С понедельника по четверг каждый день происходило какое-то заседание с молчаливым участием Петра Павленского. В понедельник и вторник заканчивался процесс по акции "Свобода", а вчера был вынесен приговор - ограничение свободы на 16 месяцев и освобождение от наказания за истечением срока давности. В среду начался процесс по "Угрозе". Целый художественный фестиваль.

В прошлый раз я писала, что Павленский устроил в "суде" перформанс, приведя туда секс-работниц. Сам же Петр в письме мне сказал, что это не перформанс. Цитирую:
Прежде всего, это не перформанс. Перформанс - это исполнительское искусство, довольно близко стоящее к театру. Оно имеет анонс, зрителей, начало и финал. Я имею в виду: прогнозируемый финал. Событие же в суде не было прогнозируемо, оно обращалось непосредственно к действительности и для меня определялось некоторым пониманием процесса утверждения границ и форм политического искусства. Если совсем кратко и по сути, то это реализм.
Если я правильно его поняла, свои нестандартные действия в "суде" Павленский перформансом не считает, но считает другой разновидностью политического искусства. Ну не перформанс так не перформанс.

В почти любом политическом процессе есть своя драматургия, даже если там нет никакого авторского вмешательства, а что уж говорить о "судах" над Павленским (хотя кто еще над кем/чем?), где его вмешательство иногда есть. Театр не театр, а россыпь впечатлений зрителям была обеспечена. "Судебно-правоохранительной системе не удалось накормить мною труп повседневности", - подвел итог Петр.

В понедельник допрашивали пятерых украинских художников и культурологов по акции "Свобода", а в среду - шестерых военных, охранявших здание ФСБ. За это время Павленского успели избить, а после - вынести приговор по первому делу и освободить от наказания.

В понедельник мы ждали-таки продолжение стеба - талантливого или неэтичного, а может, и то и другое одновременно. Защита намекала, что приведет бездомных, чтобы они, как прежде проститутки, оценили акцию "Свобода". Но стеб хорош в меру. Вместо этого в Москву приехали киевские друзья Павленского. Формально они допрашивались по характеристике личности, но в основном говорили об акции: защита постоянно в ходе процесса настаивала, что оскорбление чувств, нравственности, осквернение и "опоганивание" - это оценочные понятия, значит, спросить о них можно любого. На самом же деле смысл этого допроса заключался в том, чтобы передать отклик на акцию, посвященную Майдану, отклик украинцев, увидевших жест солидарности с ними, людей, ценящих свободу.

- Акция символически передавала все, что происходило на Майдане. Говорила о том, что российские художники сохраняют человечность... Огонь и дух свободы очищает, а не оскверняет, - говорила Наталья Гуменюк, глава Громадского ТВ.
Марьяна Матвейчук, научный сотрудник Национального центра театрального искусства им. Леся Курбаса, свидетельствовала: Это манифестация Петром своей личной свободы. Это и призыв к другим людям тоже манифестировать свою свободу, если она у них есть... Нравственность - это то, что мне нравится, по нраву. Петр показал, что ему по нраву, поэтому это повлияло на нравственный облик.... Культуры нет без людей. Когда каждый человек говорит, что ему по нраву, создается культура... Нет никакой общественной нравственности, у меня даже статья есть на эту тему. Нравственность индивидуальна.
Ее коллега, Лариса Венедиктова: Акция Павленского - это праздник сжигания безмыслия, праздник свободы... Свобода - возможность сложным образом относиться ко всему. Этой возможности нет во многих постсоветских странах... На тот момент Майдан уже победил, но до победы свободы и сейчас далеко.
Эвелина Мартиросян, блогер: Эта акция - попытка разделить с нами праздник свободы.

Они говорили уже непривычно сложные и вольные вещи, в ответах всех свидетелей не было никакой иронии или агрессии, которая, кажется, неизбежно отрастает от продолжительного рутинного бодания с репрессивной машиной. Дмитрий Динзе намеренно встраивал в свои вопросы конструкции обвинения, а в вежливых ответах свидетелей словно бы слышалось: "Это вы ерунду спрашиваете, нормальные люди таким языком не разговаривают". Но говорили они в основном не о суде, а о свободе (в чем, собственно, и заключалась цель Павленского - заниматься на процессе не бюрократическими ритуалами, а именно Свободой - в кавычках и без). Казалось, это лекция философов - где это видано, чтобы хотелось задавать вопросы свидетелям защиты и вступать с ними в диалог?

На этом фоне уже не могла не смотреться комично и нелепо судья Никитина, приговаривающая Павленского к ограничению свободы... То есть всерьез запретить ему выходить из дома ночами. Человеку, который под подпиской о невыезде шесть раз выезжал за границу и нисколько не скрывал этого - не чтобы сбежать, а просто потому что надо, игнорируя все эти подписки. Потом сама же дала свободу от ограничения свободы.

Допрос сотрудников группы быстрого реагирования, тушивших дверь ФСБ и задерживавших Павленского, конечно, сильно отличался от выступлений участников Майдана. У этих свидетелей слов о свободе, разумеется, не было, в основном - об инструкциях, которые нельзя разглашать... Они относились к той категории счастливых свидетелей, которым не нужно врать: просто изложить, как все было. Но и то пытались изворачиваться.

Дмитрий Динзе, адвокат: А зачем вы журналиста повалили на землю?
Дмитрий Жильцов, сотрудник ВЧ 93970, охранявшей здание на Лубянке: Я повалил на землю?
Д: Да, у нас есть видео.
Ж: Эээ.. они пытались скрыться.
Д: Уйти пытались и вы положили на землю?
Ж: Я не знаю, каким макаром он там споткнулся.
Д: На видео видно, что берете за шею.
Ж: Не смотрел.

Видео опубликовал "Дождь", его можно посмотреть. Журналист Владимир Роменский не только не пытается скрыться, но и добровольно идет следом за коллегой, которую оттесняет другой сотрудник к стене. Налетает Жильцов и валит его на землю.

Анатолий Голумян, которому довелось завалить самого Павленского, хотя бы не отпирался: да, действовал в соответствии с потенциальной опасностью. В принципе вполне понятно стремление повалить и зафиксировать поджигателя и возможных сообщников сразу же после совершения поджога, и вряд ли кто-то считает это настоящим беспределом. Хотя пожестче, конечно, получилось, чем с Гюльчхерой Бобокуловой...

Из ГБРовцев сыпались бессмысленные штампы полицейщины.
Д. Динзе: Павленский мог уйти от вас?
Жильцов: Нет, потому что был задержан.
Д: Вы документы о задержании составили?
Ж: Мы задержали для установления личности.
Д: Я правильно понимаю, что вы задержали Павленского для установления личности, а не потому что поджег дверь?
Ж: Павленский демонстративно не уходил с места преступления.
Д: Тогда зачем вы его оттуда переместили? Если бы вы знали личность Павленского, вы бы не стали его задерживать?
Ж: Я не задерживал Павленского. Я задержал журналистов...

Евгений Хребтов, сотрудник той же ВЧ: ...Сказал прекратить съемку, она не реагировала... Я пытался девушку [журналистку "Комсомольской правды". - прим. "Граней"] остановить и спросить, почему она продолжает снимать, что дверь горит. Она пыталась меня обойти! Девушка кричала: "У вас своя работа, у меня своя", - и пыталась скрыться. Я просто ее задержал, чтобы узнать, что она делает.
Д. Динзе, адвокат: То есть это входит в ваши должностные обязанности - задерживать людей, чтобы узнать, что они делают?

А вот отношения к акции Павленского они не выражали. Тот им уже в приемной на Кузнецком мосту пояснил, что считает ФСБ террористической организацией. "Это его право", "никак не отношусь", "я не согласен". В общем, с драматургической точки зрения вышел бы чудесный образ деперсонализированных милитаристов.
"Праздник сжигания безмыслия"...

Дверь стоит полмиллиона, но тут ничего и не прокомментируешь...

Ну и, конечно, было сказано, что вместилище чекистов - объект культурного наследия, потому что там в годы репрессий содержались выдающиеся деятели науки и культуры (этим обосновывается вменение ст. 243 УК РФ). Это, собственно, было известно давно, но впечатление все равно сильное. В Твиттере нам написали, что, мол, Дахау тогда вообще сакральное место.

Да в том-то и дело, что Дахау - сакральное место. Режим, который его породил, уничтожен, а страна принесла покаяние. А здание на Лубянке почитается в качестве воплощения государственной мощи, перед ним хотят поставить Дзержинского, режим, который его породил, овеян в обществе романтикой. В стиле работы его обитателей мало что не поменялось, разве что под арестом держат в других местах. Собственно, поэтому Павленский его и сжигал: в знак протеста против государственного террора и в знак поддержки фигурантов дела Сенцова и дела АБТО (ряд из этих людей подвергались жестоким пыткам со стороны сотрудников ФСБ).

Но если в здании работают идеологические потомки тех же палачей, а ценность здания определяется тем, что в нем мучили выдающихся людей, то, получается, что репрессии - предмет гордости. Деды сажали! И не кого-нибудь, а известных деятелей.