Теперь принято вспоминать манифестации 4 февраля 90-го: "20 лет, символично, повторим великое шествие и т.п."
Меж тем я хорошо помню, каким количеством запугиваний, манипуляций и провокаций со стороны Кремля сопровождались те грандиозные митинги. Причем противодействие усиливалось с нарастанием протестного движения. Если 4 февраля все прошло спокойно и по обоюдному согласию, то следующее шествие 25 февраля уже было запрещено, многие улицы перегорожены милицией и грузовиками с песком, а пресса распространяла заявления о готовящихся провокациях и письма тогдашних "охранителей", обличающих оппозицию. И все же народ вышел на Садовое, митинг состоялся.

Сегодня странно слышать слово "запрещено" в отношении той стихии, которая, казалось бы, могла снести что угодно и не нуждалась в подчинении кому-либо. Тем не менее митинги согласовывались. Еще не было нынешних законов, но официальные и не очень разрешения и договоренности существовали, переговоры велись, а в оргкомитетах происходило очень знакомое и сегодня:

"Другой Лев - Шемаев, доверенное лицо Ельцина с 1989-го, - снял ботинки, влез на стол, и стал во весь свой нетихий голос нести Льва Пономарева по всем имеющимся кочкам.
Лев Александрович вспоминает, как Лев Сергеевич орал, что-де с этими провокаторами (непечатное слово), которые ходят на Старую площадь "советоваться", или еще куда похуже (непечатное слово), на одном правовом поле находиться невозможно, и что, короче, надо прорываться в центр: нас-де много, мы-де прорвемся...
Шутки шутками, но решение: согласиться, не прорываться на Манежную, а проводить шествие и митинг на Садовом кольце - было принято большинством в три голоса." (Александр Черкасов,"Камень на распутье")

Но еще более драматичным помнится мне  28 марта 91-го. В день открытия съезда нардепов РСФСР было запланировано шествие. И вот накануне (26-го) Горбачев (вернее - Совмин) издал Постановление "О временном приостановлении в г. Москве проведения митингов, уличных шествий и демонстраций". В Москву впервые после войны (если не считать парадов) были введены настоящие войска.



Я помню этот тихий ползучий ужас, сочащийся из глаз людей при виде бронетехники (правда, я не помню, чтобы видел ее в самом центре города) и бесконечной серой массы солдатских шинелей, заполнявшей, казалось, все улицы, переулки и дворы. В другой раз - ладно бы, пусть себе стоят. Но драма была в том, что масса людей чувствовала: не выходить нельзя, а выходить - смертельно опасно. Я не видел у стоящих в центре солдат оружия, но носились слухи, что оно - в крытых грузовиках, наполнявших переулки.

И все же люди вышли. Причем, по многим отзывам, вышло столько, сколько не выходило в более спокойной обстановке. Многие магистральные улицы, ведущие в центр, были перекрыты армией и милицией. Единого плана и организации не было. Поэтому люди собирались в разных местах. И в каждом месте я видел людское море. На Садовом, на Тверской, на Калининском (Новом Арбате). И в сравнении с этим морем сразу съежились в размере солдатские шеренги. Но все же их было очень много. Разделенные солдатами и тяжелыми грузовиками толпы демонстрантов колыхались по всему городу, иногда подкатываясь к кордонам, закрывавшим путь на Кремль. Тогда между сторонами вставали депутаты или другие авторитетные люди, чтобы не допустить столкновений. Тот день закончился бескровно. Российский съезд отменил действие горбачевского указа на территории Москвы.



Я не помню точно, когда это было: в тот день или 25 февраля 90-го. Но я часто вспоминаю эту картинку: цепи серых шинелей, перегораживающих Садовое, а напротив - толпа людей, конца которой не видно. И на небольшом пустом пространстве между ними - крупное милицейское начальство (кажется, даже генерал) и организаторы митинга. И Юрий Афанасьев говорит: "Вы видите, сколько людей. Они могу пройти куда угодно, если захотят. Но вы понимаете, чем это может кончиться, если вы примените силу. Вы такой же гражданин страны, как и они, подумайте о своей ответственности".

Власть отреагировала на митинги 28 марта привычно. «Наиболее сложная обстановка, по мнению Пуго (министр внутренних дел СССР ), была на Тверской улице, в районе Пушкинской площади, ЦУМа, Дома Союзов. Неблагополучная молодежь из Зеленограда и Тушина, многие из которых "находились в состоянии алкогольного или наркотического опьянения", вела себя агрессивно и даже пыталась раскачивать автомобили» ("МК", 30.03.91). Центральное телевидение в передаче «Добрый вечер, Москва!» показало даже сенсационный репортаж о шести пулеметах, обнаруженных в Зеленограде (известном тогда мощной поддержкой Ельцина). Но это выглядело уже совсем анекдотично. До августа 91-го оставалось несколько месяцев...

P.S. Я не могу так запросто сказать: "тогда - и 25 февраля, и особенно 28 марта - люди отступились от своего намерения пройти намеченным маршрутом со всеми вытекающими". Я видел, какие нравственные усилия потребовались для того, чтобы хотя бы выйти на улицы, где ждала неизвестность. Масса людей сделала достойный выбор. И все же не могу не процитировать того же Черкасова:

Вот тут-то все бы и могло пойти иначе.
"Марш несогласных" от Садового к Кремлю разогнали бы, нет вопросов.
И дальше все было бы куда жестче - не только с митингами.
И борьба за демократию была бы труднее.
И сама демократия была бы тогда иной, более высокой пробы - если бы вообще была!
И не кинулись бы в лагерь демократов те, для которых, по выражению гафтовского персонажа из "Гаража", "вовремя предать - это не предать, это значит предвидеть!"
И победа - если бы таковая случилась! - была бы более заслуженна.
И не отдали бы ее так легко - аппаратчикам, силовиками и "людям в штатском".