В фильме-сказке "Волшебная лампа Алладина" джинн на короткое время попадает во власть злого волшебника. Колдун одет во все черное, его чернота подчеркнута белоснежностью бородки, и желания у колдуна черные. Он занимает место шаха, но ничего не меняется, просто джинн меняет цвет декораций. Как в детском ужастике, все становится черным. На черных-черных коврах ставят черную-черную посуду, на которой лежат черные-пречерные кости... Белые одежды воинов стали черными, но воины стоят, где стояли. Визири, писцы, налогооблагаемая масса - все прежнее, только черное.

Двухфазность русской истории после 1917 года подмечена давно. Ее пытались даже выдать за суррогат двухпартийности. С таким же успехом можно считать, что, когда следователь бьет заключенного лицом об стол, то движение лица к столу – консерватизм, а от стола – либерализм.

Скорее уж правдивее (хотя и не глубже) предположение, что одна фаза – лысые диктаторы, вторая фаза – нелысые диктаторы. Правда, при этом недостает персонажа между Ельциным и Путиноведевым. Может, тут как раз можно уделить крохотное местечко – просто для красоты схемы – Березовскому.

Черное и белое - вот что чередуется. Конечно, надо помнить, что "белое" - не синоним "хорошего", "святого", тем более не "монархическое". Ходит ли палач в белых одеждах или в черных - великая разница для палача, его семьи, для телеоператора, снимающего казнь, но очень маленькая разница для казнимого.

Ленин и немножко после него - это, конечно, белая фаза. То есть, конечно, она и красно-кровавая, но это и ко всей последующей истории России относится, даже до сего дня. Багровая подкладка, кровавый подбой, так точно увиденный Булгаковым. Белая фаза в том смысле, что еще были возможны какие-то приколы в роде авангарда, нэпа, частных издательств, театра Вахтангова. "Принцесса Турандот" - яркий памятник белой фазе. Неслучайно именно в турандотовском стиле сделана "Волшебная лампа Алладина" - памятник следующей белой фазе – хрущевской. Сталин и Брежнев – фазы черные, Горбачев – белая, Ельцин... Опять проблема! Ну бывает же у телевизора (точнее, у старых бывало), что идет сбой и рябь, одновременно пляшут черные и белые полоски. Это не Хрущеву надо было ставить черно-белое надгробие, а Ельцину.

Очень хочется заклеймить пост-ельцинскую Россию как серую, но все-таки – черная, решительно черная с лета 1999 года, когда реально начал править Путин, и, говоря языком Нестора Летописца, даже до сего дня.

Может быть, для анализа удобнее взять масштаб помельче – не всю Россию, а Москву. Смена Лужкова Собяниным - точь-в-точь смена веселого, разбитного шаха черным-пречерным дядей. Конечно, в главном Юрий Михайлович был все равно шах, законченный шах и даже мат. Но ведь какой дивный хрущевский стиль. Вся история Москвы при нем стилистически может быть выражена фразой "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". То есть, конечно, к ельцинско-путинской России в целом формула тоже относится, прописку-регистрацию не Лужков один защищал, но стиль...

Лужковский стиль не гламурный, его стиль – девочка в картонном початке. Початок, конечно, стоил как два кремля, но именно картонности и хотели. Из нашего окна Москва-сити видна – ну точно, кукурузины. Жутковатенький телерепортаж о посещении Лужковым отремонтированной Филатовки: под деревцами сидят на корточках детишки-пятилетки, кто гейшей с зонтиком наряжен, кто грибком...

При Собянине, конечно, это все исчезнет. Жаль? Ни на полкопейки. Стоит напомнить, что все эти черно-белые полосы – на одном кровавом подбое, на одном отрицании свободы, частной собственности, семьи и... Нет, государства не отрицают! Государства будет не меньше, а даже! больше! Государства будет даже больше, чем казнокрадства!!! Этого требует логика – чтобы доение казны было не разовым, а постоянным процессом, государство должно быть максимально большим.

Тут, собственно, за всеми полосками и подбоя обнаруживается база – та налогооблагаемая база, которую почему-то зовут электоральной массой. Уже давно никаких выборов нет (последние сравнительно свободные были... м-м-м... ну, до 1993 года – это понятно, но когда? В 91-м, наверное). Избирать в России – прерогатива власти: избирать и избирательно фальсифицировать избирательный процесс. Белковая масса не электоральна, следовательно, зато налогооблагаема. В средневековой России ее – то есть нас – назвали бы черной.

В Москве XV-XVII столетий были районы белые, а были черные. Черные платили подати, белые не платили. Освободить от налогов так и называлось – "обелить". Если учесть, что чернокожих, в просторечии "эфиопов", тогда считали попросту бесами, то у этого черно-белого деления были любопытные богословские обертоны. Ангелы и полубоги – белые, а дерут с чертей, которые землю пашут, уголь жгут, железо куют... "Что ж вы, черти приуныли?" - извечный окрик белого царя на своих налогообложников и налогообложниц. Веселее надо налоги платить! И черненькие откликаются: "Платить стало лучше, платить стало веселей!"

Жить в полной черной фазе российской (и московской) истории лучше уже потому, что власть окликает холопов казенно и ожидает казенного ответа. Веселье должно быть мрачным, веселость тут неуместна и расценивается как насмешка и бунт. Тем решительнее порядочный человек, уважающий себя, будет веселиться и радоваться – о, конечно, не черноте, которая его накрыла, словно грозовая туча Ершалаим, а тому, что свет во тьме светит. Светит-светит! Только до этого света надо расчиститься, как в детстве расчищали землю, чтобы докопаться до зарытого стеклышка с фольгой. Ну что ж, сами в себе свой свет закопали, сами и расчистим.