Михаил Угаров отверг вмешательство посторонних структур в вопросы искусства и культуры: «Общество должно резко пресечь эти административные радения, сказав организаторам – знайте свое место!» Вписать бы этот возглас в Уголовный кодекс и карать нарушителей, пусть не лишением свободы, но отстраняя от государственных должностей, причастных к художественной сфере. Искусству это необходимо. Но, к сожалению, недостаточно.

Угаров говорит, что «главная задача современной культуры – это работа... с сегодняшним миром». Но нет у искусства других задач, кроме как разбираться с нынешним миром. Искусство, если это искусство, не бывает не современным. Случались гении, выходившие за грань своих дней – Софокл, или Тициан, или Лев Толстой. Но и они жили своим сегодняшним днем, пусть взвешивая его на весах вечности, и не бывает иначе, быть не может. Особенно на театре, где, хоть ставь старинную пьесу, хоть действуй старыми режиссерскими ходами, актеры все равно нынешние, и время в них нынешнее и никакое другое. Оно и выплескивается, как выплеснулась перед войной в ролях Остужева - Отелло и Уриэль Акоста (мне посчастливилось видеть) - не Венеция Возрождения и не Голландия барокко, а текущая советская действительность.

Актер Остужев жил советской жизнью. Не плакатной, а реальной. То, что он в этом бытии ощущал, едва ли обсуждая в быту, он воплощал не натуральными картинами, не аллюзиями, не символами, но отпуская себя на сцене, и мы видели трагедии инородца Отелло и инакомыслящего Уриэля, в обиходе невидимые. На это нужен, конечно, талант. То есть чуткость к миру, в котором живешь, заполняющая тебя содержанием, независимо от пьесы и постановки, и чувство формы, в которой это содержание проступает на сцене.

Современная жизнь не хочет содержания не только в искусстве. Свершилась всеобщая десемантизация, утрачен интерес к содержанию и смыслу происходящего, зато растет к интригам, пакостям и выгодам. А чем люди живы - не говорят или не знают. Разговор об этом сочтен пустым. То же и с формой. Все ей дозволено. Пока не кажется, что там содержание. Тогда чиновник сетует на форму и ее запрещает, не узнав, что говорит актер или автор. Подчас ничего, но чиновник боится незнакомой формы.

Конечно, «классика не решает проблем сегодняшнего человека». Коллега Михаила Угарова Константин Треплев уже сказал: «Нужны новые формы», и придумывал их, но не вышло, девушка ушла, и собственная жизнь стала ненужной. Между тем создатель Треплева, Чехов, новые формы создал, может быть, потому, что их сделало современными его содержание. А общество канонизировало гениальные «Три сестры» и «Вишневый сад» как психологические драмы, хотя у автора это комедии. Но так их не ставят, чтобы не нарушить канон. Верно, ни Чехов, ни Толстой текущей литературы не заменят, но их пример говорит, что искусство бывает современным, лишь будучи подлинным. Только тогда.

Спорят, какая балерина стала на пальцы первой. Многие танцевали «на высоких полупальцах», и кто заострил прием, упущено. Считают, что Мария Тальони, танцевавшая так в отцовском балете «Сильфида», начавшем балетный романтизм. Пальцевую технику, не натуралистическую и не традиционную, ввела в искусство содержательность романтизма. В «Спящей красавице» Петипа на пальцах танцуют не только нереиды, грезящиеся принцу, но и уже в первом акте принцесса Аврора, выступающая как романтическое существо среди земного мира. Двадцатый век часто иначе пользовался этой техникой, но в «Сильфиде», в «Жизели» и в «Лебедином» благодаря ей жив романтизм.

Угаров призывает: «оставьте историю покойникам». Иисус из Назарета, к которому эта мысль восходит, сказал точней: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов». История – не мертвец, она – живой процесс, к счастью, еще длящийся, но непонятный, если не видеть, откуда концы, чего мы знать не хотим. Угаров не заметил, что не он один отдает историю покойникам, но с не меньшим пылом начальство, чье право вмешиваться в искусство он отвергает. Оно прячет архивы, замалчивает пережитое миллионами, а если что признает, то лишь под давлением и сквозь зубы. Неужто Угарову это по душе?

Надо жить сегодняшним днем. Пока живы, он наш. Но непогребенные мертвецы то и дело воскресают. Иисус прав, пусть мертвые хоронят мертвецов. Но как с воскресающими? Искусство, не желающее их знать, скудеет. Сказано: «Там все в крови, здесь крови нет». Когда содержание не подсказало форму, Костя Треплев ее придумал. Но невмешательство начальства его не спасло.

Угаров прав, указав начальству место. Но мало снять запрет, чтобы современное искусство пришло - как танец на пальцах.