После недавних панегириков казенных публицистов могучему Советскому Союзу и потоков юбилейного елея приятному во всех отношениях генсеку Брежневу чего же ожидать Борису Ельцину в годовщину добровольного отречения от власти? Отборной брани, злорадства, глубокомысленных сентенций о торжестве исторической справедливости...

Ему не привыкать. Он знал, что так оно и будет. Иначе в России просто не бывает.

О досрочном уходе Ельцина 31 декабря 1999 года писали, что президент преподнес народу "новогодний сюрприз". Но ведь это пошлость.

Российская история знает не так уж много примеров добровольного отречения верховного правителя от власти. И всякий раз оно отзывалось потрясением основ. Константин, не царствовавший ни одного дня, своим отказом наследовать Александру поставил российскую государственность на грань тяжелейшего кризиса. Что ж говорить о решении, принятом в феврале 1917 года на станции с исчерпывающим названием Дно! И вот - вьется в морозном воздухе легкий снежок, Шульгин с Гучковым выходят понуро из царского вагона, и надтреснутый голос Гучкова произносит единственно верные слова: "Русские люди... Обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу..."

Конспиратор, составлявший заговор именно с целью добиться отречения в пользу цесаревича и регентства, в минуту, когда это свершилось, увидел бездну, в которую погружается Россия.

Ельцин любил, нарочно сбиваясь со счета, называть себя Борисом Первым и ставить рядом с Петром Первым. Но с Медным Всадником вот какой оптический эффект. Георгий Федотов, глядя на кумир Фальконета, не мог понять, "кто же здесь змей, кто змееборец? Царь ли сражает гидру революции, или революция сражает гидру царизма?"

Этой загадкой мы будем изводить себя и впредь. Даже не в том дело, что началась эпоха Ельцина свержением кумира на Лубянке, а закончилась ее, Лубянки, торжеством. А просто в том, что мы ведь про него ничего не знаем. Девять лет газеты описывали нам президентовы оговорки и недослышки. Последняя кремлевская сплетня во всех газетах была одна и та же. Мелкие люди вели хронику мелочей. Но главного так и не сказали.

Многие признаки говорят о том, что Ельцин - это Савл, обратившийся в Павла. Факт паломничества в Святую Землю сразу после ухода свидетельствует о многом.

Кремлевские столоначальники постарались обставить уход как можно более тривиально и буднично. Достаточно прочесть указ: "прекращаю с 12 часов 00 минут исполнение полномочий... полномочия временно исполняет..."

Так не пишутся исторические документы. Коварную интригу с досрочными выборами все тотчас разгадали. Но кто бы объяснил вот что: зачем наследнику с его фантастическим рейтингом отеческое благословение президента с его ничтожным? Вот она, станция Дно, вот они, радетели отечества, внушившие правителю мысль о безысходности. Ухожу, сказал он, "по совокупности всех проблем". А вы, дескать, встречайте "магическую дату" (sic!) "с новыми лицами, с новыми, умными, сильными, энергичными людьми".

Новые лица оказались настолько энергичными, что от политического наследия первого президента России не осталось сегодня камня на камне. "Прихватизацию" поругивают, но как-то вяло. Оно и понятно: мздоимство и стяжательство ельцинских времен не идет ни в какое сравнение с нынешним. Когда нынешний президент вдруг решил напугать чиновников тем, что им придется жить на одну зарплату (и не кому-нибудь сказал он это, а руководителям правоохранительных органов), его, ясное дело, никто всерьез не воспринял - ну сорвалось с языка, мало ли, с ним бывает. По этой линии костерить Ельцина нынешним трубадурам Кремля как-то не с руки. Поэтому его костерят в основном за развал СССР.

О подлый беловежский заговорщик, росчерком пера погубивший великую державу! Да ведь и Ленин развалил империю, однако же его если и ненавидят, то не за это.

От бумаги, в каких бы сильных выражениях она ни была составлена, великие государства не распадаются. Они распадаются если не под двойными ударами извне и изнутри, чего, слава Богу, не было, то тогда, когда приходит им срок, когда скрепы страха, морали, национальной идентичности и чего-то еще ослабевают.

Не надо лгать себе задним числом - ни малейшего сожаления по поводу гибели империи большинство из нас не испытывало. Мы воспринимали упразднение СССР как ликвидацию обанкротившегося режима. Кто думал тогда о государстве и государственных интересах? Вконец изолгавшиеся, промотавшие громадный кредит доверия высшие должностные лица времен Горбачева внушили гражданам стойкую идиосинкразию к этим понятиям. Павловский "обмен" денег, рыжковский продовольственный кризис, форосское пленение - не то настоящее, не то мнимое... Нет, они заслужили свой бесславный уход.

Эйфория, однако, быстро выдохлась, в политических салонах стало модно сожалеть о безвременной кончине Союза.

Что же такое эта империя, где никто, не исключая правителей, не был свободен, которую ненавидели и боялись, из которой бежали при малейшей возможности, которая воздвигла свою мощь на костях собственных подданных и об исчезновении которой тем не менее вчерашние рабы не могут говорить без трагического надрыва?

Скучают по своей гарантированной, хоть и нищенской пайке, по отеческой заботе жрецов власти? Да, конечно, тут говорить не о чем, все сказано Великим инквизитором у Достоевского, и неприлично повторять. Но не только же в этом дело. Имперская идея, имперский дух - не пустые слова. В канун мировой войны Мандельштам, певец имперского Рима, пытался вернуть идее изначальный блеск и силу, искал и находил упоение в этой сопричастности высшему промыслу:

Курантов бой и тени государей:
Россия, ты - на камне и крови -
Участвовать в твоей железной каре
Хоть тяжестью меня благослови!

Железная кара не заставила себя ждать.

Сверхдержава... Ну что толку от этой бездушной, неодухотворенной мощи, дурной бесконечности по сей день не освоенных пространств - кого и чем она может обольстить? Тем, что она "одна шестая суши"? Советская власть превратила народ в "кинопутешественников", внушая ему идиотскую радость обладания "просторами", климатическими и часовыми поясами, энтузиазм полоумного пенсионера-бухгалтера, подсчитывающего на арифмометре, сколько Люксембургов помещается на площади Рязанской губернии.

А знаете, господа и дамы, вы будете смеяться, но Дания тоже была великой державой. И Австрия, и Португалия... А вот теперь живут и не тужат, занимая скромное место не географической карте. И агрессора не боятся, и над национальной идеей не ломают себе голову.

Своим уходом Ельцин показал, как надо расставаться с властью. Он прослезился и попросил у народа прощения. Это ему зачтется. Впоследствии он объяснял - дескать, соринка в глаз попала; что ж, евангельскую притчу о соринке в своем глазу помним и мы. Ведь просил он простить его и за будущие грехи преемника.