические выступления лидеров оппозиции. Сегодня те же оптимисты, разглядывая собирательного Бастрыкина, содрогаются при мысли о том, что карательная машина отечественной сборки сорвалась с тормозов, и оптимизм свой утрачивают. Тем более что политические процессы идут своим чередом, и официальный представитель СК Маркин в той же центральной газете, потревожив тень Николая Эрдмана, заявляет, что несогласные мечтают о смерти своих товарищей в тюрьмах. То есть дословно повторяет зловещую путинскую фразу о "сакральной жертве".

Слухи о болезни Путина, столь убедительно опровергнутые корреспондентом "Известий", что поневоле становится страшновато за президента, определяют новую реальность и подсказывают очень банальные мысли. Вдруг выясняется, что довольно мерзкая эпоха, по праву названная его именем, легко может продолжиться, если не усугубиться, и без него. Что бывали времена и пострашней, и в изобилии, а те, что внушали надежды, случались гораздо реже. Что Путин – это всего лишь малоприятный эпизод в трагической российской истории. Что уйдет он завтра или через много лет, регулярно простуживаясь на похоронах преемников, – это вопрос не самый принципиальный в больном, равнодушном, распадающемся нашем социуме. Причем такое состояние общества – это не только заслуга Владимира Владимировича, но и, как бы сказать, освященная веками традиция. В рамках которой он и явился во власть, до сих пор сохраняя немалую популярность.

Иными словами, в России по-прежнему востребован определенный типаж дорогого руководителя: жестокого, авторитарного, от всей души презирающего демократию и свободу. Таких рядом с Путиным, в том ведомстве, из которого он вышел, и в соседних довольно много, и все они успешно подражают своему ослабевшему кумиру. Правда, вот с обслугой, политической и медийной, дела обстоят совсем худо, доходит уже и до мышьей беготни по турецким коридорам власти, и это означает, что кризис налицо. Ибо сила при дефиците мозгов производит комичное впечатление, можно даже сказать – болезненное, что тоже становится заметным фактором все ускоряющейся российской жизни. При всем старании Владимир Владимирович за ней не поспевает.