Об авторе: Геннадий Горелик - историк науки, биограф Андрея Сахарова и Льва Ландау

Историк Борис Соколов высказал парадоксальное мнение: "Если бы не Клаус Фукс... советские физики вряд ли бы сделали [атомную] бомбу до смерти Сталина". Парадокс тут не в том, что это мнение несовместимо с исследованиями историков науки (напр., "Stalin and the Bomb", by David Holloway, 1994, рус. пер. 1997), - иметь свое мнение можно и вовсе не читая. А вот соединить разоблачение г-ном Соколовым чекистских козней с козырным фактом всех поклонников чекизма без парадокса нелегко.

Надежно установлено, что первая испытанная в СССР атомная бомба - или АБ, как ее обозначил Капица в своем знаменитом письме Сталину, - была копией американской. Многие думают, что этот факт "говорит сам за себя". Однако понять, что именно этот факт говорит, можно лишь зная историю ядерного оружия - зная, например, что к моменту первого испытания (1949) советские физики уже разработали бомбу в четыре раза "лучше". Поэтому люди знающие не удивляются единодушию западных и российских экспертов (запечатленному и в Британской энциклопедии), полагающих, что Фукс сэкономил советским физикам не больше чем год-два.

Это вполне укладывается в прогноз выдающегося физика Ганса Бете, сказавшего еще в 1946 году, что несколько стран, включая Россию, если бы захотели, создали бы АБ за 5 лет. Бете был главным теоретиком в секретном ядерном центре в Лос-Аламосе и потому лучше других знал, какие именно научно-инженерные задачи надо решить для создания АБ; ему было ясно, что для этого не нужны гении - достаточно просто хороших физиков. В своем прогнозе 1946 года он прямо назвал Капицу, Ландау и Френкеля как возможных создателей советской АБ.

Для тех, кому неохота вникать в доводы Бете или верить ему на слово, есть более простой способ понимания истории АБ - с помощью истории водородной бомбы, или ВБ. Точнее, путем сопоставления американской и советской историй рождения ВБ.

Хотя обе "водородные" истории начались (благодаря Фуксу) с одного и того же замысла и закончились одинаково мощными "изделиями", сами истории настолько различаются, что ясна их независимость.

Исходя из материалов, доступных простым историкам, картину можно суммировать так, что в США пропасть от АБ до ВБ преодолели одним большим прыжком, а в России, вопреки известной поговорке, умудрились в два прыжка поменьше. В каждой из сверхдержав создавали ВБ многие люди, но прав на титул "отец ВБ" в США больше всего у Эдварда Теллера, а в СССР - у Андрея Сахарова.

Общая идея термоядерной В-бомбы появилась сразу вслед за идеей А-бомбы: условия, которые звезда обеспечивает своим весом, А-бомба могла бы создать А-взрывом. И об этом писали совершенно не секретно.

Другое дело, как общую идею превратить в конкретный технический замысел. Начальный американский замысел В-бомбы утек в СССР еще в 1945 году и был назван "Труба", на родине его звали "Super". Главный теоретик А-бомбы Зельдович руководил по совместительству и разработкой "Трубы".

Весной 1948 года от Фукса пришли новые - детальные - сведения о Super-Трубе, и в СССР это сочли признаком усердной работы над ВБ в США. На самом деле американцы после войны заморозили свои работы по ВБ, считая, что вполне достаточно АБ, но Фукс, уехавший из США в Англию в 1946-м, этого не знал. Исходя из тогдашнего знания и незнания, советские руководители решили в очередной раз "догнать и перегнать", для чего создали в помощь группе Зельдовича вспомогательную группу под руководством Тамма с участием Сахарова. После нескольких месяцев изучения Трубы Сахаров изобрел совершенно иной принцип ВБ, названный Слойкой. Это и был первый прыжок из пункта А в направлении пункта В.

Слойка не обещала неограниченно большой мощности, но обещала бомбу гораздо мощнее и дешевле А-бомб. Поэтому с 1949 года в СССР разрабатывались оба проекта ВБ: Труба и Слойка. Слойку успешно испытали в августе 1953 года, но лишь к началу 1954-го советские физики пришли к трудному выводу, что Труба - это тупик. И это очень важный факт.

Дело в том, что в США тупик Super-Трубы обнаружили еще в 1950-м, вскоре после того как советский А-взрыв возродил американский проект ВБ. А в СССР еще 4 года половина термоядерных усилий шла коту под хвост, и это прямое доказательство отсутствия водородного шпионажа (после ареста Фукса в 1950 году). Не утек очень простой секрет, пара слов и никаких формул: Труба - тупик, дело - труба.

Большой американский прыжок к ВБ Теллер совершил в 1951 году. А Сахаров свой второй прыжок сделал в 1954-м, когда выяснилось, что Слойку существенно не улучшить. При этом понял, что второй прыжок он предвидел, еще делая первый в январе 1949-го, но не сообразил тогда, на что надо опереться.

Ганс Бете счел открытие Теллера настолько гениальным, что даже усомнился в своем общем выводе - что научных секретов в сущности не бывает, что интернациональные законы науки позволяют всякому одаренному и целеустремленному физику извлечь из этих законов любую возможную технику. Бете счел маловероятным, что русские повторят открытие Теллера в обозримом будущем. Автор открытия Теллер с этим не согласился и - благодаря Сахарову - оказался прав, а тем самым и общий вывод Бете 1946 года еще раз подтвердился.

Борис Соколов полагает, что "по иронии судьбы" изобретателем советской В-бомбы "стал один из впоследствии самых известных советских диссидентов". Для историка науки тут нет никакой иронии. Есть, во-первых, редкостный талант, о котором Зельдович сказал: "Других физиков я могу понять и соизмерить. А Андрей Дмитриевич - это что-то иное, что-то особенное" А во-вторых, есть прямая причинная связь: лишь потому что Сахаров был отцом ВБ, он своими глазами увидел механизм верхов советской власти. И, поставив диагноз этой власти, сделал свое гуманитарное открытие о неразрывной взаимосвязи мира, прогресса и прав человека, стал правозащитником - и первым русским лауреатом Нобелевской премии мира.

Из советского термоядерного прошлого можно извлечь несколько уроков, главный из которых касается тревожного будущего. Советскую ВБ создавали такие замечательные люди - умные, честные и отважные, как Сахаров и его учитель Тамм. Работали они не за страх а за совесть, как огромное большинство их коллег. Исключением был Лев Ландау, знавший, что бомба делается не для советского народа, а для Сталина:

"Наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может... Если наша система мирным способом не может рухнуть, то третья мировая война неизбежна со всеми ужасами, которые при этом предстоят. Так что вопрос о мирной ликвидации нашей системы есть вопрос судьбы человечества по существу".

К этому взгляду Ландау пришел во время "большого террора", получив годовой урок политграмоты в тюрьме. Но таких, как он, среди физиков были лишь единицы, и у каждого свои особые "семейные" обстоятельства для такой горькой трезвости. А к остальным применимы слова, которые Сахаров сказал о себе: "...создавал иллюзорный мир себе в оправдание". Впрочем, и Ландау работал на бомбу для Сталина. Работал по минимуму, не за совесть, а за страх, но не зря получил звание Героя и две Сталинские премии. И проживи т. Сталин еще пару лет, получил бы он вдобавок к своей беспредельной власти еще и оружие беспредельной разрушительной силы. И тогда, судя по последним деяниям этого товарища, замечательные советские физики прокляли бы себя и свою увлекательную профессию. Но было бы уже поздно.

Пока еще не поздно понять, что тиран, поработив народ, может создать такие условия для небольшой группы талантов, что они, работая за совесть и за страх, строя иллюзии или закрывая глаза, сделают любое оружие для своего тирана, хотя многие и будут думать, что для своей страны. И в этом им, разумеется, будут помогать спецслужбы, как и в советское время.

Разоблачая "дезы" спецслужб, Борис Соколов дважды преувеличил их роль в ядерной истории - в советской и послесоветской. И недооценил роль журналистов.

Историк науки не попрекнет престарелого ветерана спецслужб Павла Судоплатова за его рассказы о событиях полувековой давности. Такого рода свидетельства для историка всегда бесценный и... очень ненадежный источник, в котором, чтобы "пощупать" историческую реальность, требуется отделить реальные факты от нечаянных домыслов и сознательных вымыслов.

А вот американского журналиста Джерролда Шехтера, который Судоплатова "тянул за язык", затем из его рассказов смастерил книгу и организовал ее издание в США (1994), влекло не столько тайное историческое прошлое, сколько явный успех в настоящем. Он знал, что американцев - странный народ! - более всего интересуют американские дела, а не зарубежные. И знал, что новость о собаке, которая укусила Смита, имеет меньше шансов на успех, чем новость о Смите, который укусил собаку. Поэтому именно глава о сталинских агентах среди западных физиков стала его инструментом раскрутки. Шехтер опубликовал эту главу в журнале Time, корреспондентом которого был долгие годы.

И сенсация действительно получилась. Но всем своим весом обрушилась на самого Шехтера, поскольку американские историки, подвергнув сенсационные разоблачения профессиональному анализу, установили их несостоятельность. К западным источникам добавилось российское свидетельство, о котором Шехтер не подозревал. Можно сказать, свидетельство с того света - от спецфизика Терлецкого, который в 1945 году по заданию Судоплатова ездил за атомными секретами к Нильсу Бору в Данию. Судоплатов знал, что Терлецкий уже умер, и, ссылаясь на покойника, расписал эту поездку как триумф советской разведки. Однако Терлецкий успел записать на магнитофон детальный отчет о поездке, опираясь на свои дневниковые заметки 1945 года. Его оценка поездки была иной - полный провал бессмысленной затеи.

Так что уже в середине 1990-х годов версия Судоплатова-Шехтера потеряла всякий смысл для историков. Не помогло то, что в русском издании книги Судоплатова убрали самые неуклюжие выдумки. Не помогла и следующая книга Шехтера.

Возвращаясь к давно дискредитированному источнику, г-н Соколов спрашивает: "Зачем же понадобилось Судоплатову преувеличивать роль НКГБ в успехах советского атомного шпионажа, а кому-то еще и подкреплять его утверждения фальшивым письмом?" - и отвечает: "Думаю, все дело здесь в защите чести чекистского мундира".

Думаю, что дело здесь проще. Судоплатов защищал свою личную роль, а не корпорацию НКГБ (которая 15 лет держала его в тюрьме - и вовсе не за его мокрые дела). И фальшивое письмо для Шехтера, похоже, "кто-то" смастерил лично, видя спрос американского журналиста и желая подзаработать: в 90-е чекисты уходили в частные фирмы, их свободная частная инициатива нередко брала верх над корпоративной - дисциплиной.

Это помогло истории ядерного оружия.

Осенью 1991 года в Институт истории естествознания и техники, где я тогда работал, пришел Анатолий Антонович Яцков и принес документы из Архива КГБ. Ветеран разведки, в 40-е годы добывавший атомные секретов, добился их рассекречивания и предложил опубликовать документальные свидетельства с надлежащими комментариями историков. Он выступил у нас на семинаре со своими воспоминаниями и ответил на вопросы историков.

Это был первый человек, с которым я говорил, точно зная, что он служил в КГБ, и, к моему удивлению, он мне очень нравился. У него было хорошее, хоть и неулыбчивое лицо человека серьезного и честного. Внимательно слушал, отвечал деловито и лаконично. И когда пояснял, почему на некоторые вопросы не может отвечать, это звучало убедительно. Он знал границы своей компетенции: "Бомбу делали ученые и специалисты, а не разведка: разведывательная информация сама по себе ничего не стоит... Роль разведки свелась к тому, что работы начались раньше и продвигались быстрее, чем это было бы без ее материалов".

В те времена открытые дискуссии по острым вопросам шли в прямом ТВ-эфире. В одной из таких дискуссий Яцков участвовал вместе со своими бывшими товарищами по разведслужбе и противостоял их непомерным претензиям. Один из его коллег, к примеру, говорил: "Можно ли было построить бомбу по данным, которые мы получили? Рассматривая их тогда в Нью-Йорке, я пришел к выводу, что хоть я и не большой умелец, мог бы и сам построить бомбу по этим данным". Если бы этот товарищ взглянул на разведчертеж Фукса 1948 года, где размеры ВБ указаны в миллиметрах, он бы еще больше уверился. Но вряд ли заподозрил бы, что та штуковина бомбой стать не может.

А Яцков понимал меру своего незнания. Быть может, потому, что внимательно читал отзывы Курчатова, кое-что в разведданных отвергающие. Или просто был Яцков умнее своих боевых товарищей, которые, возможно, умело занимаясь своим ремеслом, в ядерной физике не смыслили. Тут же нашлись журналисты, которым понравилась идея развенчать физиков, включая Сахарова, а их лавры передать чекистам. И тогда Яцков не выдержал и написал письмо в газету "Правда" под названием "Не трогайте Сахарова". После этого, вспоминая Яцкова, я готов был пойти с ним в разведку.

Напоследок прошу всех, кого это касается, считать выше написанное не вкладом в госборьбу с фальсификациями, а всего лишь распространением историко-научных знаний.