Дословно

Полина Жеребцова

Компенсации людям выплачивали, но там была такая бандитская система, что людям выплачивали 30-50% от положенной суммы. Мне ничего не полагалось, маме выплатили какую-то небольшую компенсацию, которой хватило на то, чтобы снять жилье в Ставрополе на год. Компенсации за ранения – у меня 16 осколков в ногах было – я не получила ни единого рубля. Мама была тоже ранена, и не получила никакой компенсации.

...Мы отдавали последнее, что у нас было, пока полностью не лишились средств к существованию и не начали вести образ жизни людей на грани выживания, поскольку здоровье загублено войнами окончательно.

Я намерена судиться с Россией и довести дело до Европейского суда по правам человека. Я намерена предъявить России счет за то, что была лишена жилья, за то, что мой дедушка погиб в больнице под авиационным ударом российских войск в 1994 году, за ранение, которое я получила на грозненском рынке при ракетном обстреле с российской стороны. Было мародерство со стороны военнослужащих Российской Федерации, был имитационный расстрел с их же участием, когда мне было 14 лет. Нас с русскими стариками с детьми шутя повели на расстрел, стреляли, правда, поверх голов. В квартале от нас расстреляли бабушку и семилетнюю девочку и других людей. То есть нам еще очень добрые ребята попались.

ВВС, 25.01.2012

Екатерина Деготь

Это было больше десяти лет назад. И люди, которые сейчас это будут читать, должны будут признать, хотя бы для самих себя, что тогда они думали: "Ну, это где-то далеко..." Меня ведь тоже иностранцы в 1990-е спрашивали, почему в России ничего не делается против чеченской войны, и я отвечала, что это как бы действительно не совсем наша страна. Наше знание о том, что там происходило, носило абстрактный характер. А тут нужно будет признать, что мы были скотами, вот и все. И признать это очень трудно.

OpenSpace.Ru, 09.11.2011

Мария Степанова

Чеченская война, и первая, и вторая, даже для подготовленного читателя находится в сумеречной зоне: мы как бы не знаем еще, что об этом думать, общее мнение не успело или не захотело сложиться. Для меня было довольно важно читать этот текст, мысленно останавливаясь на датах. Я помню свои 1999-й, 2000-й, 2001-й, которые были счастливыми или несчастными, но неизменно благополучными годами перехода к еще более стабильным «нулевым». Параллельно с этим буквально на соседней лестничной клетке, в этой же стране, на этом же языке происходило и описывалось то, что составляет материал дневника Полины Жеребцовой. Это невозможное знание, это опыт, который надо каким-то образом впустить в себя, осмыслить его и проговорить. Понятно, что всё в читателе может этому опыту сопротивляться. Эта книга не предназначена для приятного чтения, и боюсь, что читателей у нее будет немного.

OpenSpace.Ru, 09.11.2011