Минуло девять лет с того страшного дня, когда школа №1 Беслана, захваченная заложниками, подверглась массированному штурму, в результате которого погибли 334 заложника, из них 186 – дети. С тех пор мы живем в стране, где такое стало возможно. В стране, обреченной существовать с грузом этой памяти. С незалеченной раной. С болью, которая не изжита. С трагедией, которая не прекращается – длится. С язвой, которую не исцелить беспамятством – иначе перейдет в хроническую потерю памяти и души.

Для матерей Беслана, для всех, чьи родные и близкие погибли в этот день 9 лет назад, не прекращаются испытания равнодушием общества. Пытки ложью власти. Пытки бездеятельностью следствия и суда: более ста судебных инстанций без ответа они прошли за эти годы в надежде добиться расследования трагедии, добиться правдивого ответа на вопрос – кто же виновен в гибели их детей? И каково же им – девять лет получать от власти какое-то агрессивное молчание вместо ответа, натыкаясь на стену бездушия, подлости и лжи.

Теперь вот Страсбургскому суду предстоит признать приемлемой бесланскую жалобу. Что же ответят российские власти этому суду на такие вопросы, как, например, причины применения огнеметов при штурме школы? Какую ложь будут содержать эти ответы, и какие новые переживания принесут они родным погибших?

Девять лет назад стало возможным то, что одни люди захватили в заложники детей, пришедших 1 сентября в школу, и стали их мучить, лишая в духоте воды. А другие люди на третий день расстреляли этих детей из самых разнообразных видов оружия.

Погибших и раненых в Беслане называют жертвами терроризма. Однако террористами они были взяты в заложники. Убиты же, ранены – теми, кто обязан был их спасти. И до сих пор нет ответа на вопрос – как же могло случиться, что школа, битком набитая детьми, была расстреляна тяжелой артиллерией буквально в прямом эфире? Предшествовала трагедии Беслана трагедия Чечни, где погибло под снарядами российской артиллерии гораздо больше людей и гораздо больше детей – только не в одночасье, как в Беслане, а месяцами изнурительных бомбежек. Страх и равнодушие общества дали возможность власти демонстрировать полное безразличие к человеческой жизни во время этой войны и хладнокровную готовность положить бесконечное число мирных жизней всех возрастов ради достижения каких-либо целей. Не будь этого равнодушия – не было бы войны. Или иным количеством жертв она бы исчислялась.

Но равнодушие населения подарило власти чувство полной безнаказанности. Оттого и возможен стал Беслан.

С самого начала второй чеченской войны здравые люди призывали власти к переговорам с чеченским сопротивлением в лице законно избранного президента Аслана Масхадова. Предупреждали, что отсутствие таких переговоров приведет к маргинализации чеченского сопротивления. Антивоенные митинги в Москве не набирали более полутора тысяч человек, регулярные пикеты против войны в Чечне ограничивались 30-50 участниками. Однако призывы к переговорам исходили из самых разных слоев мыслящего общества. Власть игнорировала их, твердя, как заученное: «Никаких переговоров с бандитами!»

Чем обернулось это «никаких переговоров» – мир увидел в Беслане. Но перед этим пять лет длилась нелепая, изнурительная война, породившая своей жестокостью и бесчеловечностью тех, у кого повернулась рука взять в заложники детей. Общество, не расследовавшее трагедию Беслана, забывающее события тех дней, – это больное общество.

И что удивляться сегодняшним горестям и бедам, какому-то медленному, но тотальному сползанию общества и страны куда-то под откос?

Те, кто отдавал приказы о бомбежках Грозного и чеченских сел, кто принимал решение о штурме школы №1 в Беслане, – они и сегодня у власти.

Для них и сегодня жизнь ребенка – это ничто.