Когда вышла в свет книга маркиза де Кюстина о его путешествии в Россию, Николай I ужасно оскорбился. Как умный человек, царь прекрасно понимал, что оценки автора во многом справедливы. Однако он был возмущен недопустимым нарушением светских приличий - ведь маркиза так любезно приняли в Петербурге.

Император счел ниже своего достоинства отвечать на обиду. Но сановники, как всегда, переусердствовали в административном восторге. В высших сферах родился хитроумный план: ответить Кюстину пером респектабельного европейского литератора. Автором смелого проекта был министр народного просвещения граф Сергей Уваров. "В Париже, где - при соблюдении некоторых предосторожностей - все покупается и - при наличии определенной ловкости - все продается, - писал Уваров в своей записке на высочайшее имя, - следует найти знаменитость, писателя с репутацией, который не принадлежит ни к крайне правым, ни к крайне левым; писателя серьезного, обладающего авторитетом в сферах политической и литературной..." На эту роль прочили Бальзака, который как раз обратился за визой в русское консульство в Париже и чьи денежные затруднения были хорошо известны.

Блестящий план погубила утечка информации. Слухи об уваровской затее попали во французские газеты. Бальзак то ли не получил предложения, то ли отклонил его, то ли оно было отозвано российской стороной. Знаменитый романист встретил в Петербурге холодный прием и, в отличие от Кюстина, не удостоился аудиенции императора.

Советских вождей репутация страны на Западе заботила куда сильнее, чем государя Николая Павловича. Для них она была вопросом выживания "в капиталистическом окружении". Большевистский режим отчаянно нуждался в прорыве экономической блокады и дипломатическом признании. Идея графа Уварова оказалась востребованной.

Несмотря на свое убеждение в том, что беспартийной печати не бывает, Ленин часто и охотно общался с представителями буржуазной прессы. В начале 1920 года постоянным предметом этих интервью было взаимовыгодное сотрудичество. В беседе с корреспондентом американской газеты The World Линкольном Эйром (которое было даже снято на кинопленку) он говорил: "Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами. Мы не против того, чтобы пользоваться капиталистическими локомотивами и сельскохозяйственными машинами, так почему же они должны возражать против того, чтобы пользоваться нашей социалистической пшеницей, льном и платиной? Ведь социалистическое зерно имеет такой же вкус, как и любое другое зерно, не так ли?" В октябре того же года Ленин принял в Кремле знаменитого английского писателя-фантаста Герберта Уэллса и развернул перед ним грандиозную картину электрификации России.

Выдающимся мастером обольщения гостей был Сталин. Он, как и Уваров, был убежден в том, что "все продается" и "все покупается". В Советский Союз плотным клином потянулись "прогрессивные деятели культуры". Государство рабочих и крестьян окружало их неслыханными почестями и роскошью. Когда в 1931 году вернувшегося из Москвы Бернарда Шоу спросили, соответствуют ли действительности сообщения о голоде в СССР, он ответил: "Помилуйте, когда я приехал в Советский Союз, я съел самый сытный обед в моей жизни!" "Милый лжец" нисколько не острил. Лукулловы пиры в коммунистическом раю описал другой гость советского правительства - Андре Жид: "И всякий раз когда я доставал кошелек, чтобы оплатить счет в ресторане или в гостинице, чтобы купить марки или газету, наш гид меня останавливала очаровательной улыбкой и повелительным жестом: "Вы шутите! Вы наш гость, и ваши товарищи тоже".

Жид не оправдал ожиданий, как за сто лет до него Астольф де Кюстин. Он написал разоблачительную книгу о сталинизме "Возвращение в СССР" и превратился в запрещенного автора. Зато инвестиции в Лиона Фейхтвангера полностью окупились - его брошюра "Москва, 1937 год" своим циничным лизоблюдством не уступает самым отвратительным образцам жанра.

При личной встрече со Сталиным визитер вдруг дерзко затронул вопрос о свободе слова. Он напрямик спросил вождя: "Как мне кажется, раньше было больше литературных произведений, критикующих те или иные стороны советской жизни. Каковы причины этого?" И получил исчерпывающий ответ - в стране великих свершений критиковать нечего: "Естественно, что после таких побед меньше почвы для критики. Может быть, не следовало добиваться этих успехов, чтобы было больше критики? Мы думаем иначе. Беда не так велика".

Зашла речь и на еще более щекотливую тему. "Как человек, сочувствующий СССР, - сказал Фейхтвангер, - я вижу и чувствую, что чувства любви и уважения к вам совершенно искренни и элементарны. Именно потому, что вас так любят и уважают, не можете ли вы прекратить своим словом эти формы проявления восторга, которые смущают некоторых ваших друзей за границей?" Оказалось, даже вождь тут бессилен: "Я пытался несколько раз это сделать. Но ничего не получается. Говоришь им - нехорошо, не годится это. Люди думают, что это я говорю из ложной скромности. Очень уж велики победы".

Михаил Горбачев решил посмотреть на зарубежных мастеров культуры в массе. В феврале 1987 года, в лютый мороз, на зов перестройки в Москву съехался весь мировой бомонд - от Грэма Грина до Йоко Оно. Я ходил по отелю "Космос" и чувствовал себя на балу у Воланда.

Сегодня Россия уже не просит в долг, чуть что перекрывает газовый вентиль Европе, председательствует в ключевых политических структурах свободного мира, но к этому миру все еще не принадлежит и говорить с ним на одном языке не умеет. Кремль, как встарь, тревожится насчет образа страны за ее пределами.

Между тем не оскудела еще прогрессивными талантами бразильская земля. Из далекой южноамериканской стороны прибыл к нам "духовный паломник" Пауло Коэльо. Он промчался вдоль матушки России по чугунке и даже совершил омовение в водах Байкала. После чего художника слова принял президент. Гость сообщил, что в ходе поездки у него "была возможность войти в непосредственный контакт с народом, с конкретными людьми и, что самое главное, с русской душой". Оказалось, заморский пилигрим увидел "страну, наполненную эмоциями, которые очень близки нам, бразильцам". Президент в долгу не остался и сказал, что ему, в свою очередь, очень понравилась Бразилия, но в "центральные районы" он отправиться не рискнул, поскольку "присутствие крокодилов, анаконд и так далее - это особого воодушевления не придает". (Позвольте! Где-то мы аналогичный диалог про животный мир Бразилии уже слышали.) Инженер человеческих душ виновато согласился: "Да, это правда. Нас это тоже не воодушевляет".

"Они как прыгнут!" - так и хочется подсказать маститому беллетристу. Но он сказал еще лучше: "Я также обнаружил для себя, что Вас очень любит российский народ. Во многих местах, которые я посетил, я воочию убедился в энтузиазме и оптимизме, который народ испытывает в отношении тех дел, которые Вы проводите". Уж очень велики победы. Невозможно не испытывать энтузиазм.

На такие сентенции остается лишь ответить словами короля из пьесы Шварца: "Поди сюда, правдивый старик. Дай я тебя поцелую. И никогда не бойся говорить мне правду в глаза".

Вслед за бразильским людоведом и душелюбом в Москву приехал целый Всемирный газетный конгресс. О настрое его организаторов красноречиво говорит официальный вебсайт, создатели которого приглашают увидеть "за негативными заголовками" настоящую Россию и в качестве таковой публикуют картинки из казенного советского путеводителя и такой же казенный текст про русскую баню и прочие достопримечательности.

На самом деле конгресс можно было закрывать сразу же после того, как на глазах у делегатов президентская охрана выволокла из зала лимоновцев, имевших законную аккредитацию, но осмелившихся выкрикнуть антипутинские лозунги. Вместо защиты свободы слова, ради которой собрались на форум его участники, состоялась защита форума от свободы слова. Слушать ораторов после этого можно было лишь по долгу службы или из академического интереса. Президент организации Гэвин О’Рейли там и сям опровергает теперь сообщения о том, что в Кремле отредактировали его речь. Лучше бы он этого не делал. Потому что если тот кремовый торт, который он преподнес Владимиру Путину, - действительно все, что он хотел сказать, то с такими друзьями свободы слова врагов не надо.