Дилемма последних пяти веков русской государственности: универсальная мессианская империя или национальное русское государство - равный партнер с другими бывшими частями Российской империи и младший партнер (ученик) европейской цивилизационной доминанты — германо-романского мира. Это две устойчивые модели: империя и особый путь; национальное государство и интеграция в Европу.

Рекомбинация этих элементов дает, как показала история, неустойчивые сочетания: ускоренная европеизация империи при последних Романовых и европеизация СССР при Горбачеве привели их "лоскутные" державы к распаду. По очень простой причине: каждый народ (каждая национальная элита) империи счел, что самостоятельно он сможет куда лучше европеизироваться. Национальное государство, которое избрало "особый путь" и отказалось от причастности к цивилизационным полям следующего порядка, быстро превращается в исторический заповедник.

Ельцин попробовал создать под видом СНГ и РФ либерально-имперскую "матрешку". Выяснилось, что "российско-демократическая" модель не обладает никакой привлекательностью ни как культурный, ни как социальный, ни как политико-идеологический образец. Эта "матрешка" держалась только на основе экономических преференций (для СНГ - по ценам на углеводороды; для республик России — по оставляемым на местах налогам и доходам), показательных расправ с сепаратистами (чеченцами) и полного развязывания рук республиканских этнократий.

Путинская "суверен-демократия" стала попыткой воссоздать модель "особого пути" — патернализм и националистически-клерикальная альтернатива европейской демократии. Обещанием политической стабильности, милитаристско-авторитарной эстетики и грезами о каплях от потоков газоеврового изобилия путинизм привлек сердца внероссийского электората, но жесткий экономический эгоизм и кичливая имперская риторика оттолкнули от России большинство ее соседей.

Обещанием "модернизации" Кремль второй раз за последние четверть века приступил к разрушению концепции "особого пути".

Пропадает и старательно насаждаемый страх перед демократией как разгулом вседозволенности. С социальным патернализмом будет покончено немедленно после следующих президентских выборов. Для национальной консолидации остается только национализм. Однако в современной России основой идентичности подавляющего большинства населения является этноконфессиональная идентичность.

В этих условиях национальный вопрос (в котором, как уже было отмечено, спрятаны два — место России в мировой цивилизации и отношения между этносами внутри Российской Федерации) становится главнейшим.

Именно поэтому основные политические силы от него либо уходят, либо отделываются невнятными лозунгами. Так ведут себя и правые, и левые, и умеренные. Все понимают его сугубую важность при воссоздании разваливающейся государственности и не желают вынести на общую дискуссию, понимая его взрывчатый характер. Национал-демократы лимоновцы отделались невнятными тезисами о том, что дадут мусульманам свои анклавы с правом на шариат (что уже означает распад РФ как правового целого), но забыли про угро-финнов и буддистов.

В принципе этому есть объяснение — определенность может оттолкнуть электорат. А электорат мучается раздвоением: с одной стороны, хочется сохранить многонациональную державу или даже вернуть, пусть и частично, СССР; с другой стороны, хочется, чтобы твой народ был самым крутым (по всей стране или в "титульной" республике) — без особых представлений о том, как убедить остальных с этим смириться. Это как ксенофобия мегаполисов: выходцы из мелкобуржуазной среды (вежливо называемой средний класс) вовсе не претендуют на места дворников или рыночных разнорабочих, но их раздражает обилие смуглых, непонятно говорящих, жарящих шашлыки на балконах... Они хотят великую державу... и таможенную заставу на МКАД. Они хотят иметь в составе своей страны Белоруссию и Украину — и продавать им нефть и газ даже дороже, чем любимым немцам (см. данные опросов "Левада-центра"). Да, это социальная шизофрения. Но какой вменяемый политик скажет избирателям про их шизофрению?

Последовательность могут позволить себе только политические аутсайдеры.

Из оппозиции лишь крайне правые готовы досказать до конца про желаемое национально-государственное устройство.

Таковых два, и оба основаны на национальной гомогенности: либо принудительной — унитарное государство с этническими бантустанами (преимущественно для мусульман), либо добровольной — исключение из будущего Русского государства нерусских территорий (с обязательной русификацией желающих остаться). Правым националистам просто. Они понимают, что к власти их приведет только национальная катастрофа — распад Российской Федерации или хаос после падения режима фашистского типа, который и так будет вовсю эксплуатировать национальную тему. Им достанет только высадить на эту тщательно возделанную национализмом почву свои лозунги прямого народовластия и социальной справедливости.

Сложнее левым националистам — они почитают только сталинский вариант решения национального вопроса, но по нынешним временам они ничего из него повторить кроме, скажем, "дела врачей-олигархов" не смогут.

Левые интернационалисты и либеральные интернационалисты — политически исчезающе малая величина. И чем больше они будут проявлять принципиальность, тем меньше у них электоральных шансов. В этой принципиальности разгадка недавнего кризиса в "Солидарности": деятелям, которые честно сказали в своих блогах (но на сайте организации), что они думают о мусульманах и о том, какое им должно быть отведено место в будущем, когда страна сделает демократический выбор, показали на дверь. Хотя их доводы должны были гораздо больше нравиться потенциальному среднеклассовому избирателю, чем правозащитные заклинания.

Российская Федерация — это сердце гигантской континентальной империи, а не просто огромное пространство, населенное различными этносами и представителями различных конфессий, она включает в свой состав несколько поглощенных или неразвившихся государств. Эти потенциальные государства вполне могут восприниматься как страны/земли, поскольку их население имеет отчетливое этнокультурное своеобразие, автономную систему социальных связей и исторически связано с определенной географической областью.

Поэтому утопичны любые административно-унификационные проекты, ибо трудно объяснить народам этих земель, что все отменяется и отныне они подданные единой унитарной страны, а свою национальность они могут оставить для дома и семьи, а также для фольклорных кружков.

Это вызовет, мягко говоря, непонимание. Грезы о превращении Татарстана в Казанскую область тем смешнее, что грезящие понимают: такое превращение станет либо итогом кровопролитной гражданской войны в центре России, либо — ее запалом.

Сегодня бессмысленно соблазнять нерусских, привязанных к своим землям, возможностью стать "русским". На их глазах дважды распалась русская империя и пала русская власть.

Они отлично знают, что "энергетическая сверхдержава" Путина жива лишь экспортом углеводородов, каждая молекула которых добыта на родовых землях тюрок и мусульман. Житель земли — это не представитель диаспоры, жаждущий скорейшей натурализации, для которого предел мечтаний — "этнический квартал" со своими храмом, рестораном и библиотекой; он чувствует себя жителем своей страны, пусть и входящей в состав державы (страны второго порядка)…

Россия содержит в себе и несколько альтернативных вариантов государственного развития, привязанных к отдельным историческим областям:

1. несостоявшееся вольное государство американского типа (без крепостных и аристократии) на территории за Уралом;
2. несостоявшиеся казачьи республики на Дону и Кубани;
3. несостоявшийся "конституционный" феодализм — феодальные республики европейского типа на базе торговых городов — Великого Новгорода и Пскова (точнее, по всей Северо-Западной Руси);
4. несостоявшийся горский эмират на Северном Кавказе;
5. несостоявшееся мощное тюркское царство от Поволжья до Восточной Сибири;
6. несостоявшееся русское национальное княжество (королевство) между Смоленском и Самарой (не так важно, со столицей в Москве, Твери или Владимире).

Эти альтернативы — не просто благодатная почва для вдохновения историков и фантастов. Каждая из этих альтернатив может получить шанс для перехода из потенциального состояния в кинетическое при благоприятных исторических условиях.

1918 год дал шанс казачьим республикам (что похоронило планы Деникина).

Лужковская Москва — это выглянувший из прошлого феодальный торговый город-государство.

Ельцин "высвободил" "вечевую", феодально-республиканско-олигархическую традицию, заглушенную Иваном Третьим, избравшим имперско-цезаристскую парадигму государства…

Колчак, точнее, борьба с ним сибирских партизан, давал шанс сибирской демократической республике. То, что было свернуто в 20-м, при большевизации Сибири, может "развернуться" еще раз (скорее всего обязательно развернется).

Сейчас понятно, что в России сейчас нет доктрины, которая могла быть одновременно и наднациональной, объединяющей ее этносы и конфессии, и уникальной.

В "Европу" проще стремиться врозь (и не просто отдельно РФ и отдельно Украина), но и отдельно Тюмень, отдельно Москва, отдельно Петербург, и отдельно Кенигсберщина. Православная идея объединит с частью Украины и Белоруссии, но разделит с Северным Кавказом. С другой стороны, "истинный ислам" объединяет кавказскую этническую чересполосицу, но отделяет и от Кремля, и от "европейского выбора".

Этнической идентичности не нужны никакие сложные доктрины для обоснования, только мифологизация истории, точнее, запрет на критический подход к уже культивируемым историческим мифам. Недохунвэйбины устраивают публичные поругания книг историков-ревизионистов, назначенная следствием экспертиза признает экстремистской статью убитого адвоката Станислава Маркелова "Патриотизм как диагноз" (не убили бы — сейчас судили бы, как Самодурова и Ерофеева).

Юстиция преследует организаторов художественных выставок и художников, работы которых критически осмысляют русско-православную национальную мифологию: кроме нашумевшей выставки «Запрещенное искусство-2006», сошлюсь на Елену Хейдиз.

Но такая мифология — политическая эзотерика, ее не то что другим народам не предложишь, ее и вообще серьезным людям показать совестно.

Многонациональное государство может достаточно стабильно существовать, когда это империя, основанная на цивилизационной общности и уникальности. Империя, помещенная в поле цивилизации более высокого порядка, неминуемо распадется, как только имперский центр перестанет быть эксклюзивным "порталом", обеспечивающим доступ к этой цивилизации, а интеграция в общеимперский истеблишмент (превращение в "манкурта") — единственный вариант значимой социальной мобильности.

Государства, состоящие из нескольких национальных общин, - любимая Лениным Швейцария, ставшая образцом для устройства СССР, Великобритания, Канада, Бельгия, Ливан — могут быть стабильны, когда у их народов есть позитивный опыт совместного межэтнического партнерства и факторы, способствующие объединению, мощнее разделяющих. Ливан был арабским островом стабильности и свободы среди ближневосточных войн и диктатур. Для французов-кальвинистов религиозная и политическая свобода в Швейцарской Конфедерации была важнее, чем племенное родство с рьяными французами-католиками, терпящими феодальный разгул, а затем абсолютизм Версаля и кошмар революций и войн. 180 лет назад, когда Бельгия восстала и добилась независимости, католицизм Фландрии объединял ее с франкоязычной Валлонией и разделял с голландскими соплеменниками-протестантами. Сейчас два века секуляризации убрали религиозный фактор и во весь рост красуется фактор национальный.

Огромный вред любому обсуждению национального вопроса наносят напоминания о мартовском референдуме 1991 года. Во-первых, он юридически мертв — и в России, и в других государствах, после этого прошли другие референдумы: по утверждению государственного суверенитета и независимости. Во-вторых, он мертв политически — нет силы, которая могла бы уничтожить 15 независимых государств (с явным риском третьей мировой войны), объясняя свои действия выполнением воли народов. И, в-третьих, референдум вообще очень лукавая вещь — на выборах ты формируешь власть на 2-7 лет, потом ты можешь передумать и привести к власти оппозицию. На референдуме ты как бы определяешь судьбу страны на десятилетия. Но ты уже передумал… Еще более смешны ссылки на сделанный народами 400-500 лет назад выбор — как будто соглашения феодалов между собой что-то значат для современных наций.

Возможно, многие турки хотели бы воскрешения Османской империи. Осталось уговорить арабов, греков, болгар, сербов… армян… Для воскрешения Австро-Венгерской монархии кроме ностальгии кучки австрийских немцев нужно было еще желание венгров, чехов, хорватов, поляков…

Инерционное политическое развитие неизбежно ведет к демонтажу Российской Федерации. При любой политической и идеологической дискуссии, пущенной на самотек, вопрос стремительно съезжает в этнонациональную плоскость как психологически самую привлекательную.

Судьба трагически погибшего Юрия Волкова, из которого усиленно делают нового Хорста Весселя, – тому последнее подтверждение.

Алжир не будет французским. Ливия не будет итальянской. Индия не будет английской. Кавказ не будет... [окончание фразы подпадает под антиэкстремистское заокнодательство]

Единственное, что может сохранить Россию, — это актуализация общности судьбы.

Такая актуализация возможна только в результате нескольких сценариев: всенародная борьба с жестоким захватчиком; всенародное освободительное движение против полицейской диктатуры и невыносимого гнета; всенародный цивилизационный прорыв. Мечты различных сегментов оппозиции о Сталине, Гитлере, Столыпине и организаторе геноцида народов Северного Кавказа Александре II страну не объединят.

В китайские полчища, отражая которые у стен Москвы братаются русские, чеченцы и азербайджанцы, как-то не верится. В то, что Сколково, эта новая синтетическая Кукуйская слобода, или даже финансовый дождь на наукограды, объединит народы, верится еще меньше.

Об объединении народов России с помощью предвыборного набора парламентской левопатриотической оппозиции (поделить углеводороды, усилить социалку, поддержать малый бизнес, дать отпор русофобам) говорить смешно. Три века российской имперской традиции исчерпали ее полностью. Россия может обрести устойчивость либо как гражданская нация, либо как этноконфессиональная Русь (существенно меньшая по размеру — в процессе утраты Кавказа отломится и Сибирь). Но не может быть гражданской нацией нация рабов.

Поэтому только сильное движение в защиту демократических и гуманистических ценностей даст народам России шанс сохранить государство, обретя единство надежды вместо нынешнего единства страха.