Забавнее всего, что тогда, без малого двенадцать лет назад, информации по поводу встречи Путина с писателями было поменьше. Как разъяснялось, зал московского ПЕН-клуба оказался слишком мал, чтобы вместить журналистов. Поэтому приходилось довольствоваться утечками.

Утекло немало.

В декабре 1999-го писатели довольно жестко поговорили с Владимиром Владимировичем, который, как и теперь, служил в должности премьер-министра. Они живо интересовались ходом антитеррористической операции и ее последствиями. Отношениями с Белоруссией и личностью Лукашенко, с которым уже тогда все было ясно. Говорили также о чекистских традициях в ФСБ, пытаясь объяснить гостю, что страх перед этой организацией мешает обществу двигаться вперед. Беспокоились о грядущей судьбе Григория Пасько, находившегося в зале.

Путин был верен себе. Старался казаться искренним, стремясь "вербануть" аудиторию, но иногда срывался. Встречей остался недоволен и больше в ПЕН-клуб не приезжал. В общем, Путин был как Путин: недобрый, разговорчивый, навеки убежденный в собственной правоте.

Писатели были другие. Фазиль Искандер. Феликс Светов. Лев Тимофеев. Евгений Попов. Аркадий Ваксберг. Олеся Николаева. Юлиу Эдлис.

Двенадцать без малого лет спустя многое поменялось. Войну в Чечне выиграли, и так несколько раз, до полного Рамзана. С Лукашенко подружились, побранились, потешились. Что касается чекизма, то эта идеология стала государственной. Пасько посадили.

Поменялись и литераторы, и тематика общения с ними. Главным в отношениях интеллигенции с начальством стал вопрос, тонко сформулированный Михаилом Веллером: допустимо ли писателю иметь точку зрения, отличную от точки зрения власти? На что премьер откликнулся с неожиданным, но лукавым великодушием: можно, сказал, только непременно талантливо и без этого, знаете, самолюбования.

В таком духе и беседовали. Поднимая столь важные темы, как необходимость "тырить" книги из армейских библиотек, соотношение цен на электронные читалки с сочинениями на бумажных носителях, творчество писателя Дюма. Еще выражалось сожаление о том, что премьер практически не появляется с книжкой в руках, предпочитая штурвалы и амфоры, а как бы народ увлекся литературой, если бы увидел Путина Читающего!

Сильней, чем сама беседа, впечатлял состав участников. Д. Донцова. Т. Устинова. Р. Злотников. А. Баконин. С. Минаев. П. Санаев. Яркие, славные, веселые эти имена столь гармонично соединялись с эпохой, что можно было и не углубляться в стенограмму, опубликованную в СМИ. Уровень разговора, завершившегося призывом запретить пропаганду наркотиков в Сети (Писатель: "А у нас в Интернете может кто-нибудь хотя бы эти ссылки убить, эти сайты?" Путин: "Ссылки, наверное, можно и нужно убивать".), задан был еще при комплектовании состава участников.

По сути в одиночестве за всю русскую литературу отдувался Захар Прилепин. Доказывая ее всемирную отзывчивость, он интересовался биографией финского гражданина Тимченко и четырьмя миллиардами долларов, сгинувших где-то в недрах "Транснефти". Ответы Путина были здесь не так интересны, как сами вопросы, в которых ясно ощущался талант, не окрашенный самолюбованием. Скорее в них, говоря языком учебников, проявлялся критический реализм, из которого вышла великая наша литература. С некоторой примесью Кафки, самого социально близкого из иностранцев.

А с ней, с литературой, на словах не поспоришь. Оттого речи Путина в защиту космополитизма на примере Тимченко и уголовно ненаказуемого, хотя и нецелевого расходования средств, обнаруженного в деяниях топ-менеджмента "Транснефти", получились не вполне убедительными. Однако спорить никто и не собирался. Куда убедительней был молчаливый ответ власти Захару Прилепину, когда за свое писательское любопытство сутки спустя он поплатился отлучением от эфира.

И это, как сказал поэт, была вполне весомая примета, что новые настали времена. Все поменялось, от состава писательских команд до правил игры в литературные посиделки. Стенограмм стало побольше, свободы поменьше. Неизменен только Путин на своем премьерском посту, готовый вновь выслушать и рассмотреть просьбу типа "Берегите Россию". И если так дальше пойдет, то скоро у него не будет для нас других писателей.