Называя свой новый фильм "Сломанные цветы", Джим Джармуш мог иметь в виду "Сломанные побеги" (1919) – одну из немногих мелодрам основоположника американского кино Дэвида Уорка Гриффита. В нашем прокате та картина значилась как "Сломанная лилия". Этими же словами, если верить каноническому русскому переводу, называл свою героиню Байрон в "Дон Жуане".

Герой "Сломанных цветов" тоже любит старое кино, а себя считает Дон Жуаном. В первой же сцене он, вперившись в телевизор, следит за опереточными похождениями севильского озорника из фильма 70-летней давности, улавливая параллели с собственной безрадостной судьбой (как раз в эту секунду очередная пассия возмущенно хлопает дверью, покидая героя навсегда). Дон Джонстон, американский дон Джованни, неизменно меланхоличен – в частности потому, что все путают его с посредственным киноактером Доном Джонсоном и никто не соотносит с легендарным повесой.

Тем, кто Гриффита никогда не смотрел и не посмотрит - таковых большинство даже среди зрителей Джармуша, - слова "сломанные цветы" напомнят не о садоводстве и не о праздничных подарках. Цветы у нас ломают, прежде чем положить на могилу: не в знак печали, а чтобы не сперли и не перепродали следующему наивному скорбящему. Один из стандартных букетов розовых роз, с которыми Дон Джонстон объезжает всех былых подруг, остается на месте последнего упокоения очередной экс-дамы сердца. Смеяться тут или плакать, каждый зритель решит для себя – определенности в этом вопросе нет. Сюжет о поисках никогда не виденного сына и встречах с былыми любовями в кино рассказывали так часто, что он замылился и стерся. Берясь за него, Джармуш ломает букет нарочно, чтобы застолбить место последнего из рассказчиков: от многократного употребления любая трагедия неминуемо превращается в фарс.

Кладбищенская ирония – конек Джармуша. Его карьера началась с фильма, полного загробного аутизма, - "Страннее, чем рай" (1984), награжденного в Каннах "Золотой камерой". Два десятилетия спустя эта карьера привела его к награде #2, Гран-При – каннскому "серебру", присужденному давно поседевшему режиссеру за "Сломанные цветы". Еще страннее "странного рая" был Мемфис в "Мистическом поезде" (1989), а сам поезд, что барка Харона, наследовал другому утлому суденышку - на нем перебирались через заболоченный американский Стикс герои фильма "Вне закона" (1986). Принесшая Джармушу славу "культового" автора сага "Мертвец" (1995) – завораживающее road movie по направлению к миру иному, "Пес-призрак: путь самурая" (1999) – еще одно путешествие в поисках смерти, уже не случайное, а целенаправленное.

Суровые судьи современной культуры не упустили бы шанса порассуждать о гниении и разложении осточертевшего постмодернизма: вот, мол, трупоед какой - и Уильяма Блейка приплел, и "Хагакурэ" с "Франкенштейном" наворотил, и прах Байрона с Гриффитом по ветру рассеял. На "Сломанных цветах" это привычное рассуждение неминуемо затормозится. "Нет смерти для него", - пожимает плечами автор, отправляя героя в дорогу. Престарелый Дон Жуан не дождался Командора и оказался лицом к лицу с тем, что мифического сеньора Тенорьо ничуть не интересовало: с будущим. Вместо того чтобы расплачиваться за былые грехи, он должен отыскать своего сына – неведомо на что (и на кого) похожего, неизвестно кем рожденного, да и вообще непонятно, существующего ли в природе. Весть о потерянном отпрыске приходит в таинственном розовом конверте, который и служит завязкой интриги. Друг-Лепорелло (человек семейный, но авантюрам не чуждый) снаряжает бывшего бабника на поиски его отпрыска. Так стартует одиссея под девизом "найди то, не знаю что", состоящая из череды по-джармушевски обаятельных эпизодов встреч-расставаний печального скитальца "ян" с многочисленными "инь".

К "Сломанным цветам" уже прилепили ярлык "самого коммерческого фильма Джармуша". Достаточным основанием может служить уже состав исполнителей: Билл Мюррей в главной роли, плюс гиперзнаменитости Шэрон Стоун и Джессика Лэнг, а также чуть менее известные Фрэнсис Конрой, Жюли Дельпи, Хлое Савиньи и Тильда Суинтон (обреченная на внесение в реестр суперзвезд после выхода грядущих "Хроник Нарнии"). В США новый Джармуш прокатного успеха не имел, как и все предыдущие его фильмы, зато в киноманской Франции "Сломанные цветы" две недели были во главе списка самых кассовых фильмов и превзошли прокатные результаты "оскароносных" "Трудностей перевода". В наших дремучих киночащобах Джармуш даже пятью копиями собрал за первый уикенд немалую сумму, получив шанс повторить успех "Кофе и сигарет": от этого скромного черно-белого альманаха никто ничего не ждал, а он стал самым прибыльным фильмом отечественного ограниченного проката за прошлый год. Те же "Кофе и сигареты" в Прибалтике, кстати, многократно побили по сборам наш "Ночной дозор" - но это уже из области анекдотов, пусть и правдивых.

Впрочем, коммерческая судьба "Сломанных цветов" не имеет никакого значения: искусству до кассовых сборов дела нет, а в области цифр и самый удачный фильм Джармуша никогда не побьет показатели "Дрянных девчонок". Важнее другое. Тихо, скромно, без программных заявлений Джим Джармуш совершил революцию. В совершенстве овладев техникой постмодернизма, он пренебрег ею и вышел на новый уровень, доказав существование жизни после смерти – или, скажем менее помпезно, жизни вместо смерти.

По старой донжуанской привычке герой ожидает, что возмездие, отмщение, воздаяние, очищение – нужное подчеркнуть - принесет кульминация, а затем развязка. Но нет ни кульминации, ни развязки, и то, что поначалу казалось легчайшей милой комедией, в конце оборачивается растерянной драмой: а где же катарсис? Катарсис Джармушу не нужен.

Как любой комик-виртуоз, Билл Мюррей умеет здорово играть, но тут впервые он кажется беззащитным мужиком не самых юных лет, а не классным профессионалом. Поразительный зазор между актерской маской и подлинным "я" этот смелый комедиант показал еще в "Трудностях перевода", тогда же сыграв в "Кофе и сигаретах" роль персонажа по имени Билл Мюррей. Но в "Сломанных цветах" он выходит за рамки исповедального метода. В его глазах читается то же остервенелое одиночество, что и в момент объявления лауреата "Оскара" - награда не досталась номинанту-Мюррею, и он, решивший, что упущен последний шанс на успех, не мог скрыть растерянности и грусти.

Высокая свобода – в том, как суперстары перед камерой Джармуша запросто уравниваются с симпатичными непрофессионалами. Свобода качественно иного уровня – в том, как сотни "культурных" намеков, образов и деталей (в них Джармуш особенно хорош) оборачиваются прахом. Одно дело – угадать, что прячется за закрытой дверью; другое – эту дверь открыть. И быть достаточно тактичным, чтобы в открытую дверь не ломиться. Тут уже не талант и вкус, а что-то большее: слух, что ли. Недаром составленные самим режиссером саундтреки к фильмам Джармуша в музыкальных магазинах метут с прилавков как горячие пирожки.