12 декабря 2010 года

В этом собрании вряд ли есть надобность тратить много времени на подробные доказательства совершенно нестерпимого положения основополагающих конституционных принципов в нашей стране. Эти принципы, торжественно провозглашенные 17 лет назад, довольно скоро приобрели роль узловых точек весьма пышной имитации демократии. Я просто назову главные из этих точек.

Мы вновь не имеем выборов – свободного волеизъявления граждан, временно делегирующих государственную власть представителям народа, избранным в условиях открытой, прозрачной, равноправной, подробно и добросовестно освещаемой в СМИ политической конкуренции.

У нас нет независимого правосудия. Оно рождалось в муках в начале 90-х после парламентской Концепции судебной реформы, но эта трудная эволюция была пресечена и отброшена назад, в советскую судебную традицию, серией беспрецедентных политических заказов суду. Их невозможно перечислить и даже сосчитать. Дела Дмитриевского, Самодурова и Василовской, Самодурова и Ерофеева, букет чеченских военных дел, дела молодых нацболов, два судебных дела О.П. Орлова, Никитин, Пасько, кошмарные дела «ученых-шпионов», наконец, разумеется, дела ЮКОСа – это лишь самые известные. Но наши коллеги, сосредоточенные на проблеме политзаключенных, свидетельствуют – по стране таких дел за последние годы никак не менее 200. Это и значит, однако, что у нас господствует «служивое право», полностью и безраздельно подчиненное «политике», если так можно назвать руководящие принципы власти. Суд, однако же, бывает только независимый – всегда и в любом деле – или уж вовсе никакой. Если же в стране нет суда, в ней не может быть даже и намека на демократию, ибо место правосудия может занять только властный произвол, расправа с неугодными. Тогда и другие демократические институции превращаются в фикцию. Когда суд не может указать власти ее границы, границы эти исчезают – на власть уже нет управы. Интересно, что во всех, с очень малым исключением, постсоветских странах одни и те же проблемы с правосудием и это очень легко понять – у стран СНГ общая история и общая преемственность советских порядков, жизненных реалий, советских правоотношений. Откуда же у новой власти, происходящей все из тех же партийных функционеров, взялось бы желание добровольно слушаться решений своих бывших судейских подручных? И у этих, последних, откуда бы нашлась смелость жестко потребовать соблюдения закона от своих недавних начальников (и покровителей, между прочим)?

В стране господствует необъявленная (более того, торжественно упраздненная, запрещенная Конституцией и законом) цензура, гораздо более эффективная, нежели в советские времена. Существование двух-трех относительно свободных радиоканалов и очень немногих периодических изданий, позволяющих себе некоторую независимость, как раз и делает такую цензуру более совершенной, чем в СССР. Критические СМИ легко и убедительно используются пропагандой, как маскировка скрытой цензуры. Между тем, они тонут в море лживой апологетики власти, распространяемой, прежде всего, центральным телевидением, которое фактически полностью контролируется государством. Вряд ли есть основания сомневаться в пропагандистской мощности телевидения, а вот противостоящая ему даже самая критическая журналистика, увы, все же подвержена самоцензуре. Причина этого отнюдь не только инерция страха, тянущаяся из прошлого; и не только новый страх, нередко набухший кровью; и не только давление власти, прямое или косвенное. В значительной мере такое самоограничение – поиск равновесия, позволяющего сохраниться, мягкого баланса, дающего возможность сообщить публике хоть что-то достоверное. Этот старый, советский еще прием, нет слов, гораздо более действен теперь, нежели в эпоху своего рождения. Да и кто бросит камень за эти тактические хитрости, за эту затушеванную искренность? Но, в общем, сложившееся в СМИ позорное равновесие более чем устраивает и власть, и всю околовластную, с позволения сказать, элиту. Это обстоятельство серьезное свидетельство того, что режиму удалось-таки достаточно надежно блокировать свободу слова – значит, и убеждений.

Сказанным отнюдь не ограничивается список прав и свобод, существующих у нас исключительно на бумаге и в лживой политической риторике. В него, увы, входят все основные нормы, демократические процедуры и институции, упомянутые в Конституции РФ.

В России похоронен принцип разделения властей, стремящийся обеспечить «сдержки и противовесы» – равновесие различных, но одинаково важных и равноправных политических и социальных целей.

Вопреки собственной Конституции, Россия вовсе не федерация, предназначенная обеспечить наиболее конкретные формы народовластия в огромной стране, где уживаются сильно различающиеся условия жизни и обычаи. Где это видана федерация, в которой губернаторы назначаются центральной властью? Нынешняя Россия – жестко централизованная унитарная страна. Врать прямо в Конституции – хамская самоуверенность распоясавшихся гаеров.

Беззастенчиво попирается фундаментальное право мирных собраний и демонстраций.

Высшая иерархия Русской православной церкви вкупе с парламентом (!!) все более открыто начинает проводить политическую линию, несовместную ни с Конституцией светского государства, ни с христианскими канонами.

Власть откровенно попустительствует грубейшему нарушению конституционных прав и свобод органами внутренних дел и пенитенциарной системой.

Обостряются и не находят разрешения экологические, культурные, социальные проблемы очень тесно, подчас просто напрямую, связанные с конституционными гарантиями.

Эти вопиющие пробелы права, и не только они, требуют непредвзятого рассмотрения и устранения. Представляется, однако, что они суть производные от состояния выделенных уже трех фундаментальных оснований демократического конституционного права: выборов, суда, свободы слова. Именно эта неразрывная триада создает необходимые условия для разрешения остальных проблем – либо уж для узурпации власти, когда эти три столпа демократии отброшены и незатейливо имитируются, как у нас.

Вот это и есть самый важный аспект нынешней внутренней российской ситуации. Попробуем рассмотреть ее чуть подробнее.

От торговой марки «коммунизм» пришлось отказаться под мощным давлением обстоятельств, как внешних, так и внутренних, а тогда стало жизненно необходимо слыть «демократами» из соображений самых практических – престижа, международного статуса, значит, какого-никакого партнерства с недавними идейными врагами. Не изобретать же собственный вариант чучхе, чтобы уйти в полную изоляцию, это ведь был бы уже не кризис, а настоящий крах.

Я верю, впрочем, что «архитекторы перестройки» во главе с М.С. Горбачевым и Б.Н. Ельцин склонялись (может быть, очень робко) к тому, чтобы стать демократами, вырвавшись из родной стаи, с трудом преодолев советскую преемственность – в том числе, и в самих себе, в своем мышлении, партийном опыте, личной шкале ценностей, психологии, привычках. Пришедшие из КГБ им на смену циничные прагматики, до мозга костей реальные политики с некоторым опытом специфических скользких (если даже и не мокрых) операций, с врожденным подозрением относительно разных общих теоретических соображений отнюдь не чурались советской преемственности. Вот уж этой команде никак не надобилось стать, а остро необходимо было только слыть демократами, благо их непритязательным и ленивым западным партнерам казалось вполне возможным подыграть им в этой мистификации. И советская преемственность, где следует подновленная, нужна им, как воздух – и гимн, и мифы, и персоны.

В чем, собственно, состояли кардинально важные советские политические реалии? Власть, периодически переназначающая самое себя, и общество, ясно и безропотно осознающее это; послушный суд – государственный карательный орган, номенклатура невысокого партийного уровня; раболепная пресса, по команде восторженная, по команде злобная.

Эти черты жизни, не успевшие еще забыться, нам вернули сполна. Впрочем, иные результаты контрреформы были рационально скромны, мягки – зачем возрождать безвкусное неистовство печати, восстанавливать прямые политические статьи УК и политзоны? Найдите бесстыдных и ушлых исполнителей, заплатите и откройте им дорогу – все, кто надо сядут, в назидание другим, кого вредно слушать – не станут слышны. А ведь этих исполнителей только кликни! Полная прежняя чиновная номенклатура высших совслужащих. Команде пришлось-таки преодолеть технические трудности: вот, например, выборы, которые нельзя же снова сделать безальтернативными. Ничего, обошлись! Тихими техническими средствами, с наглым бандитским изяществом, на наших с вами глазах, при нашем равнодушном или беспомощном попустительстве.

Увы, даже здесь время не дает мне привести яркие примеры и веские доводы, но об этом собравшиеся много читали, может и сами писали и уж точно сами видели. Могу сослаться и на пару своих публикаций – конечно, в Интернете. Будем считать, что все мы хорошо осведомлены, все понимаем, что в стране нет того, что можно было бы хоть с натяжкой назвать выборами.

Но это значит, что власть нелегитимна. И это не следствие непредвиденных ошибок в электоральных нормах. Не будем наивны – она нелегитимна потому, что хочет быть нелегитимной, ибо иметь выборы в кармане, значит распоряжаться властью по своему усмотрению. По мере надобности осуществлять диктатуру, не называясь диктатором.

Итак, рассчитанная имитация выборов. Все, кто внимательно следил за эволюцией избирательного законодательства, наблюдали, как постепенно уменьшались возможности избирателя и возрастали возможности манипулятора. Запрещение предвыборных блоков, рост порога прохождения в думу, напротив, отмена минимальной явки избирателей, упразднение голосования «против всех», всё нарастающие трудности для наблюдателей... До самого недавнего времени официоз без всякого стеснения употреблял понятие «административный ресурс». Этот самый «ресурс», случайно, не синоним давления или коррекции результатов? Еще новация в нашем новоязе, примерно с конца 99-го – «преемник». Это, собственно, кто такой? Можно перебирать варианты, но это точно не один из кандидатов в президенты, чем-то он от остальных отличается. Да и кто эти остальные? Спросите-ка у победителя, кого из конкурентов ему труднее всего было одолеть? Иные из них так попросту и говорили – дескать, ввязался в драку, чтобы помочь лидеру – вот вам и конкуренция. За кого же они избирателей держат?

Вот другие политические понятия, заимствованные в порядке преемственности из того же, впрочем, мягко неодобряемого прошлого; это уж не про выборы. Непрерывная властная вертикаль сверху донизу. Позвольте, а при чем здесь демократия? И федерализм? А заодно и местное самоуправление? А демократия вот при чем: она у нас, оказывается управляемая; ну, а может суверенная. Есть в Кремле один крупный теоретик, так он еще не решил. Помнится, прежде она была социалистическая и подлинная.

Нет, коллеги, это все не оговорки. Это государственная программа, опять обращающая нас, граждан, в винтики. А у них в руках все явственнее видны отвертки. Жить в такой стране стало противно и опасно, но уезжать еще противнее – это наша страна. Мы, небольшая группа правозащитников, инициировали это собрание, чтобы изложить нашу позицию и просить поддержать ее. Я излагаю эту позицию, как я ее понимаю, мои коллеги, может быть, поправят меня.

Мы не станем мириться с упомянутым политическим курсом и выступаем с жесткими политическими требованиями, от которых не отступим. Каковы бы ни были несовершенства нашей бездействующей Конституции, мы вполне серьезно относимся к ее нормам и, в соответствии с ними, будем добиваться коренных политических преобразований. В первую очередь, речь идет об основной, нераздельной демократической триаде: честные, прозрачные выборы, независимый суд, свобода слова. Мы стремимся развивать в обществе сознание «хозяина в доме», задорого нанимающего временных квалифицированных управляющих и строго контролирующего их. Мы будем стараться получить поддержку этой позиции людьми с хорошей репутацией из разных кругов общества. Коренная политическая реформа должна стать осознанной целью гражданского общества. Думаю, некому добиваться этого кроме нас.

Мы должны понимать, что нас ждет не легкий успех, но долгий, тяжелый, неблагодарный труд. Скорее всего, позицию нашу почти не заметят. Какое-нибудь интернет-издание наградит ее усмешкой, надеюсь, беззлобной. Власть, с высокой вероятностью, проигнорирует и будет очень долго не замечать какие-то там декларации. Существенно, однако, что позиция будет некоторым событием в самом нашем правозащитном сообществе. Собственно, в первую очередь это-то и важно, это оказалось бы шагом к преодолению недоразумения, будто гражданская активность правозащитников не должна включать политических требований.

Представляется очень вероятным, что предлагаемая позиция встретит в правозащитной среде серьезные (и обоснованные!) сомнения относительно того, что политические требования могут помешать конкретной защите конкретных судеб. При том, что дискуссия могла бы быть содержательной, здесь, в конце концов, работает право свободного выбора. Взаимные претензии несправедливы. Они неуместны, прежде всего, по этой причине. Никто из нас не обязан делать то, на что он не решился, но и никто не может навязать общее решение тем, кто имеет собственную позицию.

Мне кажется, сторонникам конституционной инициативы вовсе не обязательно добиваться большинства в этом собрании. Конечно, это было бы приятно нам, однако, главное сделано – позиция заявлена и обоснована, ее сторонники, сколько бы их ни было, могут ее развивать.

Еще несколько соображений. Мне хотелось бы ясно сказать о нашей ответственности за упущенное страной время, за наивные надежды на опытных «профессиональных управленцев», которым незрелое, едва зарождавшееся российское общество отдало страну в бесконтрольное управление. Мы виноваты в том, что ушлая советская номенклатура, опекаемая ставленниками КГБ, руководит нашим домом, в котором хозяин народ.

Но мы с сожалением и стыдом оцениваем теперь сложившуюся при нашем попустительстве и едва ли не участии политическую систему.

Непримиримая оппозиция, однако, отнюдь не исключает переговоров с действующей властью. Напротив, мы намерены требовать таких переговоров, мы готовы искать компромиссные переходные решения, ни на шаг не отступая, при этом, от своих нескрываемых, ясно выраженных, конечных целей. Нас вдохновляет и служит нам примером опыт великих бескровных восточно-европейских революций 80-х - 90-х годов прошлого столетия. При всех различиях позиций Андрея Дмитриевича и Александра Исаевича оба они обращались к власти не только для того, чтобы огласить свою точку зрения где-то в зарубежных изданиях. Если бы власть соблаговолила ответить, этот разговор состоялся бы. И наша позиция такова. Разумеется, власть, мошеннически имитирующая выборы, нелегитимна. Но разве советская власть была более легитимна? И разве мы не были тогда открыты для диалога? Разве не были тогда готовы к взаимодействию с властью, каждый по-своему, А.Д. Сахаров и А.И. Солженицын, и не предлагали такое взаимодействие, не отступая при этом от принципиальных позиций? Наконец, что - польская коммунистическая власть в конце 80-х была легитимна?

Конечно, мне бы очень хотелось получить поддержку многих узнаваемых людей из кругов творческой интеллигенции. Конечно, мне бы очень хотелось получить поддержку вызревающих независимых профсоюзов. Конечно, было бы хорошо осуществить мечту Андрея Дмитриевича Сахарова о политической забастовке. Все это не слишком вероятно. Но если мы откажемся совершать попытки, так уж этого не будет точно никогда.

О международных делах. Стыдно и опасно постоянно находится рядом с «клубом изгоев», защищая то Милошевича, то Саддама Хусейна. Пора потребовать, чтобы наша страна принадлежала к пулу респектабельных государств.

Очень важная для правозащитного сообщества и гражданского общества России проблема - наши отношения с демократическими политическими партиями и наши требования к ним. Похоже, что этот сложный вопрос потребует дополнительных обсуждений и консультаций. Ясно лишь, что не скрывая своих расхождений партии должны найти форму тесного взаимодействия ради преодоления тяжелого политического кризиса, ради создания цивилизованных демократических условий, равно необходимых всем. Быть может, неизбежная и нормальная конкурентная борьба в нынешних условиях должна уступить место выступлениям единым фронтом.