Поневоле задумаешься: а не прав ли отчасти был ушедший Грызлов, утверждая, что Дума не место для дискуссий? Не то что она не должна им быть, но не в состоянии. И в новоизбранной Думе разногласия до корня не доходят. А без этого какая дискуссия? Но заполнившие Думу товарищи по системе опасаются, выясняя корни, их подорвать.

Зюганов предложил сменить первую строку Конституции: "Мы, многонациональный народ Российской Федерации.." на "Мы, русский народ и присоединившиеся к нему..." Путин возразил, что негоже делить народы на первый, второй и третий сорта. В СССР роль русского народа подчеркивали неофициально. Конституции молчали, но пропаганда внушала, что русский народ – первый среди равных.

Путин следует традиции. Зюганов от нее отступил. Прежде коммунисты хоть усердствовали в русификации, но анонимно, их выдавало потворство русскому великодержавному шовинизму. А Зюганов себя выдал. Или коммунисты стали откровенней?

Но полемики не вышло. Оба выражали общие соображения, минуя неувязку текста с этими соображениями. Формулой "многонациональный народ" в единственном числе замазано, что в России живут разные народы, да и лексически она нелепа. По-русски слово "народ" многозначно. Чаще всего оно обозначает "простой народ", противостоящие правящему слою массы рабочих и крестьян. Но обозначает оно и все население страны, всех ее граждан. Есть у него и третье значение - исторически сложившаяся общность, с единым языком, культурой, экономикой, общей территорией и нередко общим происхождением. Толковые словари обычно указывают, что в этом значении слово "народ" - синоним слова "нация". Но и слово "нация", как и слово "народ" имеет другое значение - страна и все ее жители.

Говорить "многонациональный народ" - все равно что говорить "многонародный народ" или "многонациональная нация". Народ (нация) в одном смысле состоит из разных народов (наций) в другом смысле. Что в России живут разные народы, лучше говорить прямо. Но тогда придется сказать, в каких отношениях меж собой разные народы вошли в одно государство. И советская власть это не любила вспоминать, и Конституция обошла, и Путин имеет причины в это не вдаваться.

Не хочет вдаваться и Зюганов - отсюда и "присоединившиеся". А разве Ермак Тимофеевич не покорял Сибирь, разве Ермолов не завоевывал Кавказ? А тогда, какие же присоединившиеся? Не присоединившиеся, а присоединенные! Что тут таить? Хорошо бы написать "Мы, добровольно объединившиеся народы России, русские, татары, чуваши, чеченцы, мордва..." и так далее. Но чтобы не лгать, надо подтвердить добровольность входа свободой добровольного выхода.

После распада СССР Ленина поносили за то, что настаивал на праве выхода для союзных республик. А Ленин ждал, что мировая революция включит в СССР новые республики. И понимал, что Германская и Французская вступят, только имея право выйти из такого союза, если их дела станут без них решать в Москве. А у нас до сих пор все не признают, что распад Советского Союза был не геополитической катастрофой, а катастрофа политики КПСС.

Неправда, что без московской узды Россию развалят. Это узда ведет к развалу. Избавившись от нужды всегда опасаться "центра", народы различат свои интересы, увидят, что равноправный союз с Россией им выгоден. Они и сегодня признают, что русофобия идет от неравноправия. От него страдает и русский народ, с которым центральная власть не рискует иметь дело в целом, лишь с отдельными краями.

Равенство прав и единообразие закона слишком у нас зыбки. На то и завели Конституции личного гаранта, чтобы вертел ее куда хочет. Отвечая коммунисту Бортко на предложение изъять из статьи об ограничении пребывания на президентском посту двумя сроками слово "подряд", Путин заметил, что его это не коснется, поскольку закон обратной силы не имеет. Если даже такой закон примут, его конечно, мало, чтобы лишить Путина поста на текущий срок. Но когда дойдет до следующего, придется вспомнить про его президентства 2000–2004 и 2004–2008 годов. Тем паче что законность третьего срока (2012–2018) не бесспорна. А он и четвертый срок оговаривает, на случай «если захочется». Какие уж тут Конституция, законность и права! Власть ими не связана, и, хоть стимулы к выходу на улицы миллионов, а не двух сотен тысяч еще только проклевываются, власть своим упрямством внушает, что кроме революции нет надежды изменить жизнь.