статья Из архива: Сахаров и воюющий Израиль

16.05.2021

101383
Андрей Сахаров и Елена Боннэр с Натаном Щаранским. 1976 год. Фото из архива МХГ

К столетию Андрея Дмитриевича Сахарова и к новому арабо-израильскому обострению - фрагмент воспоминаний Бенедикта Сарнова из архива "Граней".

"Заглянул я однажды вечером на огонек к Саше Галичу. Он был тогда уже в сильной опале, старые друзья и приятели постепенно отдалились, но появились новые. Я был из новых. Из новых был и сидевший в тот вечер у Саши Семен Израилевич Липкин. Они были соседи, жили в одном подъезде, но сблизились и даже подружились совсем недавно. Семен Израилевич, как и я, любил Сашины песни, а Саша, у которого был комплекс неполноценности (он мучился сомнениями: можно ли его считать настоящим поэтом), жадно ловил каждую похвалу профессионала.

Мы сидели вчетвером (с нами была еще Сашина жена - Нюша) и пили чай. И вдруг - нежданно-негаданно - явился еще один гость. Это был Андрей Дмитриевич Сахаров.

Он вошел с холода, потирая руки, поздоровался, присел к столу. Нюша налила ему чаю. Внимательно оглядев собравшихся, он спросил:

- Ну, что нового?

Кто-то из нас сказал, что никаких особых новостей нет. Вот разве только то, что израильтяне опять бомбили Ливан.

Лицо Андрея Дмитриевича сморщилось, как от боли.

- Ох, - прямо-таки вырвалось у него. - Зачем это они!

- А что им делать? - сказал я. - Вы можете предложить им какой-то другой вариант?

Андрей Дмитриевич не успел ответить: раздался тихий голос Семена Израилевича Липкина.

- Я могу предложить другой вариант... Вернее, - уточнил он, - я могу сказать, что бы я сделал на их месте.

Все мы вопросительно на него уставились.

- Я бы, - спокойно продолжил он в мгновенно наступившей тишине, - взял Дамаск.

"Ну, сейчас он ему даст!" - подумал я, предвкушая немедленную реакцию Андрея Дмитриевича. Если даже известие о том, что израильтяне в очередной раз бомбили Ливан, заставило его так болезненно сморщиться, легко можно было представить себе, как он отреагирует на это спокойное предложение начать новый виток кровавой арабо-израильской войны.

Но Андрей Дмитриевич не спешил с ответом. Он задумался. Сперва мне показалось, что он подыскивает слова, стараясь не обидеть собеседника чрезмерной резкостью. Но потом я увидел, что он всерьез рассматривает безумную идею Семена Израилевича, как-то там проворачивает ее в своем мозгу, взвешивает все возможные ее последствия. И только покончив с этой работой, тщательно рассчитав все "за" и "против", он наконец ответил. Но этот его ответ был совсем не тот, которого я ожидал, который подсознательно считал даже единственно возможным.

- Что ж, - спокойно сказал он. - Пожалуй, в сегодняшней ситуации это и в самом деле был бы наилучший вариант.

Это был шок.

Шоком тут была не столько даже поразившая меня неожиданность его ответа, не столько несовпадение вывода, к которому он пришел, с тем, которого я ожидал, в котором не сомневался.

Гораздо больше тут поразило меня совсем другое.

Такого человека я в своей жизни еще не встречал. Все люди, которых я знал, с которыми мне приходилось общаться, вели себя в подобных ситуациях совершенно иначе. О чем бы ни шла речь, свое мнение на этот счет им было известно заранее. Собеседник еще не успеет даже договорить, а у него ответ уже готов. (Я говорю "у него", хотя следовало бы сказать "у меня" - я ведь и сам такой же!)

А тут передо мною сидел человек, для которого просто не существовало мнения, которое не нуждалось бы в том, чтобы рассмотреть его самым тщательным образом. Он считал для себя обязательным внимательно вдуматься в любую мысль, кем бы она ни была высказана и какой бы безумной или даже глупой она ни казалась. Я сказал, что он считал это для себя обязательным. Да нет! Он просто не умел иначе. Это было органическое свойство его личности, его человеческой природы".

Полный текст

16.05.2021