Персонаж "Войны и мира" князь Василий Курагин, вхожий в салоны Анны Павловны Шерер и своей дочери Элен Безуховой, забыл, в каком из них надо ругать Кутузова, а в каком хвалить. В результате обругал у Анны Павловны, а ее салон был как раз патриотический. В салоне же Элен и после вторжения наполеоновских армий в Россию говорили о Франции и Наполеоне как о "великой нации и великом человеке".

Этот эпизод хорошо иллюстрирует главное свойство великосветского салона: его интеллектуальную независимость от власти. Классический французский салон и возник как оппозиция королевскому двору - не политическая, упаси Бог, но оппозиция вкуса. Блестящий салон маркизы Рамбуйе стал предметом злой сатиры Мольера "Смешные жеманницы". Автор явно желал угодить королю. Та, чью карикатуру увидела публика, присутствовала на премьере. Наутро пьеса была запрещена. Но Мольер послал комедию Людовику, и тот отменил запрет.

В "Жеманницах" высмеивается прежде всего вычурная манера выражаться, которая ничуть не препятствует грубостям по адресу прислуги:

Мадлон. Скорее подай нам наперсника Граций!
Маротта. Ей-ей, не разберу, что это за зверь. Коли хотите, чтобы я вас поняла, говорите по-человечески.
Като. Принеси нам зеркало, невежда, да смотри не замарай стекла отражением своей образины.

Не правда ли, похоже на нынешних российских светских львиц? Они тоже за словом в карман не лезут и не жеманятся понапрасну.

Особенно меня позабавил в этом отношении публичный диалог двух молодых дам, про одну из которых на сайте одной радиостанции сказано, что она "интеллектуальный секс-символ страны". Другая вполне могла бы назваться "сексуальным интеллект-символом страны" - тоже шарман! Я пытался не читать, но у меня ничего не вышло: вот уже две недели как дамочки поскандалили в прямом эфире, а страсти все не улягутся; с какого боку в Рунет ни зайди, обязательно наткнешься на эту настырную историю. Ознакомившись с транскриптом, бесспорную победу присуждаю гостье. Хозяйка эфира нервничала и обзывала собеседницу негламурным словом "хамло" в ответ на язвительные, но в рамках приличий реплики. Назовем их именами, какие дали себе героини комедии Мольера:

Поликсена. Вас никто на место не ставил или что?
Аминта. А вы, может быть, это сейчас собираетесь сделать?
Поликсена. Вы пришли на главную радиостанцию страны.
Аминта. И что? Я сейчас ругаюсь матом?

Прелестно. Готовый акт комедии нравов какого-нибудь современного Эжена Скриба или Оскара Уайльда. Если таковые, конечно, имеются в наличии.

Над современным "высшим светом" не потешается только ленивый – мол, какой же это бомонд, это из грязи в князи, как они варварски развлекаются, какие у них жуткие манеры и так далее. Ну, это напрасно. Свет обуржуазился давным-давно; банкиры, бакалейщики и пивовары заняли в нем видное место уже в посленаполеоновскую эпоху, а в Англии – и того раньше. Что касается забав, то вот не угодно ли – рассказ дамы самого рафинированного французского общества времен Людовика XV, которую цитирует Ипполит Тэн ("Происхождение современной Франции", т. I, ч. 2):

"Вот уже пять или шесть месяцев на ужинах играют в жмурки, что обыкновенно оканчивается всеобщим безобразием. В последний раз опрокидывали столы, стулья, кресла, разбили около двадцати графинов с водой; наконец, я ушла, чтобы отдохнуть часа полтора, оставив г-жу де Кларанс с охрипшим голосом, с разорванным на тысячу кусков платьем, с оцарапанной рукой, с контуженной головой, но расхваливаемую всеми за свой веселый ужин и льстившую себя надеждой, что завтра это станет злобой дня".

А ведь это эпоха, считающаяся образцом и непревзойденной вершиной куртуазного обращения и светского этикета. Или вот, извольте - Анна Мартен-Фюжье в книге о светской жизни Парижа времен Реставрации и Июльской монархии (1815-1848) рассказывает, чем тешил своих гостей на костюмированном балу поселившийся в Сен-Жерменском предместье сказочно богатый американец – некий полковник Торн:

"Вдруг прозвучала фанфара, двери на галерею отворились, и в залу въехала колесница, в которую были запряжены шесть мужчин, одетых восточными рабами; роль возницы исполнял князь Бельджиозо, а везла его колесница двух юных красавиц: мадемуазель Ротшильд и одну из дочерей Торна".

Звезда и летописец парижского света Дельфина де Жирарден писала по этому поводу: "Газеты утверждают, что французское великосветское общество снизошло до богатого американца. Они глубоко заблуждаются. Напротив, это богатый американец снизошел до французского великосветского общества; он самолично изобретает и предлагает условия, на которых допускает аристократов до себя".

Дельфина де Жирарден может по праву считаться одной из родоначальниц того жанра, который сегодня ничтоже сумняшеся называют "светской хроникой". Под псевдонимом "виконт де Лоне" она 12 лет писала колонки в газете La Presse под рубрикой "Парижские письма". Эти непринужденные, изящные заметки отличаются качеством, которого так не хватает современным "светским хроникерам", - иронией. Вот образчик ее стиля в переводе Веры Мильчиной:

"Моралисты ужасно возмущаются тем, что происходит на балах Мюзара и Жюльена; но велико ли преступление людей, которые забавляются с большим шумом и немалой вульгарностью? Когда бы эти забавы отвлекали от добрых дел и душеполезного чтения, мы воскликнули бы вместе с вами: долой забавы! Меж тем как подумаешь, что все те силы, какие народ тратит на то, чтобы плясать, вальсировать, галопировать, он мог бы употребить на дела куда более страшные, начинаешь более снисходительно смотреть на празднества, которые могут принести вред только людям, в них участвующим. Скажите честно, господа политики с мелкой моралью и ложной добродетелью, разве галоп Мюзара не лучше бунта? А ведь именно бунту галоп и служит заменой: помните об этом и смотрите на него сквозь пальцы... Бедный народ! Не будь у тебя доброжелателей, ты бы уже давно был счастлив".

Ведь это ответ каким-то угрюмым обличителям светских нравов и радетелям за народное благо.

В России жанр как-то не прижился – возможно, по той причине, что писателей и журналистов в высшее общество не особенно пускали. Авдотья Панаева в своих мемуарах цитирует Тургенева:

"Надо, к сожалению, сознаться, что от новых литераторов пахнет мещанской средой. Я оттого перестал бывать по субботам у Одоевского, что мне просто стыдно, до чего не умеют себя держать прилично новые литераторы... Я понимаю княгиню, что она не дозволяет Одоевскому вводить в ее салон всех его субботних гостей... Да, господа, низко упали литераторы, от них со страхом сторонится светское общество, тогда как с прежними литераторами все светские женщины добивались сближения, потому что тогда литераторы вполне были джентльменами, а те, кто не принадлежал к высшему кругу, смирнехонько себе жили в своей среде. А теперь все с гонором, с претензиями, что мы, мол, плюем на все светские приличия!"

То ли дело Англия:

"На вечере у Арчи Шверта пятнадцатый маркиз Вэнбру, граф Вэнбру де Брендон, барон Брендон, лорд Пяти Островов и наследственный сокольничий королевства Коннот, сказал восьмому графу Балкэрну, виконту Эрдинджу, Алому рыцарю Ланкастерскому, Паладину Священной Римской империи и Шенонсосскому Герольду герцогства Аквитании:
- Здорóво. Ну и отвратный вечер. Ты что будешь о нем писать? - потому что оба они по странной случайности вели отдел светской хроники в ежедневных газетах". (Ивлин Во. "Мерзкая плоть". Перевод М. Лорие)

Наш отечественный "светский хроникер", описывая утехи "света", ощущает себя при исполнении казенных обязанностей и оттого убийственно серьезен. Он должен перечислить участников мероприятия в соответствии с некой неписанной табелью о рангах ("форбсы" указываются в порядке, соответствующем их месту в рейтинге миллиардеров), скрупулезно описать, кто на чем приехал и кто с кем уехал, что ели и пили и во что были одеты и обуты. Галантерейные и гастрономические подробности – главное содержание таких заметок. Иногда, дабы окончательно сразить читателя, который "не в теме", называется астрономическая цена бутылки вина, выпитого гостями. Насмешливая или ироническая интонация категорически не допускается. Мир гламура предстает невыразимо унылым и исключительно плотским. И потому такие события, как скандал в радиоэфире, вызывают живейший интерес публики.

Некогда литератор и отставной чиновник Коллегии иностранных дел Денис Фонвизин написал и послал в журнал "Собеседник любителей российского слова", который редактировала сама Екатерина II, небольшой анонимный текст под заголовком "Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание". Паче чаяния императрица опубликовала сатирические "Вопросы", присовокупив к ним свои ответы. "Отчего у нас не стыдно не делать ничего?" - вопрошал Фонвизин. "Стыдно делать дурно, - отвечала ему Екатерина, - а в обществе жить не есть не делать ничего".

Государыня была совершенно права. Жизнь в "свете" - многотрудное занятие.