Перед поездкой в деоккупированную часть Бериславского района Херсонской области я слышал от одной журналистки, что там нет ничего интересного. Ни свидетельств преступлений, ни подвигов. "Местные вам скажут, что все у них было нормально, русские их кормили и тому подобное". Кажется, теперь я знаю, откуда берутся статьи вроде той, что написала немецкая журналистка Соня Зекри. От нежелания тратить свое драгоценное время и вникать. В конце концов, многих устраивает, что "все не так однозначно", - значит, можно погодить с вмешательством и помощью.

Мне самому не раз приходилось слышать свидетельства жителей деоккупированных территорий, которые начинались с пожимания плечами: что тут рассказывать, жили себе и жили, то-се, ничего особенного. Если на этом распрощаться - спасибо, до свиданья - и пойти быстрым шагом за следующим свидетельством, их можно набрать немало. Ну вот же, смотрите, это объективная картина, все повторяют одно и то же.

"Це була головна українська новина останніх 20 років: люди бідкаються..." Всего три года назад эта шутка Майкла Щура стала вирусной и превратилась в мем. Потому что - да, украинцы были недовольны и жаловались. Президенты, например, им переставали нравиться почти сразу после избрания. Но февральское вторжение все изменило - жаловаться как будто стало неприлично. Даже на оккупантов! Возможно, из-за подсознательного сравнения: мол, до Бучи или Мариуполя далеко, такого мы не пережили. И украинцы стали делать то, что умеют еще лучше - шутить.


Типичная квартира в Архангельском

В селе Архангельское после оккупации осталось 117 жителей. А было примерно две тысячи. "На глаз" Архангельское разрушено процентов на 85.

"Подремонтировали они нас. Вот тут, видите, женщина полная жила, в дверь не пролезала, так они расширили проход. А там вон террасу можно теперь сделать", - говорит 74-летний Сергей, показывая разрушенные подъезды и снесенные крыши.

"Выехал рано утром по своим делам на велосипеде, возвращаюсь, а эти уже болгаркой бетон режут - блокпост обустраивают. Я им говорю: может, ногти мне подстрижете?.. Родственник бежал из села, я присматривал за его домом. Приезжаю к нему во двор, как тут из подвала выскакивает один: глаза от страха выпученные, коленки дрожат. Ты, спрашиваю, какого тут делаешь? Мне всего 74, я маленький еще, водочку уже понемногу можно, а матюкаться еще не научился. Он мне: смотрю, чтобы посторонних не было. Так ты тут и есть посторонний, говорю, что-то я тебя раньше не видел. Освобождать, говорит, пришел. Освободили, правду сказал. От машины, одной и второй. От закаток в погребе. От соседей. Никого почти в селе не осталось", - не переставая посмеиваться, рассказывает Сергей.


Сергей с разбитой российской техникой

Вот так, с шутками и прибаутками, Сергей проводил меня к месту расправы над местными жителями, его хорошими знакомыми. Это семейная пара. Татьяна и Николай Мелетенко. Люди в годах, не выезжали потому, что некуда и не на что. Три двухэтажных многоквартирных дома опустели - Мелетенко оставались одни. "Россияне приходили грабить. Квартиры и гаражи напротив. А Коля все смотрел. Те грабят, он смотрит. Примелькался. Вот и убили. Ну и жену заодно, не оставлять же ее одну", - рассказывает Сергей. Тело застреленного Николая лежало на балконе. Татьяны - на кухне. В квартире до сих пор стоит невыносимый запах.


Подъезд, где были убиты Николай и Татьяна Мелетенко

Крышу одного из этих домов двое ребят прикрывают полиэтиленом - чтобы не заливало дождями, в надежде, что дом еще удастся восстановить. Один из них - Володя Макаренко. Он из соседнего села Заречное, на другом берегу Ингульца. Село было под оккупацией недолго, всего около двух недель, но сам Володя пробыл в российском плену месяц. Рассказывает, что муж сестры позавидовал его заработкам, сдал россиянам - смотрите, мол, у него новенькие 500-гривневые купюры, это он от ВСУ получил за то, что сдавал им ваши позиции. Самое интересное, что ВСУ Володя действительно помогал. Бесплатно. Но оккупанты сами уничтожили свидетельства этой помощи: техника находилась в доме его брата. Она сгорела вместе с домом. Российские солдаты бросили туда гранаты, не заходя. Володю это спасло. И хотя его держали в тюрьме в Новой Каховке, на (до сих пор) оккупированной территории, откуда выпустили без документов (заставляли взять российский паспорт - Володя отказался), он смог пробраться домой. За взятку и благодаря помощи добрых людей.


Владимир Макаренко с товарищем

Сергей ведет дальше, на улицу Пушкина, к дому своего двоюродного брата Валентина Павленко. Богатому и красивому особняку, сделанному с любовью. Газоны, нарядные кусты, патио, отдельный домик для старенькой мамы, детская площадка (для внуков), начатый, но не законченный бассейн. "Он столько души во все это вложил, что не мог бросить. Говорил, переживем, дождемся наших. Эх, Валик. Не дождался", - говорит Сергей. Тут и там во дворе стоят машины для шлифовки семечек подсолнечника. "Чтобы, когда их в руки берешь, они не пачкали", - объясняет Сергей. Валентин занимался фермерством. Даже по тому, как он заложил окна, чтобы уберечь от осколков, видно, насколько хозяйственным он был. "Был", потому что его убили. Тоже вместе с женой. Жену забили до смерти прикладом. Валентина застрелили в лоб. В подвале. На белой стене до сих пор следы его крови. Сергей поспорил с соседом Валентина, Николаем Анферовичем. Тот говорит, что женщину "не трогали", одежда была целая, цепочка на шее. "Просто забили прикладом". А Сергей: "Запястья у нее были выкручены. Ну, она женщина была красивая, понимаете".


Ворота усадьбы Павленко




Место убийства Павленко


Валентин и Лариса Павленко. Фото: Hromadske.ua

Леонид и Елизавета - пожилая пара, живут неподалеку. По их словам, супруги Павленко, выйдя из подвала после обстрелов, обнаружили в своем доме россиян. Те сидели перед плазменным телевизором, выпивая и закусывая. "Ничего себе вы тут устроились. Это, значит, россияне им говорят. Что-то сильно хорошо, мол, живете". Это было за пару дней до убийства.


Елизавета

Николай Анферович рассказал, что накануне убийства, 23 августа, вместе с Павленко они "тихонько" отпраздновали День флага. Около семи часов вечера разошлись. Ночью он слышал у соседей шум, разговор на повышенных тонах, но выходить побоялся.

Позже в доме Павленко россияне обустроили позиции.

Валентин и Лариса похоронены в одной могиле, завернутыми в одеяло. Рядом со старенькой мамой. В ореховой рощице. Она умерла незадолго до их гибели. "Вышла из подвала после обстрела, трясется вся, упала и умерла. Ей под девяносто было, но женщина активная. На велосипеде все время гоняла. Раз мне говорит: ты не поверишь, я там на горе автобус сбила. И смеется", - вспоминает Сергей.

Вероятно, в Архангельском трагедий могло быть намного больше. Здесь проходила линия соприкосновения, не успевали оккупанты обосноваться в одном месте - их уже накрыли. Только и перебегали из укрытия в укрытие. Поэтому никакой потемкинской деревни, как в глубоком тылу, никто и не думал устраивать. А спаслось большинство жителей благодаря одному человеку - Анатолию Майстренко, 63-летнему фермеру. Который вместе с тремя товарищами переправил через Ингулец, реку, по которой проходил водораздел между оккупированной и свободной территориями, около двух с половиной тысяч человек. "Самому младшему гражданину Украины, которого мы переправили, был всего месяц. А самому старшему - 95 лет", - рассказывает Анатолий. На тот берег отвозили людей, с того берега - везли гуманитарную помощь. Переправа обстреливалась, но перекрыть ее россияне были не в состоянии. Как и вообще подойти сколько-нибудь близко. Впрочем, им это могло быть и не нужно. Как рассказывал Олег Дудка, фермер из Великой Александровки, в его селе оккупанты целенаправленно били по тем местам, где хотели поживиться, чтобы изгнать хозяев. Мародеры были застенчивыми, как и нацизм их вождя.


Анатолий Майстренко

Кроме гуманитарной помощи, с того берега Анатолий с товарищами переправлял украинские диверсионно-разведывательные группы. "Самая большая состояла из 18 человек. Они тут очень хорошо поработали", - рассказывает Анатолий.

От комплиментов отмахивается. Как не боялся, еще как боялся, дурак тот, кто не боится. И я это не один, я же с товарищами. С одним из них мы повстречались прямо на той переправе - он приплыл к нам на резиновой лодке. Виктор Левщиц - уроженец белорусского города Лунинец, приехал сюда школьником с родителями. Рассказывать что-либо о себе и переправе отказывается: да зачем, мол, не надо, было и было.



Анатолий упоминает, как его кума, а теперь гражданская жена, Антонина, сама организовала вывоз тел украинских военных на свободную территорию. Клала тело на скутер и везла. Как возила к переправе лежачих стариков на тачке. И в какой-то момент я понимаю, что речь идет об Антонине Войцешко. Трагедия приобретает дополнительное измерение. Ведь эту женщину некоторые украинские СМИ и паблики называли предательницей. Она - мать двоих сыновей, которые перешли на сторону России в оккупированном Крыму. Российские медиа превозносили Антонину и деланно переживали за ее судьбу. Мол, она вместе с сыновьями встала на сторону России, сделав очевидный выбор, а проклятые бандеровцы собираются ее линчевать.


Антонина Войцешко

Антонина Войцешко прославилась в апреле этого года из-за опубликованного перехвата ее телефонного разговора. Как это ошибочно было подано тогда в медиа - с сыном, который служит в российской армии и воюет против Украины на Херсонщине. Но переживает за мать, поэтому организовал целую спецоперацию, чтобы вывезти ее в Россию. С имитацией задержания, о котором женщину не предупредили. Антонина до дрожи перепугалась этого задержания. И отказалась ехать из-за мужа. Опять же, в медиа неверно сообщалось, что из-за "лежачего". Надо сказать, что отказ ехать в Россию из-за больного мужа дал повод многим комментаторам героизировать Антонину. Тоже не вполне по делу.

На самом деле ее муж к тому времени уже год как умер. И она жила в гражданском браке с Анатолием Майстренко. А тот самый перехваченный разговор был с братом невестки. Откуда взялось, что ее сын воюет против Украины на Херсонщине, - не очень понятно, каких-либо подтверждений этому нет.

С Антониной я смог поговорить. Не имеет особого смысла приводить ее слова в защиту сыновей. Желание защитить их вполне понятно, но как надежное свидетельство эти слова, по понятным причинам, не могут быть использованы. За кадром я оставляю и все ее эмоции.

Понятно одно. Такая "спецоперация", которая держалась в секрете от самой Антонины, могла преследовать только одну цель - дать ей возможность выехать в безопасное место, за границу, то есть в Европу, а вовсе не в Россию. Чтобы снять с нее возможные подозрения из-за служивших в российской армии сыновей. Если бы ее сын воевал на Херсонщине и хотел вывезти мать в Крым, что ему мешало просто приехать за ней и забрать? Это представляется вполне очевидным.

Она отказалась. Из-за пережитого страха от внезапного задержания, из-за могилы мужа или из-за живого любимого мужчины, из-за всего вместе, это не так важно. Могла уехать, но не уехала. Оставалась под постоянными обстрелами. Как единственный человек с медицинским опытом (она работала санитаркой в больнице), оставшийся в селе, она ухаживала за больными стариками. Тогда как один местный депутат просто бросил свою старенькую мать здесь. Организовала перевозку трупов украинских солдат на свободную территорию. Занималась доставкой гуманитарной помощи в крайне опасных условиях. Наконец, она не выдала, а прикрывала своего мужчину, который занимался тем, за что ему потенциально грозила мучительная смерть от рук оккупантов. Да и ей самой, вероятно, тоже в случае раскрытия.

Я не буду называть ее героиней. Но требовать от нее осудить сыновей или отказаться от них - разве не безумие со сталинским душком? А записывать ее в предательницы - за что? Напротив, Антонина - может быть, не вполне осознанно - исправляла последствия неверных решений. Рискуя жизнью.

Это не пошлая история про то, как семьи разделились, треснул мир напополам. Тут сложнее. Ясно только, что империя, втянувшая в этот безумный водоворот миллионы людей, прельстившая их, сделавшая многих соучастниками своих преступлений, должна умереть. Пусть на ее могиле растут подсолнухи. В память о Валентине с Ларисой и всех остальных жертвах ее безумной агонии.