На каждых двух граждан, довольных принудительными новогодними каникулами, непременно приходится третий, недовольно брюзжащий, что предпочел бы отдохнуть в другое время года. Впрочем, у длительного зимнего простоя есть и свои положительные стороны. Так, например, сообразив, что на десятидневное пьянство сил не хватит даже у самого стойкого любителя повеселиться, издатели постарались приурочить максимальное количество новинок к предновогодним дням. Однако, по старой доброй российской традиции, тиражи зачастую задерживаются в типографиях, и потому мы имеем счастливую возможность наслаждаться отличного качества изданиями не только на протяжении второй половины декабря, но и большую часть января. Причем если к летнему отпускному сезону книжные прилавки полнятся преимущественно чтивом развлекательно-пляжным, то зимой ситуация выглядит иначе — наряду с книгами легкомысленными появляются и вещи вполне важные и серьезные.

Конец 2005 года ознаменовался сразу двумя заметными событиями в сфере серийной литературы: в продажу практически одновременно поступили заключительная часть "ледяной" трилогии Владимира Сорокина "23 000" (М.: Захаров, 2005) и очередной роман Сергея Лукьяненко о похождениях Иных (АСТ, 2005). Если говорить о Лукьяненко, то, несмотря на многозначительное название — "Последний дозор", ставить точку в своем высокодоходном литературном предприятии главный отечественный фантаст явно не собирается. Финальная фраза нынешнего "Дозора" (отличающегося от трех предыдущих разве что несколько большей детализацией семейной жизни Антона Городецкого, да тем, что действие части романа происходит в Шотландии) звучит вполне ернически: "Неужели ты подумала, что это был ПОСЛЕДНИЙ дозор?" Так и хочется ответить: что вы, что вы — как можно. Конечно, нет.

В отличие от неутомимого Лукьяненко, Сорокин свою эпопею, похоже, честно закончил. Все двадцать три тысячи Братьев Света, разбуженных ударами ледяного молота в грудь, собираются в великий круг, чтобы провозгласить наступление новой эры, однако, вместо того чтобы погибнуть, земля "мясных машин" — обычных людей внезапно... Впрочем, не буду злоупотреблять своим положением и раскрывать все секреты — несмотря на нарочитую отточенность всех классических сорокинских приемов, "23 000" - вещь в первую очередь развлекательная. Не сказать чтобы попсовая, но явно представляющая собой попытку писателя преодолеть свою узко-элитарную репутацию и переквалифицироваться в любимого массами качественного сочинителя вроде Улицкой или Акунина. Попытка эта, надо заметить, довольно удачна — сказать, что "23 000" читаются как детектив, будет, пожалуй, преувеличением, но читательское внимание они фиксируют практически до самого конца. И в этом контексте не могу не посетовать на алчность издателя, зачем-то выпустившего всю трилогию одной книгой и взвинтившего таким образом цену вдвое против разумной. Конечно, это не совсем то же самое, что в обязательном порядке впихивать покупателю очередного романа Донцовой два ее предыдущих опуса "в нагрузку", но где-то рядом.

Еще один писатель, неожиданным образом сделавший заявку на серийное письмо, — узбечка Бибиш: в новом году автор нашумевшей пару лет назад документальной повести "Танцовщица из Хивы" выпустила новую книжку — "Ток-шоу для простодушной" (СПб.: Азбука, 2006). Высказываться в том духе, что второй блин, дескать, вышел комковат, было бы по меньшей мере несправедливо — он мало отличается от первого. Та же виртуозная редактура (честь и хвала редактору издательства "Азбука" Наталье Соколовской, приводящей авторские оригиналы, на тарабарском пиджине написанные шариковой ручкой в общей тетради, в соответствие с правилами русского литературного языка), тот же удивительный восточный акцент, пробивающийся даже сквозь приглаженный и упорядоченный стиль, те же страшноватые истории из жизни нищей, безграмотной и навидавшейся в жизни всякого "чурки нерусской", рассказанные с поразительной наивностью, открытостью и оптимизмом. Однако со второй попытки прием не срабатывает: волшебный замочек, будучи единожды открыт, повторному использованию не подлежит. За простодушием проскальзывает наивное лукавство женщины, не вполне понимающей причину своего успеха, но стремящейся во что бы то ни стало повторить его путем механического повторения так понравившихся читателю приемов. Впрочем, если по какой-то причине вы пропустили первую книгу Бибиш, берите вторую не раздумывая: сильнейшая эмоциональная встряска гарантирована. Только вот за "Хивинскую танцовщицу" я вам браться в таком случае не советую — чтоб не разочаровываться.

А вот, напротив, автор необыкновенно, преувеличенно несерийный — свою первую (и, похоже, единственную) прозаическую книгу, роман "Коллекция отражений" (СПб.: Лимбус-Пресс, 2005), иркутский писатель Алексей Шаманов опубликовал в возрасте достаточно зрелом — ему под пятьдесят. Однако на качестве продукта возраст дебютанта если как-то и сказался, то исключительно в положительную сторону — "Коллекция отражений" представляет собой чтение одновременно занимательное и умное, остроумное и печальное, документально-точное и отвлеченно-возвышенное. Несмотря на кажущуюся сложность сюжетной механики, главных линий в романе всего две: в наши дни провинциальный литератор Андрей Ефимов приезжает в столицу, теряет здесь рукопись своего романа, впадает в запой, допивается до белой горячки, и вот уже на пару с призраком Чарльза Буковски глушит загадочный алкогольный напиток на могиле Пастернака в Переделкине. Главы о сегодняшних похождениях Андрея, трогательно и неожиданно перекликающиеся с прозой Венедикта Ерофеева, перемежаются флэшбэками двадцатипятилетней давности, когда во время работы на БАМе будущему писателю довелось схватиться с самой настоящей нечистой силой — вампирами, оборотнями и таежными демонами. Удивительно тонкая игра со временем, способность сочинить и в подробностях прописать лихой сюжет, но вместе с тем и редкое чувство стиля, позволяющее Шаманову с легкостью вплавлять в нарочито простой, стилистически заниженный текст дивной красоты и чистоты стихотворения в прозе, придают "Коллекции отражений" гармоничную цельность, не идущую в ущерб сложнейшей внутренней структуре. Прочить славу человеку, опубликовавшему свою первую книгу так поздно, — занятие рискованное. Однако решусь сделать прогноз: еще один роман такого качества - и известности Шаманову не избежать.

В том, что касается переводной литературы, два последних месяца тоже не дали ни малейшего повода для жалоб. Однако особого внимания, на мой взгляд, заслуживает сборник Питера Хега "Ночные рассказы" (СПб.: Symposium, 2005). Новеллы главного писателя современной Дании, создателя легендарной "Смиллы", поражают двумя особенностями: во-первых, все они с безупречным изяществом зарифмованы с мистическими рассказами великой землячки Хега — Карен Бликсен; во-вторых, каждая из них, будучи изумительно хороша в качестве рассказа, при желании легко могла бы быть развернута в роман. Действие всех рассказов сборника происходит в одно и то же время — в ночь на 19 марта 1929 года, меняется только место — от конголезских джунглей до лиссабонского порта и от продуваемого всеми ветрами пустынного северного островка до уютного приморского городка в самом сердце Дании. Емкие и компактные, все они скроены по индивидуальной выкройке: для каждого из девяти текстов Хег придумал свой уникальный взрывной часовой механизм, срабатывающий в тот момент, когда читатель этого меньше всего ждет, и оставляющий в его сознании глубокую борозду.

Подводя итог, хочется еще раз подивиться исключительной гибкости нынешнего книгоиздательского бизнеса. Еще совсем недавно, до введения обязательных десятидневных гуляний в январе, никому и в голову не приходило выпускать в декабре-январе что бы то ни было кроме подарочных изданий с минимумом текста и максимумом картинок — этот период по праву считался книжным штилем. Однако же не прошло и двух лет как книжная стратегия претерпела радикальные изменения — сейчас Новый год и прилегающие к нему недели стали локальным книжным пиком. Это обстоятельство дает надежду, что российские книжники и впредь будут проявлять подобную оперативность, а значит, если Дума примет-таки решение об устроении народных гуляний еще и в мае, без чтения мы не останемся.