Верой в обиходе зовут веру в бога, людей делят на верующих и неверующих. А вера в бога – частный случай, одна из вер. Не зная, как оно на деле и что к чему, люди верят – и богам, и наукам, и политикам, и слухам. Вера восполняет недостачу знаний. Поэтому все люди верующие. Но не всему.

Считается, что советская власть верующих преследовала, а неверующим мирволила. А она была не так проста. Верить не только в бога, но и в Би-Би-Си не полагалось, надо было верить, что товарищ Сталин – величайший гений всех времен и народов. Верующих в бога преследовали, особенно сурово - священников. Но неверующих в советскую власть - еще суровей. За неверие пострадало больше людей, чем за веру.

Хоть церкви (мечети, дацаны, синагоги) в большинстве были разорены, обращены где в конюшни, где в склады, а где даже в концертные залы, а чувства верующих оскорбляло уже само официальное мнение, что бога нет, верить не запретили, службы дозволяли, применяли даже формулу «уважайте чувства верующих». Она поясняла, что ругаться над ними можно лишь до известного предела и не всякому частному лицу, а только соответствующим органам, имеющим установку. А неверию в советскую благодать снисхождения не было.

Был порядок. За правду выдавали несусветное вранье, но при этом подчеркивали, что правда – высшая ценность. Главная газета, только и делавшая, что лгавшая, называлась «Правда». В искусстве социалистического реализма, изображающем должное как впрямь существующее, расцвел режиссерский талант Сталина, обошедшего Станиславского, изображавшего все как есть. Попирая социальные ценности и мораль, Сталин и его ученики велели их чтить символически.

Но пришла новая пора. Верят в бога женщины из Pussy Riot или нет, неизвестно; возможно, верят, но вели они себя в храме несообразно с принятыми правилами, и церковь негодует. Их поведение, однако, кощунственно лишь для забывших, что при всей своей строгости православная церковь издавна допускала юродство как протест, выражаемый нелепым поведением аж до хождения нагишом, порой причисляя юродивых к святым. Храм Покрова на Красной площади зовут именем юродивого Василия Блаженного, у его стен погребенного. Терпимость и даже уважение к юродству часто как раз и продлевали жизнь религии, не во всем отождествлявшей себя со светской властью. А нетерпимые светские идеологии казни протестующих оправдывали запросто.

Едва ли русский человек, москвич, да еще православный священник, да еще и патриарх, не знает про Василия Блаженного и других юродивых, бывших на Руси. Знает, конечно, но не хочет, чтобы другие знали. Как не хотели, чтобы показывали выставку Самодурова и Ерофеева, даже устроенную так, что навязать знакомство с картинами было невозможно - человек сам решал, глядеть ли в щелочку. А светский суд по просьбе церкви глядеть запретил. Точно так же не хочет церковь сегодня вспоминать традиции юродства и религиозного протеста, а требует арестовать и надолго посадить. Видимо, православная вера, став постсоветской идеологией, ушла от религии. Едва ли товарищи Чаплин и Гундяев гневались бы так, не задень современные юродивые светскую власть, а попроси матерь божью продлить правление Путина на двенадцать лет. Этого женщины не сделали, и церковь, демонстрируя преданность власти, просит быть с ними построже. Тут и выясняется, что такое вера в нынешнем православии при нынешней власти.

А слова «Иисус Назорейский, царь Иудейский» - насмешку над тем, кто не был царем, но спасал от царства, от великой державы, губившей покоренных, - не смыли. Он учил, что хоть времена отчаянные и спасенья в земной жизни нет, но душу спасти можно. Мысль верная, даже если не верить в житие за гробом. Но патриарх Гундяев не видит, что нарушительницы обряда, понимая, что им это не сойдет, его нарушили, чтобы спасти свои души, и этим ближе к Христу, чем он и другие служители церкви, услужавшей державе и при Грозном, и при Тишайшем, и при Сталине, и ныне. Предписаниями насчет того, как надо молиться, церковь подменила мысли о том, можно ли молиться за царя Ирода, и все содержание веры Иисуса.

Но христианство - религию, а не церковь - потому и ценят и совсем не христиане, и вовсе неверующие, что секулярный мир многое из него перенял и развил в светских формах. Христианство сделало всеобщим само представление о вере, о ее взаимодействии со знанием, о логике не всеведущей мысли и понимании целостности мира, отчасти заданные уже иудаизмом, внутри которого оно родилось. В христианстве Иисуса вера не залог послушания, как говорят у нас ныне, а дорога к личному осознанию ведомого и неведомого. Не все в учении Иисуса живо по сей день, но ход его мысли об индивидуальном спасении каждого не пропал и, пока есть люди, бессмертен.

Православие и другие религии были в СССР гонимы. Это к ним влекло. В православие на исходе советской власти обратилось не меньше людей, чем в протестантское христианство, именуемое в России «сектантством». Но не тайна, что официальное православие служило советскому государству. А ныне открыто выступает как государственная вера, оттого гонимые уже чаще верят другим. Церковь не забыла, как в 1918 году сбивали кресты, но не помнит о связях многих епископов и священников с КГБ. В своей гордыне она ни в чем не кается и выдает себя за безгрешную жертву. А на иноверцев и неверующих глядит так же, как наша светская власть на оппозицию.

Прежде люди верили в бога и в лозунги, когда ощущали в них правду, полоску света. Ныне эпоха десемантизации - содержание не ценят и все меньше сознают. Служат не верой и правдой, но лишь верой, а чаще ни той, ни другой. Вера занимает пустеющее место знания, а правда и есть знание, часто невыгодное власти. Тем и бесит неверующий, что не верит лжи. И ему случается ошибиться, но стоит уважать его чувства, чтобы не остаться обманутыми. Вера, не внемля другим, становится слепой.

Христианство и тут пример: веря в бессмертие души и жизнь вечную, оно чтит Писание, говорящее: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?», а то: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния». Более несовместимые с учением Иисуса, чем тексты Нади Толокно и других, эти оставлены в сознании верующих, чтобы оно было свободным, и во Христе спасались не принудительно, а свободно. От Гундяева и Чаплина понимания, почему Священное писание внутренне противоречиво, не дождаться. Да и читали ли они его? Если бы читали, не просили бы семь лет заключения за инакомыслие.