Я попал в Чернобыль ровно год назад. Вместе с известным украинским режиссером-документалистом Сергеем Буковским мы поехали, как у нас в кино говорят, «осматривать натуру» для съемок фильма нового проекта к 20-летию распада СССР для телеканала ARTE.

В Зоне теперь построили гостиницу барачного типа для иностранцев. Налаживают турбизнес. Говорят, один день прогулки будет стоить около 200 долларов.

Мы побывали не только в Припяти, куда, собственно, и будут возить интуристов. Объехали довольно внушительный диаметр вокруг – сначала почти до самой границы с Белоруссией, потом километров 60 на юг, потом на северо-запад.

Не буду останавливаться на личных впечатлениях – их много, и обо всех не расскажешь. Скажу только о главном. Об ощущении невероятного путешествия на машине времени, которым, собственно, и является поездка в Зону.

Остановившееся, законсервированное время излета советской эпохи – вот что такое Чернобыль сегодня. Его приметы повсюду – на стендах о соцсоревновании, на лозунгах и панно Дворца культуры, в разрушенных школах, в газетах на полах зарастающих исполинскими травами изб с провалившимися крышами.

Вспоминается Макондо Габриэля Маркеса – самый точный образ выморочной литературной реальности, ставшей абсолютно зримой материальной явью.

Полесские джунгли неумолимо поглощают последние на планете останки советской цивилизации. То, что не под силу флоре, по зубам фауне – повсюду следы кабаньего, лосиного, волчьего присутствия. Зайцев и лис мы видели прямо среди бела дня, и неоднократно. По словам сопровождавшего нас биолога, развелось очень много мышевидных грызунов. Однако никаких особых «мутаций», о которых писали в конце 80-х, сейчас вроде бы не наблюдают.

В Зоне по-прежнему живут люди, и не самоселы, а вернувшиеся в свои хаты старики. Они официально не существуют, по бумагам не проходят, в выборах не участвуют. Но власть милостива - закрывая глаза на их «официальное» несуществование, она все же раз в неделю подвозит им фургончик-автолавку, а раз в месяц – почтальона с пенсиями. В некоторых селах поставили рации, у многих есть подаренные детьми «мобилки».

Периодически в Зоне отлавливают людей, скрывающихся от правосудия, и армейских дезертиров. Рекорд поставил один сбежавший из армии хлопец, поселившейся в брошенной хате и промышлявший рыбалкой и охотой почти полгода. Его быт был полностью налажен: в деревнях по-прежнему можно найти все необходимое – от швейной иголки до трактора.

Раз в год, обычно на Пасху, сюда разрешают приезжать на кладбище родственникам похороненных здесь людей. Вот и в этом году разрешили. Люди приезжают на автобусе, а дальше разъезжаются по своим селам. В первые после аварии годы многие поджигали свои хаты, из-за чего возник страшный пожар 92-го года когда, говорят, горело ползоны.

Отчего жгли – со зла? От отчаяния? Думаю, что скорее всего это была реакция на невыносимый для разума абсурд здешней реальности. Потому что здесь, в Зоне, наглядно и зримо явлена метафора не производственной катастрофы атомного энергоблока, а тотального полураспада всего строя жизни трех-четырех поколений новой исторической общности – советского народа. Да и вообще тотального крушения всей химеры советской реальности. Которая была не чем иным, как попыткой восстания злых сил против самих основ Жизни. Против естественных форм бытия. Против основ мироздания.

Думаю, что возврат к «советскому», столь усиленно культивируемый с приходом к власти людей, про которых одна еврейская бабушка сказала мне очень точно «да они все давно умерли, но их забыли похоронить», - так вот, это возвращение власти Не-бытия, не-Жизни, а точнее, Антижизни в Бытие и в Жизнь. Танатоса в Эрос. Сила, которую называют Природа, Жизнь, Бытие, Бог, никогда не прощает этого.

Стоит прокатиться на этой доступной всем машине времени, чтобы очень отчетливо, всей кожей это почувствовать. И понять потом, что никакие точки еще не поставлены. В этом, по-моему, и заключается главный урок Чернобыля.